Николай Валентинов - Малознакомый Ленин

• Название: Малознакомый Ленин
• Автор: Николай Валентинов
• Издательство: Мансарда, СМAPT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7078-0146-4

Автор книги — собеседник и первоначально единомышленник Ленина — тесно общался с будущим вождем революции еще в Женеве. Бесценные подробности истинной жизни Ленина, которыми наполнена книга, не могли быть опубликованы у нас еще год назад…

---

Вопрос о хлебе встал впервые у него только во время войны. В его понимании война была естественной предпосылкой, пролегоменой, входом в мировую революцию, а ее он хотел всю жизнь и ждал, как верующий человек ждет Мессию. Для развязывания очищающей мир от всякой скверны революции, нужно, по его убеждению, идти на все жертвы. Ленин пришел в бешенство, слушая в 1920 году на заседании II Конгресса Коминтерна речь немецкого делегата Криспина, заявившего, что революцию в Германии можно произвести лишь в том случае, если рабочие будут знать, что она «не слишком» ухудшит их положение. «Допустимо ли, — воскликнул Ленин, — говорить в коммунистической партии в таком тоне? Это контрреволюционно. У нас в России уровень благосостояния ниже, чем в Германии, и когда мы ввели диктатуру, то последствия выразились в том, что рабочие стали голодать сильнее и уровень их благосостояния сделался еще ниже»[77]. Для торжества революции, вещал Ленин, и это было его давнишнее убеждение, нужно идти на жертвы, не бояться тяжелых лишений. «Победа рабочих недостижима без жертв». Ухудшение положения трудящихся во время войны есть необходимое звено в цепи бедствий, создающих революционизирование психологии рабочих масс, тем самым способствующее превращению войны внешней в войну гражданскую. Ухудшение положения рабочих вызывается неизбежным во время войны ростом цен, дороговизной жизни, следствием инфляции, бременем военных непроизводительных расходов, уменьшением производства предметов потребления и т. д.

Ленин — стратег мировой революции, казалось бы, должен только радоваться, что разложение хозяйственной жизни с его спутником — дороговизной жизни, охватывая воюющие страны, уже бьет по таким нейтральным странам, как Швейцария. Что же мы видим? «Grau, teurer Freund, ist alle Theorie». В полном противоречии со своими политическими взглядами, Ленин клянет рост дороговизны жизни в Швейцарии, она бьет его, и она действительно была очень значительна. В сравнении с 1914 годом стоимость жизни в 1915 году поднялась на 19 %, в 1916 году на 40 %, в 1917 году продолжала расти и в среднем за год поднялась на 80 %. Забывая убеждение, что торжество революции требует лишений, Ленин в четырех письмах этого периода с каким-то ужасом повторяет: «Дороговизна дьявольская», «дороговизна все сильнее», «дороговизна совсем отчаянная»…

Ленин в домашних туфлях совсем не похож на бога с Олимпа. Это не олимпиец, а самый обыкновенный человек, каких сотни миллионов, человек, законно боящийся, что со стола исчезнет порция мяса или масла. Ни он, ни Крупская в это время, разумеется, не голодуют, у них есть деньги и, несмотря на это, Ленин нервничает. Если бы он знал, что через полгода наступит революция, его расчеты были бы иными. Но мы видели, что на этот счет у него не было ни малейшего предчувствия. Он думал, что предстоят еще годы эмиграции в тяжелой военной и послевоенной обстановке, и он спрашивал себя, как же прожить при «дьявольской», идущей скачками, дороговизне.

Почему же «паника», находящая себе выражение в письме к Шляпникову, охватывает его именно во второй половине 1916 года, после августа?

Два события, для него важные, происходят в это время. Первое — смерть матери. В одном из своих последних писем к ней (12 марта 1916 года) он писал: «Надеюсь, что у вас нет уже больших холодов, и ты не зябнешь в холодной квартире? Желаю, чтобы поскорее было тепло и ты отдохнула от зимы». Ей не пришлось долго отдыхать с приходом теплой погоды: 25 июня она скончалась. Для Ленина это тяжелый удар. Мать он любил, а кроме того, как бы далеко от нее ни находился, она всегда была его опорой, поддержкой. Вся ее жизнь была служением детям, — особенно ему. С полной уверенностью он мог бы себе сказать, что пока мать жива — она не даст ему потонуть. И вот ее нет. Волнует Ленина и другое событие. Вскоре после смерти матери была арестована его сестра Анна, о чем Елизаров известил его условными терминами. «Весть о том, — отвечал ему Ленин, — что Анюта в больнице (тюрьме. — Н.В.), меня очень обеспокоила… Буду с нетерпением ждать вестей почаще, хотя бы кратких».

Арест сестры Анны обеспокоил Ленина по двум причинам. Во-первых, по партийным и политическим соображениям, а во-вторых, из соображений чисто личного характера. С исчезновением Анны обессиливалась большевистская организация Петрограда. В это время ее «возглавляли» или, лучше сказать, в ней шевелились такие будущие знаменитости, как Калинин, Молотов и Андреев. По-видимому, этим персонам, связи и переписке с ними Ленин в то время не придавал значения, потому что, узнав об аресте сестры, жаловался Шляпникову: «Никакой переписки!! Никого, кроме Джемса (конспиративная кличка Анны Ильиничны. — Н.В.), а теперь и его нет!!»[78]. Ценной политической фигурой Ленин свою сестру все же не считал. «Что касается Джемса, — писал он тому же Шляпникову, — то он никогда не разбирался в политике, всегда стоял против раскола. Прекрасный человек — Джемс, но на эти темы его суждения неверны глубоко»[79]. Решающим аргументом в таком суждении у Ленина было: «Джемс всегда стоял против раскола»!! Тем не менее, заявлял Ленин — «Джемс прекрасный человек». Еще бы! Мы уже видели, что с 1895 года Анна Ильинична обслуживает Ленина в качестве верной, преданной, неутомимой исполнительницы его всегда многочисленных поручений. Никто лучше Анны не исполнял его поручения и, за исключением матери, никто так зорко не следил за тем, чтобы «Ильич» не испытывал материальных стеснений. Дружески относясь к всегда спешившему ему навстречу Елизарову, любя «Маняшу», более чем Анну (она все-таки была против «раскола» партии — это не забывается!), Ленин знал, что как бы Маняша и Елизаров ни старались быть ему полезными, они не могут заменить практичную, настойчивую, опытную в ведении его дел Анну. Смерть матери и арест сестры[80], почти одновременное исчезновение двух «ангелов-хранителей», создали у Ленина чувство провала, беспокойства перед слагающимися новыми для него условиями жизни. Под влиянием этого чувства, Ленин в октябре 1916 года и послал Шляпникову: «Ей-ей, не продержусь, это вполне серьезно, вполне, вполне».

Но это не было серьезно. Было совсем несерьезно. Мысль, что он может самым вульгарным образом «поколеть» с голоду, никогда, ни на одно мгновение, у него не возникала. Она совершенно не согласуется с его натурой.

Достоевский об Иване Карамазове говорил, что у него «исступленная, неприличная жажда жизни». Явно видимая, такая же неистовая, исступленная жажда жизни с бессознательной тягой к политическому бессмертию была и у Ленина. В этом, быть может, и есть один из таинственных магнитов, притягивавший к нему многих и многих людей.

Неистовая жажда жизни не покидала его и в годы болезни, перед смертью. Как лев он боролся с болезнью и смертью, с редким, ребяческим послушанием исполняя все требования лечивших его докторов[81]. Надежда возвратить работоспособность не покидала его до конца, даже когда, потеряв дар речи, с отнявшейся, парализованной правой рукой и ногой, он превратился в полутруп. Можно ли поверить, что в 1916 году этому человеку, переполненному волей и жаждой жизни, близка была мысль, что ему предстоит «поколеть с голоду». Есть от чего расхохотаться!!

Что же тогда представляет письмо к Шляпникову? После того, что сказано и показано на предыдущих страницах, ответа, в сущности, можно бы и не подсказывать. Горький был прав, указав в числе черт Ленина «хитрецу Василия Шуйского». «Хитрецой» — и в очень большом количестве — он несомненно обладал, и она очень часто проступала на его очень подвижном лице. И это какая-то странная хитреца. Хитрые люди о своей хитрости не говорят, ее прячут, а Ленин открыто преподавал своим товарищам: нужно уметь идти на «всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды»[82] У него это логически связывается с убеждением — цель оправдывает всякие средства, а такое убеждение он усвоил от Чернышевского еще в Кокушкине в 1888 году. В область денежных дел Ленин всегда вносил «хитрецу», «умолчание», «сокрытие правды», и эти приемы, в деликатной форме он допускал и в сношениях с родными. Во времена «Искры» (1901–1903 годы), с целью побудить товарищей «тащить» со всех сторон деньги в партийную кассу, Ленин, скрывая правду, пугал их, что касса пуста («жить нечем») и «Искра» накануне финансового краха. В письме Горькому из. Парижа (14 ноября 1910 года) он жаловался, что на затеянную им «Рабочую Газету» «собрали 400 frs с трудом»[83], тогда как в руках Большевистского Центра, помимо всяких секретных сумм, было 30 тысяч франков, с ведома меньшевиков и по настоянию Ленина выделенных из капитала Шмита на издание литературы типа «Рабочей Газеты». Отвечая в апреле 1908 года на приглашение Горького приехать к нему на Капри, Ленин накануне приезда сообщил, что не может сказать — приедет или нет. «Не знаю, найду ли денег: как раз теперь затруднения»[84]. Никаких финансовых затруднений у него тогда не было. Мы видели, что это была эпоха его благоденствия. «Хитрые» маневры для увеличения «финансов» партии Ленин пускал в ход и тогда, когда, получив капитал Шмита, большевистская партия приобрела, по признанию Крупской, «прочную финансовую базу». Т. И. Алексинская, свидетель не всегда надежный, но в этом случае заслуживающая доверия, писала, что в 1908 году она помогала Крупской (та об этом упоминает) вести корреспонденцию с партийными организациями. Чтобы письма не привлекали к себе внимания полиции, Алексинская составляла «скелеты», ничего не значащие, невинные сообщения, а Крупская между строк симпатическими чернилами вставляла разные директивы Ленина.