Надежда Попова - Natura bestiarum.

• Название: Natura bestiarum.
• Автор: Надежда Попова
• Жанр: Фэнтези

Европа XIV века. История пошла другим путем. Одиозный «Молот ведьм» был создан на полтора века раньше, чем в реальной истории; Инквизиция появилась на сотню лет раньше, чем соответствующая организация в нашем мире. Раньше появились и ее противники, возмущенные методами и действиями насквозь коррумпированной и безжалостной системы. Однако существование людей, обладающих сверхъестественными способностями, является не вымыслом, а злободневным фактом, и наличие организации, препятствующей им использовать свои умения во зло, все-таки необходимо.

Германия, зима 1394 a.D. Следователь Конгрегации Курт Гессе и его помощник Бруно Хоффмайер, направленные к очередному месту прохождения службы, застигнуты метелью. Они вынуждены остановиться на ночлег в придорожном трактире. Разыгравшаяся метель делает дальнейший путь невозможным, и уже следующей же ночью становится ясно, что скука — еще не самая большая неприятность, свалившаяся на их головы.

Страница автора на СИ: http://samlib.ru/p/popowa_nadezhda_aleksandrowna/

Файл размещен в библиотеках Флибуста и Либрусек c согласия автора

---

Амалия не говорила ничего — во все время этих приготовлений она выполняла и впрямь привычные, судя по всему, действия молча, плотно сжав губы и не глядя по сторонам. Сейчас она сидела поодаль на пустой кровати, сложив на коленях руки, и на сына смотрела с состраданием.

— Как долго еще ждать? — уточнил Курт, когда молчание затянулось, а наличие голого связанного парня на полу стало навевать воспоминания о допросной.

— Минуты, — отозвался Хагнер, с трудом переводя дыхание. — Или того меньше. Мне почему-то кажется, что сегодня это случится раньше.

— Каково это? — чуть слышно спросил Бруно, и парнишка передернулся — не то от холода, не то при воспоминании о происходящем с ним в последние ночи.

— Больно, — произнес он не сразу. — Смертельно больно. Я не помню, что бывает после, помню лишь то, что происходит в начале. Это — словно кто-то сдирает с тебя кожу, одновременно ломая кости, вспарывая ребра и выворачивая наизнанку. Буквально. В эти мгновения хочется умереть на месте.

— Понимаю, что надо было спросить раньше, — вмешался Курт, — однако лучше поздно, чем никогда: крики будут?

— Нет, — невесело усмехнулся Хагнер. — Вместо горла тогда как будто выкрученная тряпка, а челюсти сводит так, что — кажется, вот-вот выкрошатся зубы. Шума не будет… Я даже думаю, мне было бы куда легче, если б в моменты обращения я мог хотя бы крикнуть, но не могу.

— Да, — согласился Бруно тихо. — Было бы легче.

— Знаете, о чем я еще думал, майстер инквизитор, когда еще только предполагал, воображал себе свой арест и прочее? Что бы там ни измыслили ваши истязатели — все это будут уже мелочи в сравнении с этим. Поднаторел, — хмыкнул Хагнер, приподнял голову, и, не увидев ни одной улыбки в ответ, вздохнул. — Да. Не смешно.

— Ты видишь это? — шепнул Бруно уже едва различимо; Курт не ответил — ответ был не нужен.

Глаза Хагнера, прежде светло-серые, потемнели, и расширившиеся зрачки сейчас отражали свет слабого пламени, точно крохотные зеркальца, напитавшиеся багровым. Едва явившаяся усмешка слетела с его губ, и мгновение тот сидел недвижимо, глядя прямо перед собой и не произнося ни звука.

— Господи… — выдавил парнишка, наконец, вздрогнув, и откинулся к стене, ударившись в нее затылком и зажмурившись. — Почему сегодня так… быстро…

— Началось, — впервые за последние полчаса разомкнула губы Амалия и прерывисто выдохнула, спрятав лицо в ладонях. — Боже мой, почему это происходит именно с ним!

Курт снова промолчал, не зная, чего сейчас хочется больше — отступить назад, подальше от творящегося перед ним существа, или шагнуть вперед, чтобы увидеть подробности никогда прежде не виданного действа.

Хагнер уже не говорил и не произносил вообще ни единого членораздельного звука, биясь в связующих его путах; одеяло сползло с плеч, и явственно можно было различить, что каждая мышца, каждая жилка вытянулись, словно хорошо прилаженная тетива, и по бешеной пульсации вздувшейся вены на шее ясно было, что сердце колотится с неистовой скоростью, на пределе сил человеческих. Пальцы связанных у груди рук скорчились, точно у умирающего, и веревка впилась в кожу до крови, когда он напряг руки, силясь высвободиться.

— Уверена, что выдержит? — спросил Курт, и Амалия, не глядя на него, кивнула, все так же не отнимая ладоней от лица:

— Выдержит. Я все сделала, как надо, я… Помоги нам, Боже, Спаситель наш, ради славы имени Твоего… даруй крепость Твою рабу Твоему, и спаси сына рабы Твоей…

— Смотри, — по-прежнему неслышно выговорил помощник, тронув его за рукав, и Курт все-таки отступил чуть назад.

Глаза Хагнера теперь были открыты и смотрели в потолок — яркие, светло-коричневые, словно свежеспиленный орешник; приподнятый подбородок выдвинулся дальше вместе с верхней челюстью, и от плотно стиснутых зубов послышался отчетливый мерзкий скрип. Плечи раздались вширь, а ребра словно стали въезжать одно в другое, смыкаясь над солнечным сплетением; скрюченные пальцы уже покрылись мелкими бурыми шерстинками, укоротившись вдвое и раздувшись, и настоящие звериные когти вцепились в кожу на груди, сдирая ее клочьями. Сухой хруст суставов и костей слышался в тихой комнате явственно, словно кто-то мял в руках хворост, и неведомая сила переламывала, перемалывала человеческое тело, кроя его по-своему. Кожа на выгнувшейся спине лопалась, в тот же миг зарастая новой, и на глазах, за мгновения, покрываясь все более густой, жесткой шерстью. Лицо уже не было лицом — это была морда зверя, уже вытянулись клыки — те самые, неправдоподобные, похожие на небольшие кинжалы и выпирающие над челюстями, клыки хищника, бродящего по земле до того, как ему подобных уничтожил Потоп. Еще два мгновения тот, кто был когда-то Максом Хагнером, корчился на досках пола, натягивая веревку, и вдруг наступила тишина, в которой было слышно лишь тяжелое, сорванное, частое собачье дыхание.

— Ну, вот и все, — шепнула Амалия обессиленно.

— Около минуты, — отметил Курт. — Он сказал, что сегодня все происходит слишком быстро. Обыкновенно это дольше?

— Да, — безвыразительно отозвалась она, не глядя на него. — И мучительней.

— Ночь полной силы… Выходит, парень взрослеет. Началось все это в период полового созревания, и с возрастом сила крепнет. Все, как говорил Ян.

— Постой, — окликнул его Бруно, смотрящий на связанное существо ошарашенно. — Все это неважно, важно другое. Посмотри на него. Это…

— Я вижу, — оборвал Курт, все-таки подступив ближе, чтобы получше разглядеть.

Все это он видел в конюшне той, первой ночью — огромные лапы толще его руки, невероятно широкая грудная клетка и узкий таз, глубоко посаженные глаза, сейчас закрытые, жесткая, словно проволока, шерсть, чуть длинней на загривке; да, все это он уже видел. Вот только было одно «но».

— Это не он, — вздохнул Курт, обернувшись к Амалии. — Волк, убивший лошадей и того крестьянина — не твой сын.

Ее глаза округлились, заполнившись растерянностью и непониманием, губы приоткрылись, однако ни ответить, ни спросить что бы то ни было она не успела — внезапно, как-то разом очнувшийся зверь рявкнул, рванувшись с пола и хватанув пастью, и Курт отпрыгнул, едва не споткнувшись на ровных досках пола.

— Ах ты, зараза… — пробормотал он, скрывая запоздалый испуг, и отступил еще на шаг. — Ведь миг назад был в отрубе…

— Что вы такое сказали? — выговорила, наконец, Амалия, и он довольно неучтиво отмахнулся:

— Не сейчас.

— Я объясню, — примирительно предложил помощник, пока Курт, настороженно обходя кругом, снова приближался к зверю. Тот рычал глухо, на одной ноте, напрягшись в держащей его веревке, не пытаясь вырваться, но и не расслабляясь, и следил за его перемещениями одними глазами, не поворачивая головы. — Мы видели того волка, что был в конюшне, — продолжал помощник за его спиной. — Он был таким же — в точности; но он был больше. Намного больше. Почти вполовину. И, поверь, это не почудилось нам от неожиданности или страха — нет; это совершенно точно.

— И крестьянин… — начал Курт, зверь рыкнул при звуке его голоса и рванулся вперед; он отпрянул. — Крестьянин, — продолжил он чуть тише и монотонней, и рычание стало низким, перекатистым. — Крестьянин был убит не им, — договорил Курт, отступив от волка подальше. — Это я сказал бы, даже не видя того, первого: раны были нанесены челюстями побольше этих. Он детеныш. При всех его внушительных размерах и, наверное, немалой опасности, будь он свободен, он все еще волчонок. На грани взросления, этакий одногодок; а там поработал матерый волчара.

— То есть… — дрогнув голосом, с усилием произнесла Амалия, — то есть, вы хотите сказать, что Максимилиан…

— … никого не убивал, — кивнул Курт. — Ни бедных лошадок, ни, что главное, человека. И твоя безумная затея уберечь его от подобных деяний, кажется, все еще имеет надежду на осуществление.

— Господи… — проронила она и, на сей раз не сдержавшись, всхлипнула, ткнувшись лицом в грудь стоящего рядом Бруно. — Господи, спасибо…

— Видишь; все будет в порядке, — ободряюще улыбнулся помощник, приобняв ее за плечо.

Связанный волк рванулся вперед, царапая доски когтями, едва не вздергивая себя с пола, зарычав уже не просто враждебно, а с откровенной угрозой; мышцы под шерстью напряглись, так что стало почти не видно впившейся в тело веревки.

— Ну-ка, отпусти ее, — повелел Курт, когда рык перешел почти в громовой перекат, разнесшийся под потолком пустой комнаты оглушительно в ночной тиши.

Помощник отвел руку, и Амалия отступила в сторону, косясь на зверя со смесью радости и страха. Рычание чуть стихло, однако горящие в полумраке ореховые глаза все так же смотрели на Бруно в упор.

— А теперь подойди к нему, — продолжил Курт, кивнув Амалии на собранного в комок волка.