Лариса Романовская - Вторая смена

• Название: Вторая смена
• Автор: Лариса Романовская
• Жанр: Городская фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-077711-2

Обычной на первый взгляд москвичке Жене Шереметьевой – сто двадцать восемь лет, ее дочка Аня – приемный ребенок с задатками перспективной ведьмы, а в брак Женя вступила только для того, чтобы уберечь от смерти мужчину, начавшего когда-то охоту на нечистую силу. Это только кажется, что сторожевые ведьмы знают и могут все. Вовсе нет, они куда уязвимее обычных людей, хотя им часто приходится решать те же самые задачи. Сосредоточившись на своих ведьминских заботах, Женя не сразу замечает, что за ее семьей идет самая настоящая слежка.

---

– Так сильно доверяете? Извините, что перебила.

– Нет. Тебе болтать не с кем, ты сама не доверяешь никому, ни мне, ни себе. Характер ежиный. Или я ошибся, и у тебя подружки есть?

– У меня есть коллеги. Курс в Шварце. Соседи. Этого достаточно?

– Вполне.

– Я могу приступать?

– Ты можешь чаю попить, а то остыл уже. И держи яблочко… Это гольден, он не седативный, наоборот, как стимулятор действует. Запомни: если яблоко творишь, а оно с красными полосками получается, как анисовка, в нем кофеина много. А если гольден или ренет Симиренко, то там танины, по эффекту воздействия на чай похоже.

16 февраля 2009 года, понедельник

К девятому классу вас стало двенадцать.
Всех звали по прозвищам – это закон.
Был Клюква. Был Змей (он умел целоваться).
Был Веник, Матрешка и Витька-Гиббон.

Подъездные прерии – метр на четыре.
Дружили с продленки. Бухали с утра.
Домой с дискача на бровях приходили.
И ты им, конечно, была как сестра.

Но все же смирились: «Да, твой – классный парень».
И Веник на свадьбе свидетелем был.
А Клюква, который играл на гитаре,
Заныкался в ванной, но бритву забыл.

Асфальт переложен. Фонарь перевешен.
На месте беседки растут гаражи.
Пространство вдруг стало скучнее и меньше.
Сдувается жизнь. Продолжается жизнь.

У жизни – три зуба, пинетки и соска.
Детсадовский утренник, коклюш, фингал.
Случайные встречи. Дурные вопросы.
«Женился». «Уехал». «Куда-то пропал».

«Ты все хорошеешь». «Угу, плюс пятнадцать,
Прости, мне в сберкассу». «Ну ладно, пока».
У глаз вдруг морщины. Во рту вдруг пластмасса.
Из кофточки вширь выпирают бока.

Футбол не досмотрен, бульон не доварен.
От старой косухи воняет котом.
«Ты помнишь, как Клюква лабал на гитаре?»
«Кто? Клюква? Так он же разбился потом».

Пятнадцать лет вместе: «Какая там свадьба,
Стеклянная?» «По хрен, давай побыстрей».
Вы мчитесь ползком по окопу кровати,
Пока ваш наследник тусит во дворе.

Выходите вместе. Хотели на рынок.
Но вот забрели. Так, минутный порыв.
Подъездный навес прочно занят другими.
Они вас, увы, называют на «вы».

Они не боятся ни Бога, ни черта,
Ни жизни, ни завуча. Бреют усы.
Сын Машки Твардовской – для них просто Твердый,
А Серый-с-гитарой – ваш собственный сын.

«Вам место на кухне». Молчит, но все слышно.
Их юность спасает надежной броней
От страха быть старым, ненужным и лишним.
Ну что ему скажешь? «Сережа, домой».

21.09.10

– Женя, а сколько мне лет должно исполниться, чтобы имя на другое поменять?

– Где-то восемьдесят. Если естественным путем.

– А если я ждать не хочу?

– Э-э-э… – Вот тебе и раз. Анечка умереть раньше времени решила? – У тебя там все нормально? Тебе кто-то что-то сказал?

– Ты.

Обычно, когда Анька мне из своего лицея звонит, там такой гвалт, что не только голоса, но и эмоции через мобильник выплескиваются. А сейчас тишина. Стерильная, как в Марфином районе.

– Тебе еще рано про такое думать! Когда станешь старенькой, то…

– Почему рано? Мне мое имя надоело, хочу быть Алисой! Ты мне поможешь?

– Ты где вообще?

– В туалете. Я отпросилась с урока, чтобы никто не мешал говорить. Вот, слышишь? – И Анютка вполне аргументированно спускает воду в унитазе. – Я хочу быть Алисой!

– Вырастешь, будешь Алисой, какие твои годы!

– Мне до четырнадцати еще шесть лет ждать. Ну смени! Ты же мне папу в документы вписала?

Я, как овца последняя, решила, что ребенок про выбор имени после обновления спрашивает, а она хочет, чтобы я в свидетельство о рождении правку внесла. Мы Анютке документы слегка меняли. В качестве матери там Марфа стоит, я исправлять не стала, а вот Артемчика официальным Анькиным папой заделала, благо в бумаге прочерк.

– Анют, давай мы с тобой дома все обсудим? Иди на урок, ладно?

– Ну тебе что, жалко, да?

– Мне… Ань, ты на уроках учиться должна, между прочим!

– А я пятерку уже получила, а потом тебе звонить пошла! Жень, а ты с той тетенькой, у которой мамина фотография есть, уже встретилась?

– С ке… А, с этой знакомой? Сегодня встречусь, обязательно!

– Ну ладно! Ты обещала!

Телефон отключается и снова оживает. Ну что там у нас теперь? Может, Анютка еще что-нибудь поменять решила? Свою фамилию на Артемкину, к примеру? Знаешь, деточка, а давай ты сразу Артемидой назовешься? Так сказать, для полного комплекта…

– Ань, ты чего еще хочешь?

– Это не Аня, это Лена. У меня тут Клаксон орет, ничего не слышно! Ни-че-го!

Клаксон – это Ленкин крылатик. Породистый. Впрочем, Ленка над своим кошачьим безобразием трепещет, потому что это Доркин подарок. Дора Ленуське этого котенка на омоложение подарила, а сама погибла через несколько дней.

– Брысь! – ору я в мембрану, чтобы до Ленкиного кошака, наконец, дошло. – Клаксон, зараза такая! Приеду – все перья из тебя повыдергиваю!

Вот говорила я девчонкам, надо было эту хрень крылатую Навуходоносором назвать, раз уж там по родословной кликуха на «Н» требовалась. Так уперлись, написали, что он у нас «Нью Рашн». Теперь Ленка от него и огребает.

– Брысь! – Подействовало-таки: вместо мява в трубку слышно человеческий голос. Шипящий, осуждающий.

– Дуся, – укоризненно выдыхает Ленка. – Он же знает, что я нервничаю.

– Ну молодец, Клаксон, молодец… На пару истерить куда веселее, правда? Я вообще не понимаю, зачем ты крылатку завела. Взяла бы мирскую кошку, они хоть в ухо не каркают.

Ленка обиженно молчит, а потом откликается слегка дрожащим голосом:

– Мирские тоже каркать умеют, только их слышно плохо. А крылатка не разобьется никогда, даже если в окно… С большой высоты.

У Лены осенью кошка погибла. Самая обыкновенная, серая, старая уже. Выпала из форточки. Ленка ее похоронила и в тот же день линять начала.

– Прости, пожалуйста!

– Ничего. Мне сегодня извещение пришло! Ты знаешь, его крылатка принесла. Такая седая, старенькая совсем, а летает хорошо.

– В Конторе крылатки вообще по полвека служат… – виновато говорю я.

– Она на Клаксошку рявкнула, он даже занавеску драть перестал.

– Угу… – Я слышу, как рядом с Ленкой подвывает ее несчастный Клаксон. Крылатки эмоции считывают лучше, чем мы сами. – Сегодня суд, да?

– Сегодня. В полвосьмого вечера, Дусь.

– Если ночью из Москвы вышлют, мы тебя с Темкой на вокзал закинем, – сразу решаю я. – У тебя чемодан нормальный есть? Пакуй манатки и ни о чем не думай!

Возле Марфиного подъезда опять кто-то хозяйничал! Подлатал аккумулятор у антикварной «волжанки» да расклинил замок на входной двери. Пустячок, а тревожно. А я в упор не помню, похоже это на почерк недавнего визитера или нет. Вроде у кого-то из камрадов такой стиль борьбы с мелким злом…

Лифт поднимается на последний этаж, а я так и не придумала, что сейчас буду изображать. Кстати, лифт до сих пор чистый: Марфа два месяца назад перестала быть ведьмой, а в подъезде у нее прилично. Никаких матерных ругательств на стенках, одни сердечки и признания. Пусть глупенькие, фанатские, а все равно любовь в доме.

Марфа открывает дверь, не спрашивая, «кто там». А я начинаю ощупывать сумочку – в поисках шоколада для Анютки. Сразу не сообразила, что девочка теперь у меня живет.

– Привет, – улыбается Марфа.

У нее и лицо привычное, и глаза, и тембр голоса. А жесты, походка – свеженькие. Как у хорошей актрисы, которая вошла в новую роль по самые уши. Я, когда актрисой была, так в образ бандерши вживалась. И в Бабу-ягу из новогодней сказки. Специально разных бабулек присматривала – в транспорте, в парке, в какой-нибудь очереди за апельсинами, смотрела пластику. Тогда вообще очень удобно было персонажей в очередях искать.

– Какими судьбами? – Марфа выдает шлепанцы, чмокает в щеку и недоумевает – потому что знает меня много лет, а имя почему-то выскочило из головы. Интересно, за кого она меня сейчас приняла?

– Э-э… К маме заходила! – стремительно бухаю я.

Вообще, Импровизация – ведьмовство дико сложное. Актерский опыт тоже сильно выручает. Сейчас Марфа (Маринка она!) меня вспоминать начнет. Тут одна тонкость: что я Маринке скажу, в то она и поверит. Скажу, что я двоюродная сестра, – вспомнит всех наших родственников. Сообщу, что мы соседки по даче, – начнет думать, что себе из рассады попросить. Вот я несуществующую маму придумала – а у Марфы сразу глаза заблестели. Помнит она мою выдуманную маменьку, любит ее безмерно:

– Ты ей от меня привет передала? Пошли в кухню!

Все, меня вспомнили. Жаль, что я пока не знаю, кем я Марфе прихожусь. Она тоже не сильно в курсе, кто я такая, а потому мы с ней начинаем якобы непринужденно расспрашивать друг друга:

– А ты все там же работаешь?

– Угу.

– У твоих все нормально?

– Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Живы-здоровы. А ты?