Владимир Осин - Дворцовые интриги и политические авантюры. Записки Марии Клейнмихель

• Название: Дворцовые интриги и политические авантюры. Записки Марии Клейнмихель
• Автор: Владимир Осин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-080628-7

Мемуары графини Марии Эдуардовны Клейнмихель, известной представительницы «высшего света», хозяйки политического салона в Санкт-Петербурге, в котором накануне Первой мировой войны собирались политики, дипломаты, царские сановники и члены царской фамилии, открывают неизвестные страницы из жизни российской аристократии при последних Романовых. Несмотря не то что со временем издания книги прошли десятилетия, а выдержки из нее неоднократно цитировались историками и публицистами, мемуары М. Э. Клейнмихель в нашей стране ни разу не издавались полностью.

Для лиц старше 12 лет.

---

Мое замужество

В 1872 г. покинула я двор с тем, чтобы выйти замуж за гвардии полковника графа Николая Клейнмихеля. Он был старшим сыном графа Петра Андреевича Клейнмихеля, известного любимца Николая I, в чье царствование он играл такую большую роль. Его жена была статс-дама старой императрицы Александры Федоровны. Я их обоих никогда не знала, и для меня они являются только историческими личностями.

Мой супруг имел трех братьев: один из них Владимир, флигель-адъютант императора Александра III и командир гвардейского Семеновского полка, был отцом г-жи Эттер и прелестной княгини Орбельяни. Он был женат на известной красавице княгине Екатерине Мещерской, бывшей мне постоянно верным другом. Второй брат Константин, также полковник гвардии, был сначала женат на графине Канкриной, затем на m-lle Богдановой, дочери курского предводителя дворянства. Третий — Михаил был военным атташе в Париже и умер в молодости.

Три сына моей невестки были убиты во время революции. Один командовал в 1917 году эскадроном гвардейских гусаров, и этот красивый 25-летний молодой человек в первые же дни революции был замучен насмерть своими солдатами. Ему выкололи сперва один глаз, чтобы он мог другим видеть трагическую кончину командира Кавалергардского полка графа Менгдена и уланского ротмистра фон Экеспарэ. Затем выкололи другой глаз и замучили до смерти, ломая ему пальцы рук и ног, о чем свидетельствовало показание его денщика. Когда несчастная мать явилась на следующий день забрать труп сына, то она нашла лишь окровавленную массу костей и мяса.

Каждый солдат его эскадрона раздирал его тело своими шпорами! Оба мои других племянника, Николай, церемониймейстер двора, и его старший брат Петр, владелец одного из красивейших майоратов в России в Курской губернии, были также убиты, один — матросами в Крыму, другой — большевиками на Кавказе. Петр Клейнмихель был женат на дочери известного атамана донских казаков, генерала Шилова. После того как его дети, подобно многим из нас, лишились всего, они зарабатывают теперь свой хлеб насущный, дочь — в одном из учреждений Красного Креста в Берлине, сын — на какой-то службе в Лондоне.

В 1877 году муж мой получил в командование бригаду, но состояние его здоровья не позволило ему принять этот пост. У него стала развиваться скоротечная чахотка, нас послали в Ментону, где несколько месяцев спустя, к моему глубокому горю, я его потеряла. Я перевезла его труп в Россию, в наше имение, где его предали земле.

Константинополь 1880 г

Мой брат был назначен военным атташе в Араб-Табиа. К концу войны 1877–1878 гг. он был офицером штаба Скобелева[25]; Куропаткин (бывший впоследствии военным министром) был ранен, Скобелев назначил моего брата на место Куропаткина и доверил ему командование корпусом в бою при Чаталдже. Этот бой кончился большой победой для нас. Брат мой был награжден Георгиевским крестом и по докладу Скобелева императору Александру II был назначен его флигель-адъютантом и получил полковничий чин. Ему было тогда всего 27 лет. Он был высокий, безбородый блондин и выглядел 18-летним юношей. Хорошо образованный, он владел несколькими языками; по внешности он походил на аристократа времен Людовика XIV. Он был отмечен в книге Гордона Стори: «With the Russians in Mandchuria». Капитан Камперио в своем описании Русско-японской войны также посвящает моему брату восторженные строки. Мы с братом были в очень близких отношениях, и для меня было большой радостью, когда он пригласил меня сопровождать его в Константинополь.

Вспоминаю я следующий случай. Когда брат мой пал от шрапнельной пули в 1904 году, в то время как он командовал корпусом против генерала Куроки, смерть его вызвала большое сочувствие в Петербурге, где он был очень любим. Это событие вдохновило 17-летнего сына министра юстиции Муравьева, и он написал красивое стихотворение, которое маркиза Монтебелло послала известному редактору «Фигаро», Гастону Кальмету. Этот напечатал стихотворение во главе весьма похвальной для моего брата статьи, содержащей также лестный отзыв о молодом поэте. Вот это стихотворение:

Трепещат наши души и дрожат сердца,
Предвидя страшную его судьбу,
Он уходил с горящим взором, шашкой наголо
Тот воин, что пушку зовет старым другом?
Жестокими были аресты и вещие книги пророчили гибель
И вот спит он вечным сном, в кровавом гробу, завернутый в саван,
Он спит под гимны и грохот орудий
Теперь небо его священник а вечное ложе — земля
Не слышишь ли ты, проходя мимо его могилы
Таинственный голос в ночи, Певец ли поет в его славу
Или красавица пробуждает забытые воспоминания,
«Он не умер, он жив» — шепчет ветер в тенистой дубраве,
Я несу его последний вздох и его думы
Начертанные золотом на вратах вселенной,
Эти реликвии его неумирающей славы
«Он не умер, он жив» — шепчет вечный свет
И в нас бьется его благородное сердце
Из последней битвы он вышел победителем,
Наши знамена еще мокры от его крови и слез
«Он не умер, он жив» — кричат его братья по оружию,
Когда горизонт полыхает огнем
Его душа сожалеет о кончине тела,
Он всегда летит впереди наших батальонов,
Поплачем о нем, друзья, в вечной мгле
Поплачем, ведь наша душа сотрясается от рыданий,
И в этой вечной тени последуем тому пути, что он нам указал
Услышим его отеческий голос
Он учил нас любить родину, быть честным и преданным ей
Его сердце было таким горячим, а душа такой благородной
Он останется в наших сердцах и в истории.

Мы ехали из Одессы на французском пароходе и остановились на восемь часов в Бургасе. Этой остановкой мы воспользовались для прелестной поездки верхом во внутрь страны. Не останавливаясь в Константинополе, направились мы в Буюкдер, резиденцию русского посла, и брат мой, оставив меня в единственной в Буюкдере скверной гостинице, сам направился к князю Лобанову передать ему телеграмму министра иностранных дел. Князь Лобанов знал моего брата с детства. Он принял его чрезвычайно сердечно и пригласил нас обоих переехать к нему. Я провела у него три восхитительные недели; развлечения сменялись одно другим — частые поездки в Константинополь, то на паровой лодке, то на сторожевом пароходе, постоянно стоявшем у здания посольства; то верхом по окрестностям в сопровождении князя Лобанова. Мы провели незабвенные дни у «Сладких вод» Азии и Европы. Я неустанно восхищалась стройными минаретами, уходящими в голубое небо; каюками с их таинственными женщинами, закутанными в вуаль, — красивыми лодками с 12 гребцами в шитых золотом куртках, всей этой картиной Востока, опьяняющей каждую художественную душу. Вечера мы проводили у Лобановых, где нас ждал постоянно прекрасный обед, за которым находилось обыкновенно большое общество, так как все холостые секретари, драгоманы[26], приезжие консулы и т. д. всегда приглашались на эти обеды. Посол был очень гостеприимен, но не со всеми одинаково любезен. Он отличал секретарей посольства от служащих в азиатском департаменте, часто игравших на Востоке большую роль. Должна признаться, что я была несколько смущена, заметив, что на разных концах стола подавались разные вина и даже разные блюда. Впоследствии столь известному драгоману Максимову было поручено князем Лобановым постоянно нам сопутствовать в наших поездках в Стамбул.

Наш кружок состоял из m-me Ону, моего брата, военного агента полковника Веригина и меня. Максимов часто жаловался на то, что князь за столом по-разному относился к своим гостям. M-me Ону, жена посланника, была нашей постоянной спутницей. Она была очень образована, знала хорошо Константинополь и служила нам прекрасным проводником по дервишам, мавзолеям, базарам и памятникам старины. Если бы она была немного красивее и не так кричаще образованной, она была бы более привлекательна. Едва она хотела понравиться мужчине, как она тотчас же всходила на своего Пегаса и поднималась с ним на такую головокружительную высоту, на которую ее партнер, часто бывавший просто вьючной лошадью или даже ослом, не мог за нею подняться. Ввиду того что со мной она была проще и не подавляла меня своим превосходством, я выносила ее лучше, чем мой брат или полковник Веригин, которому она очень старалась понравиться.

После обеда секретари и драгоманы исчезали; брат мой и Веригин отправлялись либо в клуб, либо в офицерское собрание, а я заканчивала вечер в обществе князя, на балконе с видом на Босфор. Мы много болтали о Петербурге, а иногда он мне читал свои исторические труды, которым он предавался с большим рвением. Его исторические изыскания ограничивались преимущественно концом XVIII века, эмиграцией и царствованием Павла I.

Однажды он рассказал мне свой роман с m-me де Буркенэ. Она была женой его товарища — француза, когда он еще впервые был русским послом в Константинополе. Этот роман кончился для него трагедией, так как m-me Буркенэ внезапно покинула своего мужа и в один прекрасный день без всяких предупреждений появилась у него. Это послужило поводом к большому скандалу. Князь Лобанов лишился места и как честный человек счел долгом посвятить свою жизнь m-me де Буркенэ, что ранее, конечно, не входило в его расчеты. Ввиду того, что она была католичкой, развод был невозможен, но корабли были уже сожжены, — она принесла ему в жертву свое положение в семьи и в обществе, и будущее его было загублено. Они два года путешествовали, и она у него умерла. Лобанов вернулся в Россию, вступил в Министерство внутренних дел и был назначен губернатором в Орел. Немного спустя министр земледелия Валуев сделал ему предложение стать его товарищем. После турецкой войны m-me де Буркенэ была забыта, и император назначил Лобанова снова посланником в Константинополь. Тогда еще он не думал о союзе с Францией. Лобанов находился в тесной дружбе с графом Гацфельдом, бывшим впоследствии посланником в Лондоне. Оба они были высокообразованными людьми и симпатизировали друг другу. Графа Гацфельда Бисмарк заставил развестись с женой, с которой он после оставления им Константинополя снова сошелся. Мы с братом и князем Лобановым часто рассуждали о Турции, которую Лобанов любил значительно более освобожденных Россией государств. Он отзывался с некоторым пренебрежением о сербских и болгарских братушках[27]. Впрочем, пренебрежительно о них отзывалось тогда все русское офицерство, что я считаю несправедливым, так как долголетние притеснения должны же были влиять подавляющим образом на психику этих народов. Отношения же к туркам после войны были очень сердечны. Русские офицеры и солдаты возмущались, когда в лавках их славянские братья требовали плату за товар: «Как, негодяй, ты требуешь денег у меня, пришедшего сюда положить за вас свою жизнь!»