Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

• Название: Дневник 1905-1907
• Автор: Михаил Кузмин
• Издательство: Ивана Лимбаха
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-89059-025-1

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.

Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.

---

Идет дождь, серо, денег нет. Сижу дома, брал ванну; зять, доставши себе, дал мне денег; после обеда хотел пройти к Ивановым и потом к «современникам», как вдруг письмо от Иванова: «Присылайте немедленно „Евдокию“ для набора»{686}. Пошли с Сережей; там был Чулков, читали стихи Блока, Сологуба. Георгий Ив<анович> говорит, что Блоку теперь очень нравится «Евдокия»{687}. Обедали при нас. Лидия Дм<итриевна> была зла по обыкновению. Поехал по дороге с Вяч<еславом> Ив<ановичем>. У «современников» ничего нет, заехал к Нувель, нет дома, обедал у Дягилева. Поплелся домой, увидел Блока выходящим из кинематографа. Скучает второй день, как и я, звал его в «Вену», но он боялся запить, и потом, был в заметно рваных брюках. Довел его до конки, он очень милый. Мне было очень скучно, у меня даже мелькала безумная мысль зайти в манеж и похитить кого-нибудь: Юсина, которого я видел на том пути стоящим у кассы, или кого-нибудь в таком роде. Писем никаких нет. Дома еще пили чай. После отъезда зятя Сережа читал всю «Флейту Вафилла»{688}. Я ужасно давно никого не видел и не гулял. Что-то будет вообще? Леман и тот не пишет. Иванов написал кучу отличнейших стихотворений.

6_____

Завтракал у Чичериных. Письмо от Наумова, предлагает прийти наедине в субботу в 5 или в воскресенье в 2 ч., ответить телефоном. От Чичериных зашел в Пассаж, как условился с Павликом, но его там не было: tant mieux. Вернулся рано, чтобы проводить сестру на вокзал, оттуда зашли к Тамамшевым, где посидели во время обеда. Хотя я думал, что Сомов на «Зигфриде», но заехал к нему оставить «Крылья», видел Анну Андреевну. Каким-то уютом и прелестью повеяло мне от их квартиры, передней, Анны Андреевны, каким-то детством. Погода была отвратительна, и вдруг мне вздумалось проехать aux pays chauds[242]на 9<-ю> л<инию>, но, доехав до Венгеровых и узнав, что они дома, зашел к ним. У них сидела Поликсена, пили чай, сплетничали. От них тем не менее проехал на 9<-ю> л<инию>, пускал меня Степан, который меня узнал, что я ходил по-русски, что мыл меня Григорий и т. д. Он очень веселый, все поет и скачет, молодой, стройный, хотя и небольшой и на все согласен, на все решительно. Лицо несколько широкое и небольшой шрам на правой щеке. Оказывается, они читали в «Нов<ом> врем<ени>» в буренинской статье отрывки из Розан<ова>, где про бани, и, заинтересовавшись, спрятали даже номер газеты, так что, когда я себя назвал, он стал вспоминать, где же он читал про меня, и вспомнил{689}. Вот литературная известность в банях, чем не шекспировская сцена. Он очень веселый, ласковый и не попрошайка. Хотя денег у меня почти нет, но я не жалею, т. к. Павлик мне надоел уже до смерти. Приехав, когда Сережа еще не спал, узнал, что у нас был Нувель; как досадно! Я ищу своих друзей, как Изида части Озириса по всему городу, и не знал, когда нужно сидеть дома. Лег спокойный и не скучный, хотя вывихнутая нога все болит ночами. Как давно я не видел того студента! Удастся ли хотя бы познакомиться с ним? написал стихи.

7_____

Целый день звонил по телефону Нувелю, Гржебину, Когану, Леману, Гофману. Снег и слякоть; поехали к Блоку, сеанса не было, т. к. у Сомова болела голова; посидели у Ал<ександра> Ал<ександровича>, он очень милый. Пошли с ним к Чулкову, к которому у Сережи было дело, но и его не было дома; пошли к Щеголевым. Сережа поднялся, я же стоял внизу, беседуя со швейцаром, как Над<ежда> Гр<игорьевна> позвала меня сверху; потолковали на лестнице. Было очень мокро; приехали, когда дома уже обедали; сейчас после обеда поехал в парикмахерскую, кондит<ерскую>, <к> Петрову и за хлебом. До 10 час. никого не было, лемановский швейцар все сообщал, что тот не возвращался домой, опять по телефону: «Потемкин просят обождать»; я был очень рад, хотя все-таки скука ползет на меня со всех сторон. Играл «Zauberflöte», когда пришел Петр Петр<ович>, опять после кутежа. Был он на днях у Бакста, который говорил, что нужно опять ко мне собраться подушками кидаться; обложку делать согласился. Часов около 2-х пришел Леман, действительно имеющий нездоровый вид, с больными глазами. Обычно сидели, Потемкин лежал, проговоривши до половины четвертого. Завтра придет Наумов, я почему-то жду его; потом придет Вальтер Федорович, завтра, м<ожет> б<ыть>, будет лучшая погода; денег опять уже нет.

8_____

Ждал Наумова, который пришел в 2 часа. Я сейчас же стал определенно и ясно его допрашивать: оказалось вот что: все, что я говорю в «Крыльях» и т. д., волновало всю жизнь его, Наумова; кажется, в кого-то влюблен, не думал, что я могу быть пристрастен к нему; умеет говорить неправду и скрываться. Очевидно, ищет confidences и советов; меня, признаюсь, несколько укололо, что это не меня он любит. Пришел Нувель, Вик<тор> Андр<еевич> стал сразу весел и обыкновенен. От долгих бесед и мандежа[243] у меня несколько болела голова. При нем приходил Леман и, узнавши, что у меня в гостях юнкер, оставил принесенные вещи не заходя. Поехали с Нувелем к Ивановым. В «Орах» будет и Брюсов, и Сологуб, и Юраш, и Аннибал (!). Поехали к Дягилеву, которого не было дома, был только Маврин и Юр<ий> Павл<ович> с Луговской. Я, не дождавшись Сергея Пав<ловича>, поехал домой и пообедал, хотя голова и не прошла. Поехал на «Религиозно-фил<ософское> собрание»{690}. Там была куча знакомых. Все время сидел с Наумовым, и Гофман издали бросал взгляды. Серафима Павл<овна> спрашивала: «Это и есть?..» Я продолжал игру, сознавшись, что я сказал неправду, говоря, что равнодушен к нему. Он сказал, что предполагал это. Когда я сказал: «М<ожет> б<ыть>, я теперь говорю неправду?» — он ответил: «Это была бы игра, которую я не заслужил». Il est des notres[244], не боится, не удивляется, ищет советов — чего же еще лучшего для Renouveau, который тоже был с нами. Вышли раньше конца с Викт<ором> Андр<еевичем>, которого я проводил до замка{691}, потом пошел домой. Очень болела голова, и, придя домой, сейчас же лег спать. Но я бы очень не прочь от романа, хотя бы и игрой с этим юношей, если бы он был более благосклонен. Это может прийти.

9_____

Ходили к Блоку, Сомов был очень мил, но я опять ревную его к Нувелю, с которым он видится ежедневно. Положим, они ближе живут друг ко другу. Была теплая, разымчивая погода. Назад несколько проводил Сомова и долго шел пешком по набережной, сочиняя стихи, оказавшиеся очень плохими. Конст<антин> Андр<еевич> думает, что Наумов влюблен не более не менее как в меня, но это, конечно, неверно, он любит, несомненно, сверстника, и на это не принято ревновать. Пришел в 7-м часу. Пообедав, стал писать; была уборка, темно, грязно, Бобка пищал, Сережа хандрил у меня в комнате. В университет не пошел, а играл «Кармен» и «Manon» и болтал с детьми. Скучаю. Как-то буду жить один?

10_____

Вчера Сережа вернулся с Потемкиным, который и ночевал у нас. Утром к нему ломились ребята, и, когда я встал, он уже казался вставшим. Уборка продолжается, это какой-то сплошной кошмар, от которого в результате только грязь, будто рота солдат проплевала всю квартиру. Пошел к Чичериным. Софья Вас<ильевна> вернулась сегодня, полная рассказов о графах Чапских и т. д. Поехал к Вальт<еру> Федор<овичу>. Тот в волнении, между страхом и надеждой, даже писал стихи, был очень рад моим, бодр и сентиментален. Он поехал стричься, а я завтракал в «Вене». Потом опять вместе отправились к Баксту{692}; тот рисовал отличный плакат для папирос «Фру-Фру» фабр<ики> Лаферм. Был мил. Простились с Нувелем. Дома пришел Павлик, пахнущий пивом, возбужденно говорил о гонках, Юсине и т. п., бывший только что у Сомова, у которого болят зубы. Была fatalité. Пошли к Ремизовым, он угощал отличным японским чаем, я редко так наслаждался, и захотелось быть богатым, аккуратным, читающим англичанином со своим очагом. Говорили о «Нов<ом> пути»{693} и т. п., прошлых временах; даже прошлогодние среды — какое-то минувшее величие. Потом пришла Сераф<има> Павл<овна>, ели яйцы всмятку, было очень уютно, хотя доверять им нельзя.

11_____

Вышел с Сережей на почту, к Поповой и в типографию. На обратном пути заходили к Филиппову пить чай. День летний, то дождь, то солнце, тепло, грезились какие-то поездки за границу, мы разговаривали, будто из «Крыльев», высматривали, где выставлена эта книжка. После обеда опять захотелось на воздух, проехал к Верховским{694}, читал там «Эме Лебефа», потом пришел Юраша. Зовут в пятницу на каких-то приват-доцентов. Вернулся раньше Сережи, который был у Гофманов. Читал начало нового рассказа и продолжение пьесы; по-моему, хорошо. Сомов не пишет; что он делает, спрашивается?

12_____

Редко мне бывало так тоскливо; денег нет, романов тоже, идет дождь, друзья разъезжаются, с типографией возня. Поехали к Блоку, не дождавшись Потемкина, который все-таки потом туда пришел. Сомов был надутый, у него вчера были Бакст и Аргутинский, если приглашенные, то это пря<мое> свинство. Пришел Гофман с корректурами и «Снежной маской»{695}. Ал<ександр> Ал<ександрович> мне написал: «Пленительному и милому отравителю»{696}. Ехали назад в конке. После обеда такая обуяла тоска, что пошел к Екат<ерине> Апол<лоновне>, но, не заставши дома, вернулся играть Debussy и Шуберта. Разбирали старые письма, Сенявина, Алеши, Муравьева, Павлика, Судейкина. Письма Наумова я почему-то оставил в столе, не сдавая в архив. Почему?