Халил-бек Мусаясул - Страна последних рыцарей

• Название: Страна последних рыцарей
• Автор: Халил-бек Мусаясул
• Издательство: Юпитер
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 1999
• ISBN: 5-7895-0081-1.

Мир Кавказских гор, отраженный в жизни и быте, нравах и обычаях, легендах и преданиях народов, предстает перед нами таким, каким его увидел и до боли в сердце любил всемирно известный дагестанский художник Халил-бек Мусаясул (Мусаев). Автор повести ведет нас по удивительному лабиринту своих воспоминаний вплоть до вынужденной эмиграции в 1921 году.

---

Во второй раз пастухи приходят к нам осенью. Еще до начала холодной зимы они направляются в сторону далекой теплой равнины. В эти дни во дворах режут скот, запасают на зиму мясо, сушат его на солнце, делают колбасу. Все работают с большим желанием. Мне тоже очень хочется быть полезным и хотя бы в чем-нибудь помочь, но меня отовсюду гонят. Сделать я так ничего и не успел, зато хорошенько выпачкался и решил бросить эту затею.

Затем я слонялся без дела по двору и обнаружил в одном из подсобных помещений огромный медный котел, до краев наполненный кудрявыми кишками. Фантазия рисовала в моем воображении дикое приключение, и я, весь уйдя в борьбу с чудовищами, стал резать и колоть эту жуткую массу, похожую на клубок сплетенных воедино змей. Спустя некоторое время, когда я уже был занят чем-то другим, во дворе раздались крики и вопли прислуги. Все кишки были изорваны, изрезаны на мелкие куски. Как же теперь готовить из них колбасу на зиму? И вот меня вытащили из моего убежища и строго наказали, после чего посадили в темный чулан, где пахло седлами и конской сбруей. Состояние у меня было очень подавленное. Когда меня наконец выпустили и я тихонько прокрался в гостиную, где мама вела переговоры с пастухами и прислугой, то остался никем незамеченным. Я почувствовал, что никому не нужен, и очень расстроился.

Перед тем как отправиться в теплую Алазанскую долину или на кутан (пастбище), принадлежавший нашей семье и расположенный у вечнозеленых берегов Каспийского моря, чабаны весело и беззаботно проводили еще целую неделю на Махи, хуторе близ Чоха. Романтическая дружба с сыновьями пастухов заполняла все мое время фантастическими играми и событиями. В это время я испытывал некоторое отчуждение и безразличие к маме и сестрам, и причиной тому было мое глубокое единение с чабанами: я сблизился с ними, я принадлежал к ним, я хотел быть одним из них!

Моим кумиром был самый старший из чабанов, уважаемый Герги из аула Турчи. Это был очень суровый с виду, но очень мягкий и добрый человек. Он любил и восхищался маленьким сыном покойного наиба, то есть мною. Он подарил мне маленького козленка со звонким колокольчиком на шее, на котором я проверял свои первые пастушеские навыки.

Весь облик этого замечательного человека казался мне необычным, почти сказочным. Это впечатление усиливали его длинная густая борода, пастушеский посох с загнутым концом, огромные набитые сеном сыромятные чарыки {25}, выцветшая черная бурка, в которой было столько же дыр, сколько звезд на небе, и красный поношенный башлык, который ему подарил еще мой отец. При нем было большое старое ружье с кремневым затвором, на поясе рядом с кинжалом пороховой рожок из слоновой кости, который я долго принимал за сосуд с водой. Грозные овчарки беспрекословно подчинялись ему и, завидев его издалека, приветливо виляли хвостами, так как Герги был самым сильным и мужественным человеком из всех, кого я знал. Хава рассказывала много чудесных историй о его сражениях с медведями и волками. А вот, к примеру, тот огромный медведь, шкура которого мирно лежала перед моей кроватью, лапой разодрал ему лицо, отчего оно было сильно перекошено, а на месте левого глаза остался шрам, придававший ему суровый вид.

Этот здоровый старик больше всего любил общество детей и постоянно водил за собой двенадцатилетнего внука Чупана, которому я очень завидовал из-за его вольной мужской героической жизни вдали от женской опеки. Я постоянно играл с этим храбрым и мужественным мальчиком, который уже две зимы провел в долине и два лета в горах, чем он и хвастался передо мной, считая меня маменькиным сынком. Он рассказывал, как чабаны все вместе ночуют под открытым небом и как они по сигналу тревоги мгновенно просыпаются и легко и метко стреляют, если приближаются волки. Очень живо и образно описывал он чабанские трапезы и острый запах жареного на костре барана, рассказывал о прекрасных вечнозеленых долинах Алазани, о сказочных райских фруктах, о бескрайнем и удивительном синем море, то гладком и блестящем как зеркало, то буйном и грозном, как страшное чудовище. Его истории казались мне настолько невероятными, что я даже представить себе не мог все это. Иногда он брал по древнему обычаю пастухов прозрачную лопатку ягненка и смотрел через нее на солнце, и когда яркие лучи падали через таинственное желтое окошко на его лицо, он пояснял со знающим видом, будто разбирался в приметах, что осень в нынешнем году будет прекрасной и долгой, а зима холодной, с лютыми морозами. Я настолько увлекся мечтами о пастушеской жизни, что моя дружба с Чупаном стала предметом бездушного осуждения моих близких. Особое недовольство моей матери вызывало то, что в голове и одежде моего друга было очень много вшей. А этого никак нельзя было отрицать.

Когда пастухи начали готовиться в дорогу, расставание с ними показалось мне невозможным, и я подумал о побеге, план которого мы с Чупаном разработали вместе. В ночь перед отправлением я спрятался в хлеву, чтобы меня не увидели ранним утром выходящим из дома. Чупан достал для меня пастушескую одежду, которая казалась мне восхитительной: башлык, папаха, бурка и огромные чарыки, выложенные изнутри сеном. Обувь надо было смазать жиром, так же как и все тело, которое по совету Чупана я тоже смазал для защиты от солнца и мороза.

После беспокойной, полной тревожных снов ночи, я проснулся от пения муэдзина, призывавшего к утренней молитве. Все вокруг меня было в движении: седлали коней, грузили на них вьюки. Я решительно надвинул свою большую папаху на самый лоб. В ней было полно вшей, и мне казалось, что на голове у меня живой баран. С беспокойно бьющимся сердцем я побежал к Чупану. Герги, конечно же, ничего не знал о нашем замысле, иначе он бы обязательно отослал меня домой.

После долгих приготовлений мы двинулись в путь. Впереди лошади, за ними овцы. Из разных направлений шли отары и сливались в общий большой поток. Громкие возгласы чабанов указывали каждой из них отведенное ей место. Общее приподнятое настроение людей, отправлявшихся в нелегкий и дальний путь, передавалось и мне. Я был возбужден, меня приятно лихорадило.

Рассвет был туманным и сырым, трава за ночь покрылась инеем. В холодном утреннем воздухе слышалось блеяние овец и лай собак. По горной тропе двигалась бесконечно длинная вереница людей, в которой я был всего лишь маленькой песчинкой. Поднявшись высоко в горы, мы остановились для первой короткой передышки и завтрака, а затем снова был спуск. Туман постепенно рассеялся, и показалось сияющее солнце. Нам предстояла еще очень долгая дорога, ведущая то вверх, то вниз, снова вверх и опять вниз, пока мы не спустимся в долину, в чудесные райские сады. Мне было очень трудно идти в тяжелых неудобных чарыках. Как хорошо, что Чупан привел для меня лошадь. Но она старая и тощая, из-за чего ее спина без седла кажется очень жесткой. Сидя на ней верхом, трудно не потерять папаху, которая мне великовата, и я предпочитаю двигаться пешком. Сигнал к следующему привалу прозвучал именно в тот момент, когда я почувствовал, что не могу больше двигать ногами. Они будто налились свинцом. Вот тут-то и обнаружил меня Герги сразу, как только я снял с головы папаху. Он очень рассердился. Я впервые видел его таким. Больше всего он гневался на Чупана, понимая, что это именно он помог мне бежать. Но, к счастью не было никакой возможности отослать меня обратно, к тому же судьба какого-то одного мальчика не играла особой роли в этом чисто мужском мире, и мне разрешили идти дальше. Таким образом, наш план удался. Я уже изрядно устал, и мне было не очень то весело, но желание увидеть море и равнину было сильнее остальных чувств. Конечно, я и не предполагал, что мое большое приключение уже близится к концу.

Когда мы в очередной раз отдыхали на привале в узкой долине Койсу, окруженной незнакомыми мне горными вершинами, кто-то вдруг заметил вдалеке всадника, скачущего вниз по крутому склону явно в нашу сторону. Приблизившись к нам, он приложил руку ко рту и закричал: «Сын наиба с вами? Мы разыскиваем его целый день!» Мое сердце готово было остановиться. Герги молча взял меня за воротник и передал гонцу, который тут же посадил меня позади себя. И вот я, еще совсем недавно мечтавший о предстоящих чудесах, был вынужден, горько разочарованный и выставленный на посмешище, возвращаться домой. После нескольких часов непрерывной езды верхом я увидел сквозь пелену слез в лучах вечерней зари свой родной аул, от которого, как мне казалось, я уехал так далеко. Прощайте, чудесные сады и ты, недосягаемое море!

Холодным и строгим был прием для уставшего от дороги и подавленного из-за неудавшегося побега мальчика, которого, сняв с лошади, тут же тщательно отмыли и сурово отчитали. Но когда у меня отняли мою замечательную папаху и под язвительные речи швырнули ее на моих глазах в огонь, я не выдержал и, теряя силы, закричал: «Тот не мужчина, у кого нет вшей!» Однако этот последний крик из дикого, свободного мира приключений, к которому мне нельзя было принадлежать, повис в воздухе, не произведя никакого впечатления. Меня сковало свинцовым сном. Так оборвалась моя мечта о пастушеской жизни.