Владимир Файнберг - 45 историй

• Название: 45 историй
• Автор: Владимир Файнберг
• Жанр: Короткие истории

---

…«Дорогая редакция! В настоящее время, у нас в райцентре проблема найти демисезонное пальто, размер у 4, рост 4, свободного покроя, темно–синего цвета для. женщины брюнетки ценою до 8о рублей»….«Прошу принять меры к нашему зоотехнику. Подобно Дон. Жуану, он. сожительствует со многими колхозницами».

…«Пишу вам один скандальный случай и плачевное дело для. государства, Наш начальник ни к кому не вежлив. И у него укоренилась частная собственность. Но не это главное. Главное ниже. Вчера он. снова начал опохмеляться, и до того иаопохмелялся, что стал разгонять всю нашу контору райпотребсоюза в разные стороны»….«Все население нашего местожительства просит, вас засыпать лужу на Староводопроводной улице. Начинается падеж котов и кошек. Горсовет, поник головой».

…«Прошу передать по радио мою клятву. Клянусь: я буду абсолютно неузнаваем во всех отношениях. Я клянусь святой клятвой и даю неру шимо слово разным родным, знакомым и всем радиослу шателям. Пусть Леночка, услышав эту передачу, сообщит по моему адресу. Помогите наладить счастье нашего будущего дитя!»

…«Сторонники великих семашкинских оздоровительных заветов просят, вас сообщить, думают, ли санврачи прогрессировать свою науку так, как прогрессируют, их коллеги —  футболисты, космонавты и мастера эстрадного искусства ?»

…«У мужа, моего одна мелодия, —  пить вино, бить жену и увлекаться гражданкой Мещаевой Марией. Прожив со мной всего восемь лет, он, стал алкоголиком и развратником семейных жизней».

…«Мы хотели сделать в парикмахерской итальянскую прическу. Но вместо заказанной прически мастер заявляет, что не лучше ли подстричься, под мальчика, И в безвыходном положении приходится, стричься, под мальчика. И, конечно, под всякую прическу нужен, соответствующий костюм, так что приходится, шить узкую юбку. И виновниками всего этого безобразия, явля ются, мастера дамских залов»….«Нельзя, ли исполнить по радио мою космическую частушку? Не будьте строги к содержанию и форме. Ведь это–народное творчество. Если моя, песенка, вам подходит, то я, очень прошу, чтобы композитор вместо слов «ти–ти–ти–ти» подобрал слова со звуком ракетных сопел.

О, Аэлита,
Твоя, орбита
Сошлась с моей!
И мы летим (Ти–ти–ти–ти),
И мы летим (Ти–ти–ти–ти)».

Кто‑то посмеется. Кто‑то с презрением процедит слово «Совок!»

А мне плакать хочется о населении нашего общего «местожительства».

«В этом борделе, где мы живем»

Между мной и им почти ничего общего.

В отличие от него я не убивал, не грабил. Правда, однажды в Мадриде, в супермаркете на Гран Виа, спер упаковку рыболовных крючков. В чем каюсь.

Он родился в 1431 году, в пятнадцатом веке. Когда умер— неизвестно. Кажется, этого беспутного человека в конце концов повесили. Нас разделяют шесть веков!

Время от времени томясь в тюрьмах, он предавался сочинению стихотворений. Лишь малая часть из них уцелела, а из той, что уцелела, совсем немного дошло до меня в переводах с французского. Переводы плохие и не очень плохие. Читаешь и чувствуешь, как переводчики изо всех сил пытаются причесать беспутного автора. Так сказать, ввести за руку в приличное общество. Беспутный‑то беспутный, но этот пьянчуга и грабитель с беспощадной трезвостью видел мир, куда попадает человек после рождения…

Странное дело, сквозь отысканные мною переводы стихов разбойника с большой дороги проглядывало лицо очень ранимого человека.

Общее между нами лишь то, что я тоже пишу стихи.

Я был молод, одинок. Иногда ловил себя на том, что мысленно с ним разговариваю, как мысленно говоришь с близкими тебе людьми.

Безусловно, существует таинственная, необъясненная связь между тем, о ком ты думаешь, что генерируют твои мысли, и так называемой реальной действительностью.

…Однажды одной девушке приходит в голову уговорить меня заехать вместе с ней к незнакомому человеку, навестить какого‑то разбитого инсультом старика— бывшего эмигранта, вернувшегося из Франции в Советский Союз.

— Что тебя с ним связывает? — спросил я.

—  Собираюсь замуж за одного из его сыновей.

Еще ни о чем не подозревая, я вошел за ней в небольшую, слишком уж тесно заставленную мебелью квартиру.

Хозяин принял нас в кабинетике. Подволакивая ногу и придерживая здоровой рукой другую, парализованную, он проследовал к обложенному подушечками креслу за письменным столом, угнездился, попросил жену принести чаю.

И мы стали пить чай с принесенным нами печеньем.

Этот тощий, побитый сединою человек поначалу показался мне сущим глупцом. Нужно же было ему сразу после Второй мировой войны вернуться с семьей сюда из Франции, из Парижа! Из патриотических побуждений… При этом он был даже не русский, а бывший рижанин, увезенный после революции отцом и матерью в эмиграцию.

Там, во Франции, он стал летчиком. Во время оккупации немцами Парижа примкнул к партизанам— маки. После войны получил орден, пенсию. Почему‑то занялся филологией, публиковал эссе на литературные темы.

И вот дернула нелегкая явиться в сталинский СССР. Тут‑то его, голубчика, и взяли за жабры, посадили на Лубянку.

Меня несколько насторожило то, что срока он не получил, в концлагерь не попал, а залетел в ссылку. До разоблачения Хрущевым культа личности Сталина, до реабилитации ютился с женой и двумя сыновьями на чердаке в Ульяновске.

Где его и хватил инсульт.

Язык не парализовало. Наверняка он не первый раз рассказывал о своих злоключениях. Говорил много, с заметным французским акцентом, грассировал. И все‑таки чувствовалось — многое недоговаривает. Он проворчал, что нуждается, хотя вновь получает французскую пенсию ветерана. Недавно заключил договор с московским издательством— впервые переводит на русский повесть своего бывшего однополчанина–летчика, которая станет литературной сенсацией.

Летчика звали Антуан де Сент Экзюпери.

Все это становилось интересным, и я не смог удержаться, чтобы не задать вопрос, не знает ли он, где можно раздобыть наиболее полное издание стихов моего любимого поэта. — Такового на русском не существует, — веско сказал он. —  Переведена самая малость. И то с современного французского. А он писал на старофранцузском. К вашему счастью, я им владею. А так же средневековой латынью. А ну‑ка возьмите вон с той полки том старофранцузского словаря. Атам, на подоконнике, в одной из стопок книг отыщите академическое издание вашего анфан террибль. С научными комментариями. Выпущено еще до войны в Сорбонне. Попробую кое‑что перевести вам с оригинала.

Я затрепетал от волнения. Только вскочил со стула, как в квартире раздался грохот.

В кабинет ворвались два похожих друг на друга чернявых молодца с усиками и набриолиненными прическами.

— Папа! Отоварились! Посмотри! Пришлось нанять пикап. Дай денег. Шофер ждет в передней.

Мы с моей спутницей вышли вслед за хозяином в гостиную осматривать три привезенных кресла. Они были как новые. Только с продранной там и сям черной обивкой.

Девушка познакомила меня со своим женихом Гастоном и его братом Сержем. Выяснилось, обаучатся в институте иностранных языков и одновременно подрабатывают в качестве гидов–переводчиков на выставках, устраиваемых Францией в Москве. По окончании выставок всегда остается какая‑то часть оборудования, которую обратно не вывозят.

Я представил себе, как ждут закрытия каждой выставки эти молодые шакалы…

Разнокалиберной мебели было и без этих кресел слишком много в квартире. Наверняка часть ее уходила на продажу.

Сыновья хотели есть. Хозяйке и хозяину стало не до нас. На прощание он пригласил меня прийти в любой день, чтобы мы, как он выразился, «продолжили наши изыскания», всучил папку с началом перевода повести Сент Экзюпери, попросил подправить русский текст.

— Братцы наверняка сотрудничают с КГБ, — сказал я своей спутнице, когда мы вышли на улицу. Действительно собираетесь замуж за Гастона?

— Наверное, опрометчиво сделала, что завела вас в эту семью, — сказала она, не отвечая на мой вопрос. — При старике тоже не следует говорить лишнего.

Стало совсем гадко на душе. Тем более, старик мне понравился. Не мог и не могу жить в атмосфере подозрительности.

Начало повести Сент Экзюпери оказалось замечательным. Несколько корявый перевод я подправил и через несколько дней уже самостоятельно пришел в гости к экс–эмигранту.

За плотно задернутыми шторами сияло солнце. А здесь, в кабинетике, горел свет настольной лампы. Хозяин в плотно запахнутом халате, следя за тем, как я выкладываю перед ним папку с его переводом, неожиданно спросил: