Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

Однако случаи проявления подобного благородства были довольно редки, зато сплошь и рядом действовало житейское правило: оступившегося толкни. В этом плане не составляло исключения сообщество советских историков. Наибольшую активность в травле Минца и его сторонников проявил проректор МГУ А.Л. Сидоров, который, видимо, таким образом оправдывал доверие ЦК, назначившего его 25 декабря 1948 г. (вместо Минца) заведующим университетской кафедрой истории народов СССР. Хорошо знавшие Сидорова люди говорили, что это была по-своему достойная личность (хотя бы уже потому, что в 1941-м он добровольцем пошел на фронт), а также «умный и знающий» ученый, но при всем при том человек «в разные годы жизни способный на многое[1311]». Впрочем, искушение карьерой может выдержать далеко не каждый. Возможно, поэтому, заглушив в себе голос совести, Сидоров и в Институте истории, и в МГУ, и в АОН с энтузиазмом клеймил Минца, «забыв», что тот в годы войны отозвал его из действующей армии и включил в состав созданной при президиуме АН СССР комиссии по истории Великой Отечественной войны. Историк А.З. Манфред, которому в силу обстоятельств пришлось сначала, так сказать, пассивно соучаствовать в травле космополитов (голосованием за соответствующие резолюции), а потом как еврею испытать ее на себе[1312], сказал тогда одному из своих аспирантов: «Придет время, и мы с чувством горечи и стыда будем вспоминать то, что сейчас происходит»[1313].

Процесс развенчания мэтра советской исторической науки и его «группки», чем-то напоминавший разгром школы М.Н. Покровского в середине 30-х годов, разумеется, направлялся со Старой площади. Там в отделе пропаганды и агитации концентрировался весь компромат на Минца, который потом докладывался Сталину и Маленкову. Занимавшиеся сбором и обработкой такого рода информации глава Агитпропа Шепилов и его «правая рука» Ю.А. Жданов (возглавлял сектор науки) в те дни доложили, например, в Кремль, что из 28 научных сотрудников секретариата главной редакции «ИГВ» русских — 8, евреев — 14, представителей других национальностей — 6. Принимая «соответствующие меры», ЦК сверху вниз по административной цепочке — ЦК — горком — райком — первичная парторганизация — давал устные указания о «наведении порядка» с кадрами. Вот как секретарь парторганизации истфака МГУ П.В. Волобуев по-свойски пересказал тогда одному из своих друзей-аспирантов то, что ему поведали при инструктаже в райкоме партии:

«… С еврейским засильем идет борьба. Партия очищается от евреев, им никакого доверия. Использовать только некоторых и только по узкой специальности. Никакого ходу в общественную жизнь… Максимально освободить учреждения от евреев».

По воле властей Минц и причисленные к его «группе» историки были изгнаны со всех прежних престижных мест работы[1314]. Теперь они могли зарабатывать себе на жизнь в лучшем случае чтением лекций во второразрядных вузах. Однако Минца в партии все же оставили. Как ни странно, но изгнать его оттуда не позволил ЦК, который быстро пресек соответствующие попытки, предпринятые сторонниками Сидорова в секретариате главной редакции «ИГВ», где Минц состоял на партийном учете. Скорее всего, «добить» бывшего научного «монополиста» не позволил Сталин, который, видимо, не сомневался в личной преданности ему Минца, хотя и разочаровался в нем как руководителе науки, ибо тот не справился с задачей создания трудов, достойных его, Сталина, вклада в советскую историю[1315].

Наряду с Минцем и его учениками гнев распаленной властями научной общественности испытал на себе и профессор Н.Л. Рубинштейн, работавший вместе с ним на одной кафедре в МГУ. Еще в 1948 году был раскритикован и запрещен созданный им учебник «Русская историография» (1941 г.), признанный «буржуазно-объективистским». И вот теперь та же самая участь постигла еще одну его работу — статью «Развитие истории СССР», помещенную в Большой советской энциклопедии. Публичные раскаяния Рубинштейна в совершенных «грубых ошибках объективистского характера» не спасли его от изгнания из университета. Тогда же, в марте 1949-го, он вынужден был покинуть и пост научного руководителя Государственного исторического музея[1316][1317].

Не менее яростным было осуждение некоторых специалистов (опять-таки главным образом еврейского происхождения) по истории зарубежных стран. Поскольку академик А.М. Деборин возглавлял тогда сектор новейшей истории Института истории, ему в очередной раз была уготована роль мальчика для идеологического битья. Теперь его обвинили в том, что он содействовал выпуску «порочной книги» своего сына, Г.А. Деборина, «Международные отношения в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.)», да еще под грифом Академии наук. Сам же автор подвергся проработке по месту основной работы в Военно-политической академии им. Ленина, где историки в погонах заклеймили его как апологета американского империализма. Но столь категоричное обвинение не вывело Г.А. Деборина из психологического равновесия. За плечами этого полковника-ученого стояла многому научившая его служба в годы войны в советском посольстве в Лондоне, где он тесно сотрудничал с органами госбезопасности. Опыт прошлого подсказал ему, как надо действовать теперь. 24 марта 1949 г. Деборин направил по сути донос в политотдел академии им. Ленина, в котором, покритиковав «для порядка» самого себя, обвинил профессоров И.С. Звавича, Л.И. Зубока, Б.Е. Штейна, А.А. Трояновского, Н.Л. Рубинштейна и других в том, что те своим «космополитическим влиянием» толкнули его на путь «роковых» ошибок. Больше всех, по мнению Деборина, «навредил» ему бывший посол в Англии академик И.М. Майский (Ляховецкий), который был рецензентом-консультантом его книги. Именно он, по словам доносителя, «распинался о необходимости максимальной объективности и тщательности в характеристике США и Англии», что и способствовало обелению в книге «злейших врагов Советского Союза и всего передового человечества», к числу которых он причислил и Ф. Рузвельта[1318]. Это был далеко не первый выпад Деборина против бывшего высокопоставленного дипломата, который когда-то был его шефом. В 1948 году он сообщил в МГБ, что Майский «действовал в пользу империалистических интересов Англии». И потом, когда незадолго до смерти Сталина Майского арестовали и в мае 1955 года он предстал перед военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в измене родине, Деборин, выступив на процессе как свидетель, с обличительным пафосом заявил, указывая на скамью подсудимых:

«… Близость к Черчиллю, чья связь с Интеллидженс сервис общеизвестна, недостойна советского гражданина»[1319].

Вторым по значимости после Майского виновником идеологических ошибок, допущенных Дебориным в своей злополучной книге, тот назвал преподавателя МГУ Л.И. Зубока, который якобы без ведома и согласия автора поставил свою подпись в качестве редактора рукописи. Этот навет, впрочем, не сыграл сколько-нибудь важной роли в уже шедшей вовсю изощренной моральной порке Зубока и некоторых его коллег из числа еврейской профессуры: атаку на них спровоцировала сама их специализация на проблематике англо-американской новой и новейшей истории. Да и сама нестандартность биографии Зубока вызвала подозрение и раздражение у его обличителей. При царившей тогда в СССР ксенофобии многим казалось невероятным, что он, родившийся в 1894 году в местечке Радомышль на Украине и с 1913 по 1924 год находившийся в эмиграции в США, где, будучи сначала членом социалистической, а потом коммунистической партии, жил и работал в Филадельфии, мог после всего этого «спокойно» преподавать теперь в советском вузе. И совсем не удивительно, что обстоятельная монография Зубока «Империалистическая политика США в странах Карибского бассейна. 1900–1939» (М.—Л., 1948) превратилась в начале 1949-го в объект огульной критики. Утверждалось, что автор с чрезмерной симпатией оценивает государственную деятельность президента Ф. Рузвельта и «затушевывает» экспансионистский колониальный характер его внешнеполитической доктрины «доброго соседа», провозглашенной в 1933 году. К тому же ученого упрекали за то, что он охарактеризовал Ч.Э. Хьюза, государственного секретаря США в 1921–1925 годах, как поборника независимости Мексики, тогда как Сталин ранее наградил его эпитетом «висельник Юз»[1320].

Лишившись работы сначала в университете, потом в ВПШ, АОН и в конце концов совсем оказавшись не у дел, Зубок ждал ареста. Однако самого худшего не произошло. Согласно наивному семейному преданию, беду отвратило заступничество Светланы Сталиной, которая училась у профессора на историческом факультете. На самом деле Зубока не тронули, возможно, потому, что арестованные Лозовский и Юзефович, которые знали его с конца 20-х годов по совместной работе в Профинтерне, решительно отрицали на допросах какую-либо вовлеченность историка в антисоветскую деятельность[1321].