Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1

• Название: Хвала и слава Том 1
• Автор: Ярослав Ивашкевич
• Издательство: Художественная лтература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

В книгу вошли первые семь глав романа польского писателя второй половины XX века Ярослава Ивашкевича "Хвала и слава". По общему признанию польской критики, роман является не только главным итогом, но и вершиной творчества автора.

Перевод с польского В. Раковской, А. Граната, М. Игнатова (гл. 1–5), Ю. Абызова (гл. 6, 7).

Вступительная статья Т. Мотылевой.

Иллюстрации Б. Алимова.

---

Януш неуверенно улыбнулся.

— Ты знаешь, — обратился он к Оле, — меня сейчас как-то не очень интересуют новые музыкальные произведения. Я предпочитаю старые.

— Ты всегда пренебрежительно относился к моему творчеству, — с упреком произнес Эдгар. — я никогда не забуду, что ты сказал после моего последнего концерта…

— Это когда Эльжбета пела «Шехерезаду»?

Тем не менее Эдгар проиграл все три прелюдии — и даже дважды.

Средняя прозвучала очень хорошо.

— Задумчиво, серьезно, — повторила Оля.

— Неужели так важно то, что эти прелюдии существуют? — спросил Януш.

Эдгар пожал плечами.

— Разумеется, все самые прекрасные вещи на свете могли бы и не существовать. Но в них есть какой-то смысл. Для меня, во всяком случае, очень значительный. Эти прелюдии придают смысл моему теперешнему существованию…

— Скорее помогают тебе обманывать самого себя, — сказал Януш.

— Какой ты, однако, стал страшный, — передернулась Оля. — Даже не веришь во внутреннюю потребность творчества.

— Нет, я верю только во внутреннюю потребность существования. Не будь ее, мы бы все давным-давно болтались на суку…

Эдгар повторил начало прелюдии — грустную фразу, тремя нотами поднимающуюся вверх и затем ниспадающую.

Януш задумался.

— Это красиво, — сказал он.

— Только одна фраза? — спросил Эдгар. — Четыре ноты?

В эту минуту зазвонил телефон, и Оля пошла в переднюю. Вернулась она улыбающаяся.

— Знаете, кто звонил? Керубин. Спрашивал, не знаю ли я, как можно разыскать Януша. Я сказала, что ты у меня. Сейчас он примчится.

Януш скривился.

— Что? Тебе не улыбается встреча с Колышко? Тогда прости…

— Как-то раз, очень давно, я имел неосторожность быть откровенным с этим человеком. И теперь, когда встречаю его, всегда краснею.

— Что это тебе пришло в голову? — спросила Оля. — Откровенничать с Керубином!

— Я был тогда еще очень молод, — вздохнул Януш. — Это было сразу после возвращения из России… Боже, каким я тогда был простаком!

Эдгар повернулся к ним лицом.

— А теперь ты уже не простак? — спросил он, улыбаясь.

— По крайней мере, уже не такой примитивный, как тогда. Хотя и теперь еще живу как во сне.

Эдгар снова взял аккорд и — на фоне этих нескольких нот — первый такт прелюда.

— Должно быть, это очень приятно — жить как во сне.

— Не знаю, можно ли отнести мою жизнь к приятным, — задумчиво произнес Януш, не глядя на Эдгара, — я сам этого не ощущаю.

— Живем, как в аквариуме, — сказала Оля.

— Золотые рыбки, — с каким-то ожесточением произнес Эдгар и пробежал пальцами по клавиатуре. — Дебюсси…

— Щуки иногда любят лакомиться золотыми рыбками, — сказала Оля.

— Ну что ты сочиняешь! — возмутился Эдгар. — Золотые рыбки живут в аквариумах, а щуки в реках, в озерах, в больших водоемах. Как же они могут есть золотых рыбок? Они же не соприкасаются…

— А если аквариум разобьется?

— Если аквариум разобьется, то золотые рыбки сдохнут, прежде чем попадут в воду, где рыскают щуки. Нет, сравнение у тебя явно не получилось.

— Может быть. Но то, что мы чем-то похожи на золотых рыбок, в этом я уверена, — бросила Оля на ходу, так как в передней раздался звонок.

Никто, пожалуй, не изменился за эти пятнадцать лет так, как Керубин Колышко. Из стройного юнца, всегда небрежно одетого, он превратился в толстого элегантного господина в костюме от Дорочинского и шелковой рубашке с пестрым галстуком. Но, несмотря на это, он остался столь же подвижным и злоязычным. Острота ума его слегка потускнела, и был он уже больше адвокатом, нежели писателем. Вел адвокатскую контору и выступал на многих громких политических процессах, защищая коммунистов — и даже довольно известных. Однако в Брестском процессе{142} Керубин участия не принимал. То ли никто к нему не обратился, то ли он считал себя не такой уж заурядностью, чтобы «возиться с этим дерьмом», как он называл процесс.

Войдя, он тут же кинулся на Януша. Слушая его излияния, можно было подумать, что встретились два друга. При этом он был настолько бестактен, что не мог не вспомнить о «горе», постигшем Януша. Оля встревоженно взглянула на Керубина.

— Стихи еще пописываете? — спросил Януш.

На этот раз в замешательство пришел Керубин, почувствовав, что ему вновь хотят отвести роль, играть которую он уже не желал.

— Стихи? Нет, очень мало, больше занимаюсь критикой в литературных журналах.

— Я как раз недавно читала, — сказала Оля. — У вас удивительно тонкий подход к оценке книг. — такой поэтический…

— Вообще-то, — заметил Эдгар, — критика — это тоже поэзия.

— Все поэзия, — пожал плечами Януш, — и коль на то пошло, то подобные определения ничего не определяют. Ну что такое поэзия?

— Ох уж эти мне ваши разговоры — вечно начинаются и кончаются дефинициями поэзии. Странно, что годы ничуть не изменили вас.

— Потому что мы все еще пребываем в эпохе «Шехерезады», — сказал Эдгар. — Все равно какой, Римского-Корсакова или моей…

— О, это огромная разница. Та «Шехерезада» — эпоха нашей молодости.

— Тогда скорее уж «Verborgenheit», — задумчиво произнес Эдгар, положив пальцы на клавиши.

С минуту все молчали. А помолчав, сразу же перешли к повседневности.

— Ну что такое воспоминания? Сны! — высказался адвокат-поэт. — Сегодня — это куда важнее.

Керубин Колышко непременно хотел в ближайшее время видеть Януша у себя. Януш приехал из Коморова только на несколько дней и был очень занят, и поэтому предложил встретиться на другой же день.

У Колышко была солидная адвокатская контора на Капуцинской. Квартиру он снимал в респектабельном доме, на третьем этаже — несколько комнат, хоть он и не был женат. Идя к нему, Януш припомнил, как он навещал Керубина, когда тот жил на Прибазарной, в здании старой богадельни, в анфиладе комнат, где стояла старая фисгармония. Ничто не напоминало сейчас того старомодного дома, равно как не было тут ничего и от современности — ни в самом здании, ни в квартире, полной клубных кресел и бархатных портьер. Януш иронически усмехнулся, входя в этот храм преуспевающей адвокатуры.

«Странно, — подумал он, — что я всегда с какой-то насмешкой отношусь к бедному Колышко. И вдруг ударил себя по лбу: да ведь это же фигура из Диккенса, ей-богу! Керубин Колышко — чисто диккенсовский герой. Но за каким дьяволом я ему понадобился? Что у него может быть ко мне? Опять кому-то от меня что-то нужно!»

Он погрузился в вишневое кресло, с полным безразличием отнесясь к тому факту, что одно из этих кресел уже занято толстой блондинистой личностью с явно семитскими чертами лица. Толстый господин этот чуть приподнялся с кресла.

— Прошу простить, — сказал он, — но у Керубина такие кресла, что с них трудно подняться. Прирожденный сибарит…

Януш улыбнулся, так как незнакомец выговаривал слово «сибарит» точно так же, как княгиня Анна. Как будто звуки «и» и «р» с трудом проходили у него сквозь горло. Что-то этакое аристократическое с претензией на значительность слышалось в голосе незнакомца. Хотя Януш и не любил рассматривать людей в упор, тем не менее он поднял взгляд на человека, утонувшего в глубоком кресле, и стал к нему приглядываться.

«Занятный субъект», — подумал он.

Лицо незнакомца, как будто слегка опухшее, брюзгливое или высокомерное, было асимметричным. Правая сторона была совсем иной, чем левая. Левая — мечтательная и мрачноватая, правая — полная энергии и решимости. Светлые волосы беспорядочно сбились надо лбом, словно их никогда не расчесывали, в уголках губ то и дело скапливалась белая слюна, особенно когда он говорил. Имени его Януш не расслышал, а может быть, Колышко даже и не назвал его.

— Вы, кажется, едете в Испанию? — бесцеремонно спросил толстяк.

Януш взглянул на него с глубочайшим удивлением.

— Я? И в мыслях не было. — И, обращаясь к Колышко, который уселся за стол, точно желая подчеркнуть официальный характер разговора, добавил: — Последнее время я было принялся скитаться по свету, вот досужие языки даже Испанию припутали. Интересно, на чьей я должен был быть стороне?

— Разумеется, на стороне Франко. У вас ведь, кажется, там родня.

— Послушайте, Керубин, — насторожился Януш, — что все это значит?

Керубин как-то неопределенно усмехнулся, играя разрезальным ножом. Незнакомец недовольно поерзал в кресле.

— Сейчас я вам все объясню. Нам стало известно, — он отнюдь не спешил объяснить, кого он подразумевает под этим «нам», — что вы должны сопровождать сестру, княгиню Билинскую, которая как раз собирается навестить свою золовку и ее родственников. А поскольку владения графини Казерта находятся неподалеку от Бургоса, естественно, вы должны очутиться на территории генерала Франко. Надеюсь, ясно? — спросил он деловито и без улыбки.