Борис Мегрели - Именем закона. Сборник № 3

• Название: Именем закона. Сборник № 3
• Автор: Борис Мегрели
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-265-01741-0

В сборнике детективных повестей современных отечественных авторов — остросюжетные произведения о правоохранительных органах, советской мафии, о некомпетентности и чести, о подлости и долге.

В исторической части сборника — бестселлер двадцатых годов «Шоколад» Тарасова-Родионова.

---

Рахманин уже ждал меня.

— Догадываюсь, зачем вы меня вызвали, — сказал он. — Таня Грач?

Я подумал, что сейчас он начнет все приписывать женским домыслам и отрицать саму возможность существования колье. К счастью, я ошибся.

— Очевидно, колье было, — сказал Рахманин. — После разговора с Таней я долго размышлял.

— И пришли к выводу, что колье было?

— Могло быть.

— Каким же путем вы пришли к такому выводу?

— Отчасти благодаря вам. Вы спрашивали меня о Скарской. Я вам ответил, что ничего о ней не знаю. После разговора с Таней Грач это имя почему-то всплыло в памяти. Я позвонил одному своему приятелю. Он театровед. Потом я позвонил Андронову. Он тоже кое-что рассказал мне. Ну а дальше нетрудно было выстраивать версию. Так, кажется, у вас принято говорить? Теперь мне понятны слова Нади: «У нас есть что продать».

— Вы не видели колье?

— Нет же, конечно, нет. Неужели до вас это не дошло?

Выслушав меня, Миронова сказала:

— Не блеф ли это колье? Действительно, откуда у Комиссаровой такая драгоценность?

— Скорее всего, от Скарской.

— В таком случае, Скарская должна была быть добрейшей старухой.

— Этого нельзя проверить. Нельзя проверить и то, какие драгоценности у нее оставались под конец жизни.

— Относительно драгоценностей не согласна. Архивные документы, завещание…

— Будете копаться в архивах?

— Надеюсь, вы поможете бедной женщине. Не пугайтесь. Пока не уверена в необходимости такого шага. То, что мы знаем о Скарской и об отношениях между ней и Комиссаровой, исключает саму возможность подарка. Вспомните, Скарская холодно приняла Комиссарову, не узнала ее.

— Но потом они еще раз встретились! Комиссарова навезла Скарской кучу гостинцев. Скарской шел девяносто второй год. Представляете радость старушки? Может быть, растроганная, она не знала, чем одарить Комиссарову, и в порыве благодарности подарила ей колье. В девяносто два года отношение к драгоценностям наверняка меняется и ими дорожат меньше, чем в молодости.

— У вас богатое воображение, Сергей Михайлович. Допустим, все было так. В пятьдесят девятом году Комиссаровой исполнилось семнадцать лет. Полагаете, что семнадцатилетняя девочка могла умолчать о подобном подарке?

— Что семнадцатилетняя девочка из бедной семьи понимала в бриллиантах?! Это потом она осознала их блеск.

— Не могла она умолчать о подарке, да еще от Скарской. Потом — не в семнадцать ли лет она стала известной актрисой и не в семнадцать ли лет решила избавить мать от сына-разбойника? Не каждый взрослый человек до такого додумается. Сколько лет она молчала о колье? Двадцать три года. В ее характере это? Нет, дорогой Сергей Михайлович.

— Вынужден сослаться на вашего шефа — факты и только факты, все остальное от лукавого. Вот факт, — я постучал пальцем по рисунку Татьяны Грач. — Считаю, что нам следует вернуться к заключению комплексной экспертизы. Под ногтями Комиссаровой были обнаружены следы крови. Не так ли?

— Вам не дает покоя царапина на щеке Герда?

— Не дает, особенно сегодня, когда мы знаем, что с часу до двух ночи его не было дома. Я не говорю об остальном — лжесвидетельстве, отказе от дачи показаний и ненависти к Комиссаровой.

— Как установить, что есть связь между следами крови под ногтями Комиссаровой и царапиной на щеке Герда?

— Господи, Ксения Владимировна! Для этого существует экспертиза.

— Нет, Сергей Михайлович. Это исключено. До тех пор, пока у нас не будут доказательства его причастности к смерти Комиссаровой.

Совещание у Самарина не состоялось. Его увезли с приступом домой. От «скорой помощи» он отказался. Совещание провел заместитель начальника МУРа Гринберг.

Когда мы с Хмелевым вернулись в кабинет, Александр сказал:

— На досуге я тут вычертил схему. Взгляни. — Он показал мне свое творение — окружность с отходящими от нее лучами. Если бы не фамилии и цифры, схему можно было принять за детский рисунок. Так малыши изображают солнце. — Окружность, как ты догадался, дом Комиссаровой, лучи — расстояние в километрах от домов Голованова, Герда, Грач и Голубовской. Ты заметил, что все они на «г»?

— Заметил. А куда делся Орлов?

Хмелев провел от окружности новую линию.

— Получается, что все живут в пределах двенадцати километров от дома Комиссаровой. До двадцати минут езды на машине.

— Голованов тоже вернулся домой в два часа ночи?

— Я этого не говорил.

— Что с Голубовской?

— Возвращается послезавтра.

Глава 12

Хмелев ошибся. Валентина Голубовская возвратилась в Москву в тот день, когда мы с ним беседовали о ней и он наводил справки, а не двенадцатого сентября вместе со всеми. Узнав об этом у руководителя группы, Хмелев помчался из аэропорта к дому Голубовской, но не застал ее. Старика соседа тоже не оказалось в квартире. Хмелев кружил по дворам до тех пор, пока не нашел старика на скамейке. Он играл с приятелем в шашки. «Отец, вы не видели Валентину?» — спросил Хмелев. «Вальку-то? Намедни видел», — ответил старик. «Что значит — намедни?» — спросил Хмелев.

— На днях, — сказал я. — Рязанское наречие.

— Ах да, ты же у нас ведь еще и филолог, — сказал Хмелев. — Но я спросил об этом старика.

«Позавчерась, как воротилась из своей Венгрии», — ответил старик. «Куда же она делась?» — спросил Хмелев. «Позавчерась и уехала». «Вы передали ей повестку?» — «Как же не передал? Передал».

Хмелев поехал к Татьяне Грач. От нее он узнал, что Валентина Голубовская улетела в Сочи.

— Ничего, да? Лучшая подруга, елки-палки! — сказал Хмелев.

— Живые пусть остаются с живыми…

— Что, если она договорилась с любовником ограбить Комиссарову? Уж она-то знала о колье! Шепнула любовнику, выбрала ночь перед отлетом. Может, и колье уже нет в Союзе.

— У нее есть любовник?

— У кого же она провела ночь?! У тети Паши?

— Фантазируешь? Я-то думал…

— А Орлова она не могла знать?

— Саша, мне кажется, что Самарин прав. Похоже, Орлов не причастен к смерти Комиссаровой.

— Почему? Если он готов был зарезать меня забесплатно, то уж за колье он зарезал бы десять Комиссаровых. Говорил, что надо снять Голубовскую с рейса. По крайней мере, вопросов возникало бы сейчас меньше.

Вопросов было действительно много. И Самарин, который на следующий день после приступа вышел на работу, и Миронова считали, что пора предположений миновала — надо действовать.

В тот же вечер я вылетел в Сочи.

В аэропорту в Адлере меня встретил инспектор Вадим Яхонтов, чем-то напоминающий Хмелева. С добрейшей улыбкой на лице он сказал, распахивая дверь «Жигулей»:

— Транспортом обеспечены. Начальство предоставило машину в честь вашего приезда.

Забросив портфель в гостиницу, мы поехали в санаторий «Актер», где отдыхала Голубовская.

Переговорив с вахтером, пышноусым полным армянином, Яхонтов сказал мне:

— Восьмой этаж. Живет с подругой.

В номере никого не было.

— Поднимемся на шестнадцатый этаж в бар. Может, она там.

В баре среди посетителей я не обнаружил Голубовскую. Заказав кофе, мы взяли чашки и вышли на открытую веранду. Казалось, до неба рукой подать. Оно нависало над нами, сверкая и подмигивая тысячами глаз. У меня не выходило из головы колье Комиссаровой, и я вспомнил не раз читанное об южном небе: «На синем бархате были рассыпаны бриллианты». Правда, бриллианты никто в наше время не рассыпает, особенно в таком количестве, но это не имело значения…

Голубовская сидела в обществе известных актеров. В белом платье с распущенными светлыми волосами, которые она то и дело отбрасывала назад. Голубовская что-то горячо говорила. Она повысила голос, и я услышал:

— Поймите, наконец, Офелия не сумасшедшая! Она прикидывается сумасшедшей из страха. Она боится! Она боится потому, что знает тайну… Тайну смерти.

Ее соседи молчали.

— Ничего вы не понимаете! — она вскочила и порывисто ушла с веранды.

В двухместном номере был женский бедлам. Пока Голубовская лихорадочно собирала разбросанные на кроватях и креслах бюстгальтеры, трусики, купальники, я решил времени зря не терять.

— Когда в последний раз вы видели Надежду Комиссарову?

Голубовская застыла с вещами в руках. В оцепенении она смотрела на меня, мигая глазищами, и вдруг стала заикаться. У меня с языка чуть не сорвалось, как у них принято говорить в театре: «Вторично». Заикание использовал папаша Горио, когда хотел подумать.

— Это я… я убила Надю, — произнесла Голубовская.

Я ушам своим не верил. Как же так? Подруга убивает подругу. Или я безнадежно отстал в своем понимании дружбы, или в моем представлении мир по-прежнему, как десять лет назад, когда я был глуп и наивен, разделен на полюсы, на черное и белое, и я по-прежнему страдаю своеобразным дальтонизмом.