Тина Шамрай - Заговор обезьян

• Название: Заговор обезьян
• Автор: Тина Шамрай
• Издательство: VT — World Communication Agency
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-97119-0-8

Человека можно преследовать годами, и он готов вытерпеть все до конца. Но конца не видно. Стае гонителей мало изводить узника тюремным режимом, бессмысленным следствием и бесконечными судами, с ним хотят покончить раз и навсегда. Осталось только загнать в ловушку.

И тогда узник решается на отчаянный шаг — побег. Хотя и понимает — это совершенно безнадёжная и бессмысленная затея: он, заклеймённый и ославленный, не может рассчитывать ни на помощь, ни на сочувствие. Но он ошибался. Одни люди, встретившиеся на его пути, видели в нем только человека, другие — еще и человека. А это, оказывается, немало…

---

Они проехали мимо преследователей так близко, что показалось: фургон чиркнул по серебристому боку машины. Что он делает? Может, машина хотела просто развернуться и поехать обратно, злился беглец. Но, вглядевшись в пыльное закабинное зеркальце, увидел: тойотка, как ни в чём ни бывало, снова припустила за ними. Её округлая крыша то появлялась в зеркальце, то скрывался за фургоном, и тогда казалось, что преследователи оставили охоту и убрались восвояси. Но машина вдруг обнаруживалась снова и дразнила: а вот и я! Когда она вынырнула в очередной раз, из открытого окна иномарки торчало что-то длинное и узкое: автомат? И тогда он повернулся и предупредил:

— Толя, они, кажется, собираются стрелять…

— Зараз будет поворот… Я рвану, а ты держись! И глянь, глянь, шо там! — предупредил вертолётчик. И, схватившись одной рукой за большую ручку на дверце кабины, другой за маленькую на стойке, беглец припал к стеклу, пытаясь высмотреть, поймать угрозу, не упустить опасность. А машина неслась всё быстрее, и так, не сбавляя скорости, проехали какой-то посёлочек. Казалось, что ещё немного, и они взлетят и понесутся не на колёсах — на крыльях. Но едва выехали на окраину, как вертолётчик повернул баранку влево и сделал это так неожиданно и резко, что машина тут же завалилась на правый бок. И в то мгновенье, когда она встала на два колеса, правая дверца и распахнулась. Распахнулась, и он повис над дорогой…

Серое крапчатое полотно асфальта разматывалось под ним как лента, неотвратимо летело ему навстречу. И с той же неумолимостью его тянуло вниз. Тянуло с той силой, с какой тянет к открытому окну на двенадцатом этаже, как тянуло в чёрный котлован. И, как он ни силился, не мог поднять непослушное тело, не давали физические законы, чёрт бы их побрал… Подняться он не сможет, а вот вывалиться из кабины — запросто… Или оторвутся все эти пластмассовые штуковины, и его перевернет, и он спиной рухнет на дорогу… Он понимал это так ясно, но зачем-то до боли в слабеющих пальцах держал дверцу, не давая распахнуться ей до упора… И, хватая воздух, пытался закричать, но голоса не было, только что-то сипело и клокотало в горле… Но, когда казалось, вот-вот хрустнет спина, разожмутся онемевшие пальцы, что-то больно впилось в загривок и подъёмным краном втянуло в кабину.

— Ёханый бабай! Ты… ты шо ж робышь! На гада ты её открыл, а? Я ж токо сказал: глянь! — обдавая его горячим шипеньем, ярился вертолётчик. Он сбавил скорость и, больно ткнув его локтем в живот, захлопнул дверцу. И всё крутил головой, зло скалил зубы и строчил ненормативом как из пулемёта.

А беглец, раздавленный картиной собственного конца, всё не мог прийти в себя, был ещё там, по ту сторону. Не мог отдышаться, не было сил вытереть мокрое лицо и растереть набрякшие кровью руки, и ответить этому… этому… Он чуть не перерезал ему горло краем тишотки! Впрочем, ему было всё равно, что там кричит этот ненормальный, пусть кричит! А у него перед глазами всё мелькали и мелькали придорожные столбы… Он мог рухнуть на них грудью, головой… Голова бы раскололась о такой столбик как орех… И что за дурацкая машина? Столько ручек на дверце, а замок слабый. Он ведь закрывал дверь, закрывал! А если нет, то почему этого не заметил этот… Должны же были приборы показать… Нет, нет, хорошо, что здесь целых три ручки. Одна точно спасла ему жизнь…

— Я не… не открывал… она сама… сама на по… повороте… открылась, — толчками выдыхал он слова.

— Какой, ёпана, сама, какой сама! — взвился вертолётчик. — Не закрыл ты её, понял? Ты ж меня заикой чуть не сделал!

— А ты! Предупреждать надо… Давно дрэг-рейсингом занимаешься? И что там с преследователями? — защищаясь, посыпал вопросами подопечный.

— Ччто-ччто! Они как раз и перевернулись!

— Это ты их задел? С ума сошёл!

— Кто ещё сошёл! Они ж тоже поворачивали и, как говорится, не вписались в поворот, встали на уши!

— Но там, наверное, жертвы есть!

— Какие жертвы… Жертвы! Ничего с ними не случилось! Все пятеро по дороге бегают. Ты глянь, глянь! Токо не вывались!

Беглец досадливо дёрнул головой: что теперь смотреть, когда отъехали! Но не утерпел и стукнулся лбом в стекло: за фургоном катили редкие машины, но серебристой «тойоты» среди них не было. И что с преследователями — неизвестно. Вот так и он остался бы лежать, безвестный и неопознанный. Нет, почему не опознанный, у него паспорт есть, там всё про него написано… А если этот Анатолий из спецагентов? Но тогда зачем он так долго с ним возится? Хороший вопрос. А зачем его сняли с этапа, убили конвоиров, бросили с трупами в безлюдном месте? Да и вертолётчик ли этот Саенко А. А.? Никакой он не вертолётчик, не инженер, а неизвестно кто!

Нет, нет, так можно стать параноиком. А кто виноват? Сам и виноват, разумеется, сам. И хлеб отравил, и воздух выпил. Стой! А чтобы стал делать этот безумный Толик, если бы он, и в самом деле, вывалился? Оставил бы на дороге, как тех, что за ними гнались? Или оттащил подальше, и бросил среди камней? И, повернув голову, он пытался определить, на что способен человек, что сидел рядом с ним. И сразу стали неприятны и блестящая дорожка пота, стекавшая по загорелому лицу, и полуоткрытый рот, и выступившая рыжеватая щетина, и длинные мускулистые руки. Вот этими руками в перчатках он и закопает… закопал бы. И как раз такие перчатки носят спецназовцы…

— Останови, пожалуйста, машину…

— А шо такое? — всполошился Анатолий. — О, личико зелёное! Признавайся, шо втихаря схарчил, а? — Но остановил машину метров через триста, когда скалы отступили от дороги.

— Кефир, наверное, был несвежий, — поморщился беглец, сползая по ступенькам на землю. Ему надо побыть одному, совсем одному и, прижавшись битой спиной к горячему железному боку фургона, он закрыл глаза: сил не было никаких. Хотелось лечь в придорожную пыль и просто лежать на теплой земле — не двигаться, не чувствовать, не думать. Но попробуй избавиться от навязчивых мыслей! Что, если бы преследователи действительно начали стрелять? Но ведь не стреляли! Что хотели те, что за ними гнались — неизвестно, а вот упасть головой на асфальт он мог совершенно реально. Ну да, самое непереносимое — его замечательные мозги растеклись бы по безвестной дороге… Так, может, и лучше безвестно лежать под сопкой, чем… Чем быть застреленным! Его потом долго возили бы по моргам, замораживали, размораживали, резали, пилили или что там делают с трупами… Перезагрузись! Хватит! Ты и так выглядишь совершенным слабаком…

Когда он взобрался в кабину, вертолётчик сидел, положив голову на баранку, был виден лишь один внимательный глаз. И этот большой серый и насмешливый глаз будто считывал его мысли.

— Ты шо, обиделся на меня? Извини, но я ж смотрел в другую сторону, боялся, а вдруг стрелять начнут. Тут, понимаешь, как на Диком Западе, долго не думают. И таких случаев по три на дню. Ото ж и я подумал: а на гада нам под пули? Жить же хочется!

«Ещё как хочется! До тошноты, до рвоты, до безумия…»

— У меня такое впечатление, что мы попали в прифронтовую полосу, — выдохнул беглец, когда машина тронулась с места.

— Яка полоса — самый натуральный фронт!

— Тогда скажи, если там все остались живы, почему они не стреляли?

— Может, повернем назад и спросим? — вскинулся вертолётчик, и его руки были готовы крутануть руль влево. — Может, у них и оружия не было, а? Про ружьё ты сказал. А если это была бита, а не…

— Думаешь, я не могу отличить ствол автомат от бейсбольной биты?

— Ты? Ты можешь! Вчера как раз показали по телеку, как ты в Чечне развлекался. Камуфляж, вертолёт, автоматы… Хорошо погуляли? — И, не дождавшись ответа, пошёл на приступ. — Адреналину захотелось? Теперь этого адреналину хоть залейся! — кричал он компаньону. И тот, глядя перед собой, пробормотал:

— Говоришь, показывали? Но это старая агитка, могли бы что-нибудь новое придумать.

— Так там же всё в кассу, про то, как ты банду создавал и сам, как главарь, тренировался в боевых условиях… Разъяснили нам, дурачкам, шо твой побег — не случайность, давно всё организовал и готовил. Короче, народ предупредили: человек ты вооружённый и очень опасный.

— Ну, да! Сами заговор придумали, сами и раскрыли, — пытался рассмеяться беглец. Получилось вымученно и ненатурально. Всё было ненатурально: и залитые предзакатным солнцем древние камни, и сизая, теряющаяся вдалеке дорога, и редкие, клубящиеся облака…

— Не, на гада вас в ту Чечню понесло?

— Какая Чечня! Это был Кавказский заповедник.

— А на кой стреляли?

— Так на гору взошли, вот и салютовали. Знаешь, тренажёрный зал — это только зал, а когда по-настоящему что-то преодолеешь, то кажется… — замолк он на полуслове. Ничего не хотелось объяснять. Зачем? А тут ещё дорога пошла на подъем и, казалось, именно поэтому было так тяжело дышать. Заметил эти трудности и вертолётчик.