Надин Бисмют - Без измены нет интриги

• Название: Без измены нет интриги
• Автор: Надин Бисмют
• Издательство: FreeFly
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-98358-050-7

Дебютный сборник новелл молодой канадки Надин Бисмют с единодушными овациями был встречен и публикой, и прессой.

13 зарисовок, графически четких и лаконичных:

— Жизни сегодняшней, повседневной, вашей и ваших соседей;

— Любви, показанной с разных точек зрения и во всем многообразии ее проявлений;

— Ну и конечно же, измен, неизбежно сопутствующих как любви, так и жизни в целом. Измен не глобальных, а сиюминутных, «бытовых», совершаемых на каждом шагу, — мелких и крупных, самому себе и родным, любимым, близким, просто окружающим.

Яркие картинки, в которых явлена вся палитра нашей «невинной» лжи, наших слабостей и порывов. Написанные живым, непосредственным языком рассказы подкупают удивительной психологической точностью.

Талантливо, трогательно, честно.

---

Да уж! Дядю Франсуа мы помнили, как не помнить! Это был брат маминого отца, которому когда-то, в детстве, родители подкидывали нас с Тьерри, уезжая отдыхать. Он жил на ферме в Вениз-ан-Квебеке. Его жена, вылитая злая мачеха из сказки, — она потом загнулась от рака, не помню, какого органа, — заставляла нас есть телячью печенку: «Ешьте, детки, ешьте, в ней много железа, у вас будут мускулы, как у Попая», — так она говорила. А нас с братом мутило от одного запаха телячьей печенки, когда тетка бросала ее на сковородку в лужу растопленного масла, мы ныли и просили на обед обычных гамбургеров. Какое там: она накладывала нам полные тарелки и садилась за стол: «Будете сидеть, пока все не съедите». Что меня, что Тьерри переупрямить было трудно, телячья печенка застывала на тарелках, а тетка в наказание сажала нас на хлеб и воду до конца недели. В общем, так или иначе, Тьерри в точку попал: на этом завтраке мы никого не знали, кроме дяди Франсуа, конечно, но он не вызывал у нас приятных воспоминаний, скорее наоборот, по крайней мере у меня. Мамины братья и сестры на ежегодных завтраках семьи Лавалле не бывали, наши кузены-кузины тоже, так что мы с Тьерри были здесь моложе всех. Ну прямо тебе клуб золотого века.

Когда Тьерри навешал дяде Франсуа на уши лапши про наших подружек, что, мол, они уехали кататься на гору Сент-Анн, тот откинулся на стуле:

— Ну слава богу! А то я думал, вы не взяли их с собой потому, что боялись, я их отобью! Ха-ха-ха!

Тьерри пнул меня под столом ногой и подмигнул. После такого комментария, пожалуй, оно оказалось к лучшему, что мы приехали на этот завтрак одни: будь с нами Амели и Жозиана, мы бы со стыда сгорели. Мама залилась краской, и, наверно, дядя Франсуа это заметил.

— Ох, черт, Эстелла, — вздохнул он, — прости, пожалуйста. Язык-то без костей, вечно что-нибудь ляпну.

Мама ответила: «Ничего, ничего», но прозвучало это не очень убедительно.

Намек-то был и вправду бестактный: интересно, откуда дядя Франсуа знал, что папа ушел от мамы не просто к другой женщине, но к молоденькой? «Он бросил нас ради двадцатишестилетней девчонки!» — причитала мама, плача, после папиного ухода. И ведь даже в этом он ей врал, так и не признался, сколько на самом деле лет его Лолите: три недели спустя я случайно выяснил, что она еще моложе. Тьерри тогда обещал помочь папе перевезти вещи, но в последнюю минуту вспомнил, что у него на тот день назначен хоккейный матч. Пришлось мне его выручать: он пристал как банный лист, потому что папа, оказывается, пообещал ему мебель для нашей будущей квартиры. Папа дал мне свою машину и попросил нас с Амели отвезти в его новый кондоминиум коробки с какой-то хрупкой дребеденью, которые остались дома в его кабинете. Мы выгрузили коробки и сразу ушли, не больно-то хотелось встречаться с его новой подружкой. «Посидите немного, я познакомлю вас с Жюли», — это он нам сказал. Я довольно сухо ответил, что у нас дела. Но все равно не повезло: выходя из его крутого дома, мы столкнулись с этой самой Жюли — она шла от машины с какими-то цветочными горшками в руках. На ней была мини-юбка в клеточку, две тощие косички болтались, свисая до плеч. Она нас не заметила; когда мы прошли мимо, Амели так крепко стиснула мою руку, что чуть не продырявила ногтями плащ. «Это же Жюли Бруйет! — зашептала она ошарашенно. — Жюли Бруйет! Она училась со мной в одном классе!» В свете этой новой информации девице не могло быть больше двадцати одного года. «Ну и как? Небось с пятнадцати лет трахалась со всеми учителями?» — спросил я Амели. «Да ты что? — фыркнула она. — Забыл, что я училась в монастырской школе?» Это меня доконало. «Во всяком случае, — добавил я, — мой предок старше ее на тридцать лет, видно, у девушки проблемы с Эдиповым комплексом». Амели остановилась посреди тротуара и на полном серьезе объяснила мне, что если у кого и проблемы, так это у моего отца: «Никогда не поверю, что ты не замечал, как он посматривал на Жозиану, когда Тьерри приводил ее к вам домой. И не говори мне, что у нее большие сиськи, это все равно не повод». Я сказал, чтоб не выдумывала, не такой мой отец законченный извращенец, чтобы западать на двадцатилетних, но про себя-то знал, что Амели кое в чем права. Мало того что я частенько замечал, как отец пялился на подружку моего брата, он вдобавок завел привычку здороваться с Амели, на мой взгляд, довольно странным манером: обнимал ее за плечи, ласково так привлекал к себе, и каждый раз мне казалось, что он целует ее чуть дольше, чем следовало бы. Ладно, проехали, а в тот день я все-таки попросил Амели не говорить маме, сколько на самом деле лет папиной крале. Почему-то я подумал, что от этих пяти лет разницы ей, и без того униженной, станет еще больнее. Сам-то я был даже рад, что папа ушел из дома. В последние годы он только и делал, что к нам придирался, и к Тьерри, и ко мне. Иначе как «разгильдяями» нас не называл, потому что мы отказались поступать в университет на юридический. Сначала Тьерри выбрал спорт, а на следующий год я нарочно завалил экзамен по праву, чтобы записаться на факультет антропологии. Правда, Тьерри нашел с ним общий язык: он же у нас спортсмен, так что они вместе ходили на хоккей, говорили о гольфе и теннисе. Мне было труднее заинтересовать его недостающим звеном или выживанием наиболее приспособленных видов — он находил эти разговоры чересчур учеными. Можно подумать, если бы мне пришлось зубрить наизусть гражданский кодекс, ему было бы интереснее! Да пошел он! Я так и не виделся с ним с того раза, когда помогал ему перевозить вещи. Кстати, мог бы этого и не делать: обещанной мебели мы с Тьерри так и не дождались. Брат иногда обедает с папой. Он каждый раз зовет с собой меня, но я отказываюсь — из-за мамы: она-то уверена, что мы порвали с отцом все отношения. Из-за этого мы ссоримся с Тьерри: я называю его «грязным предателем». Но это для меня не новость: в первый раз он отколол нечто подобное, когда его приняли в школьную сборную по футболу, — стал раз в неделю жрать телячью печенку.

К нашему столу подошел какой-то старичок с погасшим бычком во рту.

— Как твои коровы, Фрэнк? — спросил он дядю, от души хлопнув его по плечу. — Ба! Да это же Эстелла! Эстелла!

Он узнал маму, она, похоже, его не помнила. Старичок покачал головой, не спуская с нее глаз.

— Слыхал про твоего мужа, — громогласно, чуть не на весь зал, продолжил он. — Сюзанна, кажется, сказала Клодетте, та — Рите, а Рита — моей жене. В общем, мир тесен, а что ты хочешь, ведь жизнь же продолжается, а?

Мама вежливо улыбнулась ему и опустила глаза. Старичок заговорил о чем-то с дядей Франсуа. Народу тем временем прибывало. Со всех сторон взгляды устремлялись на маму, люди наклонялись друг к другу и перешептывались. Многие грустно качали головами. Маму узнавали, кажется, все, но никто не подошел к ней, даже просто поздороваться. За каким бесом мама сюда поперлась? Чем могли ее утешить родственники, которых она сто лет не видела? Какого чуда она от них ждала? Раньше мы никогда не бывали на этих ежегодных сборищах родни ее отца, почему же именно сегодня?

Старик ушел на свое место, а в зале появились официанты, катя перед собой тележки с тарелками. Они останавливались у каждого стола и спрашивали: «С сыром, с ветчиной и сыром, с маслом?» Чтобы блины не остывали, тарелки были прикрыты фольгой.

— Ну прямо как в больнице, — сказал Тьерри, попробовав блин.

— В больнице-то куда хуже, малыш, — просветил его дядя Франсуа. — Моя жена от больничной жратвы померла.

Тьерри отодвинул свою тарелку. Маме блин тоже не понравился, по глазам было видно. И правда дерьмо, но я свой съел ради приличия, чтобы о нас не подумали плохо: мама ведь так давно не виделась с родными и наверняка еще столько же не увидится, так пусть лучше эти люди поминают нас потом добром, верно?

Когда завтрак закончился, мама встала и пошла поздороваться с какими-то старушками, сидевшими поодаль, — наверно, это были сестры ее отца. Она не видела их, кажется, с тех пор, как умерли ее родители, а это было лет десять назад. Дядя Франсуа тоже поднялся и сказал нам, что надо бы размять ноги. Я закурил, а Тьерри спросил, как мне нравятся номерные знаки на стенах. «Жуть», — честно признался я. Он нахмурился и сказал, что, на его взгляд, в этом что-то есть и было бы неплохо так украсить нашу будущую квартиру.

— Давай побродим по автомобильным кладбищам, поищем старые американские номера, ладно? — добавил он.

Я заметил, что прежде, чем забивать себе голову украшением стен нашей будущей квартиры, надо еще эту квартиру найти, причем такую, чтобы устроила нас обоих. «Да ладно тебе, Жюльен, что-нибудь найдем!» — отмахнулся он. Идея снять квартиру на двоих созрела у Тьерри в рождественские каникулы. Кое-кто из его друзей уже отделился от предков, и Тьерри решил: вот она — красивая жизнь. Он поделился со мной своим планом. «Пора начинать жить самостоятельно», — так и сказал. Понятное дело, он имел в виду, что мы сможем приводить домой наших подружек, когда нам вздумается, да и других девчонок тоже, если захотим. Уговаривал меня: «Соте on, Жюльен, отделяемся!» А я иногда таким бываю рохлей — сказал ему: «Ладно», будто он попросил о пустяковой услуге, вроде как в прошлую субботу, когда братец наказал мне, уходя: «Если позвонит Жозиана, скажи ей, что я ушел судить хоккейный матч, или нет, лучше скажи, что я на собрании футбольной команды, ладно?» «Ладно», — кивнул я. Жозиана, правда, в тот вечер не позвонила.