Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

Отличившийся на «кадровом фронте» Федькин пошел «на повышение» в Минвуз СССР, а его преемником на посту директора Московского юридического института стал Ф.М. Бутов, который, будучи в 1944–1946 годах председателем бюро ЦК ВКП(б) по Молдавии, нес свою долю вины за поразивший эту республику послевоенный страшный голод. При нем, щеголявшем в велюровой шляпе и шерстяном двубортном костюме с брюками, заправленными в хромовые сапоги, антиеврейские гонения в институте еще более усилились. Это было торжество вульгарного провинциализма, от которого пострадали и русские интеллигенты, особенно те, кто выступил в защиту коллег еврейского происхождения: профессор А.А. Пионтковский, возглавлявший кафедру уголовного права, П.Г. Кожевникова, которая за свою позицию была смещена с поста секретаря партбюро института и др. Проверявшая в 1950 году Московский юридический институт комиссия отдела пропаганды и агитации ЦК всецело поддержала действия его администрации. Маленкову тогда было доложено, что «назрела острая необходимость оздоровления преподавательского состава за счет привлечения на работу в институт новых проверенных и растущих кадров и очищения института от преподавателей, не пригодных для работы по политическим и деловым качествам»[1308].

Происходившее в юридической науке и образовании мало чем отличалось от того, что творилось в сфере практического правоприменения, в том числе в деятельности Прокуратуры СССР. Там антиеврейская чистка начала набирать обороты с декабря 1949 года[1309], когда, как уже отмечалось выше, оттуда был уволен Л.P. Шейнин, долгое время возглавлявший следственный отдел. Остракизму подвергся также его заместитель И.М. Брославский. Радикальное кадровое обновление правоохранительных органов, предпринятое Сталиным после ареста Абакумова, как бы придало чисткам в прокуратуре второе дыхание. В августе 1951 года был снят с должности старший помощник генерального прокурора М.Ю. Рагинский, принимавший в 1946 году участие в Нюрнбергском процессе в ранге заместителя главного обвинителя от СССР. В декабре та же участь постигла заместителя начальника отдела по надзору за органами милиции М.З. Альтшуллера, а в январе 1952 года — прокурора отдела по спецделам М.Я. Львова.

Тогда же кампания очищения органов надзора за соблюдением законности в стране захватила и Московскую городскую прокуратуру. Произошло это после того, как, выступив в феврале 1952 года на заседании бюро горкома партии, Хрущев призвал ликвидировать «засоренность» в столичных прокурорских органах. В ходе последовавших увольнений в июне был смещен со своего поста первый заместитель прокурора Москвы И.Б. Каганович, хотя тот особенно и не жаловал подчиненных-евреев и относился к ним намного суровее, чем к русским сотрудникам. Возможно, что его отставка была вызвана не только национальным мотивом, но и тем немаловажным обстоятельством, что Хрущев, сняв тогда же прокурора города А.Н. Васильева, решил на всякий случай полностью «освежить» руководство столичной прокуратуры. Вообще же выживание евреев из этой сферы не отличалось особой изобретательностью и деликатностью. В начале августа в отдел кадров московской прокуратуры почти одновременно были вызваны более 20 следователей и помощников районных прокуроров еврейской национальности. Всем им без объяснений причин предложили уволиться «по собственному желанию». Тем, кто не согласился подать сразу же соответствующие заявления, было сказано, что их все равно уволят, но с такой формулировкой, что потом их вряд ли где-либо возьмут на работу. Именно так поступили со следователем прокуратуры Ждановского района столицы И.И. Наумовым, отказавшимся уйти «по собственному желанию»: от него избавились, сославшись на «обнаружившуюся непригодность к работе». После нескольких безрезультатных попыток восстановиться на прежнем месте он понял, что в дело вмешалась политика (каждому увольняемому заявлялось о согласовании соответствующего приказа с партийными органами) и потому на соблюдение официальной законности рассчитывать нельзя[1310].

ИСТОРИЯ.

Высказанная когда-то Д. Оруэллом мысль: кто контролирует прошлое, тот контролирует и настоящее, удивительно точно отражала суть происходившего в советской исторической науке в период антикосмополитической кампании. Не случайно старт начавшейся тогда кадровой «разборке» в этой сфере был дан в АОН при ЦК ВКП(б), ведущем идеологическом учреждении партии. С 11 по 16 марта 1949 г. там состоялось расширенное объединенное заседание кафедр истории СССР, всеобщей истории и истории международных отношений, на котором было объявлено о выявлении «кучки» («группки») «безродных космополитов», «пытавшейся вести вредную работу на научно-историческом участке идеологического фронта». 17 марта эстафета разоблачений историков-«антипатриотов» была подхвачена закрытым партийным собранием исторического факультета МГУ. А в 20-х числах тем же самым занялись ученые советы Института истории АН СССР и истфака Московского университета. Главной мишенью обвинений, прозвучавших в стенах этих учреждений, стал академик И.И. Минц, названный предводителем антипатриотов от истории. Поскольку тот был заместителем академика-секретаря отделения истории и философии АН СССР, ответственным секретарем главной редакции многотомной «Истории гражданской войны в СССР» («ИГВ»), а также возглавлял кафедры истории СССР в МГУ, ВПШ при ЦК ВКП(б), сектор истории советского общества в Институте истории АН СССР, руководил подготовкой аспирантов в АОН и занимал ряд других ключевых постов, первым делом ему вменили в вину то, что он монополизировал в своих руках разработку истории советского общества. О том, что эта «монополизация» произошла по воле власти, никто, разумеется, даже не заикнулся. Минца упрекали также в насаждении семейственности, в низкой результативности труда (подготовил два тома «ИГВ» за 18 лет работы). Но наиболее серьезными обвинениями против академика были идеологические: умалил роль русского народа и его авангарда — русского рабочего класса в новейшей истории; в качестве ученика М.Н. Покровского еще в 1928 году доказывал, что основоположниками русской исторической науки были ученые немецкого происхождения; в статье «Ленин и развитие советской исторической науки», опубликованной в первом номере журнала «Вопросы истории» за 1949 год, утверждал, что не Ленин и Сталин, а его ближайшие ученики И.М. Разгон, Е.Н. Городецкий и Э.Б. Генкина положили начало изучению советского периода отечественной науки. Из последних наиболее сильный удар принял на себя профессор Разгон, который был заместителем Минца в секретариате главной редакции «ИГВ». Ему приписали «извращенный анализ» взаимоотношений русских с осетинами и чеченцами в работе «Орджоникидзе и Киров и борьба за власть Советов на Северном Кавказе» (1941 г.) и другие научные прегрешения. «За космополитические взгляды и антипатриотическую деятельность» Разгона исключили из партии и выгнали с работы. После этого он вынужден был уехать в Томск, где почти до самой своей кончины в 1987 году возглавлял в тамошнем университете кафедру истории СССР.

По заведенному в ходе сталинских чисток ритуалу публично повиниться в своих ошибках должны были не только главные обвиняемые, но и работавшие непосредственно с ними коллеги. Повинуясь этому неписаному правилу, наряду с другими покаялась и А.М. Панкратова. Выступая, она сожалела о том, что, будучи сотрудником сектора советского общества Института истории, «своевременно не проявила большевистской принципиальности и не повела борьбы с космополитическими ошибками» Минца. Наученная еще в 1943–1944 годах горьким опытом аппаратной стычки с тогдашним руководством Агитпропа, поддерживавшим историков-«великодержавников», на сей раз она быстро сориентировалась в похожей ситуации и, вынужденная действовать в духе конформистской гибкости, опубликовала в 1952 году написанную в популярной форме книгу «Великий русский народ». Сталину издание понравилось, и он включил его автора в состав ЦК КПСС. К чести Панкратовой, чья жизнь была наполнена трагическими испытаниями и незаурядными научными достижениями, следует отметить, что у нее (и, может быть, еще у М.В. Нечкиной) хватило мужества не отшатнуться от Минца, как от зачумленного, подобно тому, как это сделали многие другие известные историки. По свидетельству историка Е.Г. Гимпельсона, Панкратова не побоялась морально поддержать Минца в самое трудное для него время, придя однажды в начале 50-х домой к опальному ученому и поздравив его с днем рождения.

Однако случаи проявления подобного благородства были довольно редки, зато сплошь и рядом действовало житейское правило: оступившегося толкни. В этом плане не составляло исключения сообщество советских историков. Наибольшую активность в травле Минца и его сторонников проявил проректор МГУ А.Л. Сидоров, который, видимо, таким образом оправдывал доверие ЦК, назначившего его 25 декабря 1948 г. (вместо Минца) заведующим университетской кафедрой истории народов СССР. Хорошо знавшие Сидорова люди говорили, что это была по-своему достойная личность (хотя бы уже потому, что в 1941-м он добровольцем пошел на фронт), а также «умный и знающий» ученый, но при всем при том человек «в разные годы жизни способный на многое[1311]». Впрочем, искушение карьерой может выдержать далеко не каждый. Возможно, поэтому, заглушив в себе голос совести, Сидоров и в Институте истории, и в МГУ, и в АОН с энтузиазмом клеймил Минца, «забыв», что тот в годы войны отозвал его из действующей армии и включил в состав созданной при президиуме АН СССР комиссии по истории Великой Отечественной войны. Историк А.З. Манфред, которому в силу обстоятельств пришлось сначала, так сказать, пассивно соучаствовать в травле космополитов (голосованием за соответствующие резолюции), а потом как еврею испытать ее на себе[1312], сказал тогда одному из своих аспирантов: «Придет время, и мы с чувством горечи и стыда будем вспоминать то, что сейчас происходит»[1313].