Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

• Название: Дневник 1905-1907
• Автор: Михаил Кузмин
• Издательство: Ивана Лимбаха
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-89059-025-1

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.

Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.

---

13_____

Продолжаю адски скучать, денег ни гроша, не знаю, как сделаюсь, очень жарко. Ходил в типографию, там был Гофман, Диотима и Чулков. «Евдокия» наполовину уже набрана. Не знаю, как поспеет «Эме», не все ли равно? Написал Наумову. Прошлый год около этого же времени я думал о смерти. Мне хочется скучать, я бы сидел дома, если бы везде были по вечерам лампы и занавески, если бы было уютнее. Ведь я не думаю о Наумове, и тот студент — это очень надуманно. И этот дождь удручает. Был Павлик, говорит, что Юсин очень не прочь познакомиться со мною поближе. Ну, что же. Пошел к Верховским, там были приват-доценты, барышни, Иованович, Каратыгины, Конради. Жеребцова хочет со мной познакомиться, начитавшись «Крыльев». Иованович пел французские старые песеньки, было тепло, лампа горела ярко, вспоминали Щелканово, и что-то тихое, милое, печальное, невозвратное и далеко ушедшее спускалось на меня. Ах, если бы было достаточно денег! Гржебин по телефону говорил, что к Пасхе все будет готово. С Гофманом я долго шел, беседуя; боится ли он меня для Наумова, знает ли он про него, как сам? Но ведь и я о Наумове не думаю. Перед Верховскими заходил к Ивановым, но они спали.

14_____

Шел дождь как из ведра, не помню, что было. Завтракал у Чичериных. Письмо от Ликиардопуло; статья принята, просят «Картонный домик», разные новости. Мне повеселело несколько. Ал<ександр> Городецкий, обещавший ко мне прийти, не пришел. Играл «Пиковую даму», дети были у всенощной. Напившись чаю, поехал к Венгеровым, мы все трое съехались, будто в плохом водевиле. Было не плохо. Сомов пел стариков и из «Meistersinger». Книги у Венгеровой меня как-то пьянят, все новинки и <старинки?>, культура прошлого, разговоры о комфорте, роскоши меня утешают. Просидели до утра. Вчера Сомов видел в опере Наумова издали. Как-то я буду жить один?

15_____

Ходил в типографию, но, не дошедши, зашел только к Ремизову и к Маковскому занес книгу. Приехали сестра с зятем. Вечером изнывал дома. Отправились к Сологубу, на набережной обычное хулиганское гулянье, лед сплошной, и шипит льдина о льдину. У Сологуба было скучно. Гнесин читал идиотский реферат о музыке. Вяч<еслав> Ив<анович> придавал торжественность, потом с Блоком и Чулковым уехали{697}. Чуковский и Дымов хулиганили. Возвращались с Потем<киным>, Чуков<ским> и Корн…[245] на утре. На Невском всю дорогу нас сопровождал какой-то тип, то обгоняя, то по пятам, очевидно, думая пригодиться, но потом отстал без ничего. Скучно адски. И отчего?

16_____

Заходил в типографию, откуда зашел вдруг к Казакову. Там все по-старому; покуда Футин ездил во Псков, 1½ м<есяца> служил у них Броскин. Казаков мне был очень, по-видимому, рад, мастера, кроме Трунова, все новые. Пил чай, так же водят за нос заказчиков, так же они ругаются, ходят по полугоду за заказами, так же все врут, так же Г<еоргий> М<ихайлович> падает в обморок и оправдывается. Нежных чувств не возбудило во мне все это, но было забавно и не без приятности. После обеда пришел Павлик, в той же мизерии. Адамов выписал мои «Крылья», про которые Юсин, видевший их, говорил Павлик<у> как про интересную книгу. Удивился, что это — я. Приходит ли это третья известность? Я оделся идти к Жеребцовой, как вдруг приехал Мейерхольд от Иванова, только что вернувшийся из Берлина{698}. Говорил о планах на будущее, обязателен cabaret etc., звал к себе гостить, расспрашивал об «Евдокии». Пошел к Ивановым, где и просидел весь вечер, сначала слушая очень хороший реферат Вяч<еслава> Ив<ановича>{699}, потом правя с ним корректуры «Евдокии». Говорили об Наумове. Слухи, что это я его и соблазнил, теперь вторично уже, и даже везде (!) с ним появляюсь. Кто занимается такими сплетнями? Ремизовы? Allegro, Чулков? Мейерхольд говорит, будто Брюсов приписывает подписку большую на «Весы» в некоторой мере «Крыльям». Tant mieux.

17_____

Утром Каратыгин телефониров<ал> мне, чтобы я пришел к Жеребцовой к 4 ½ Я поехал раньше к Сомову, но его не было дома и была уборка. Погулял по Морской, покуда не настало время идти. Там была Иванова, Каратыгин, сестра Жеребц<овой> и Лютер, я пел «Алекс<андрийские> песни» и т. п. Кажется, понравилось. Оставляли обедать, но я отказался. Очень устал, идя домой. Корректур не прислали, очевидно, к Пасхе не поспевают; перед чаем пошел к Чичериным отнести ноты с Сережей и дома сыграл «Winterreise»{700}. Мне кажется, я думаю о Наумове. Ничего не пишу и очень скучаю. Хочется писать музыку. «Весов» нет, денег тоже — прискорбно. Где-то буду жить один?

18_____

Утром был разбужен 2-мя письмами: от милого Наумова и несчастного Лемана. Первый сообщает, когда придет, второй ликует, получивши мое письмо. Пошли в типографию, там ерунда: бумаги Гржебин не прислал. Видели Чулкова. «Белые ночи» лопнули, как и нужно было предполагать{701}, теперь Чулков надеется на Гогу Попова, думая соблазнить его моим произведением. Оказывается, Попов желает быть «дерзающим». Дерзание, ou veut-il se nicher, donc?[246] Зашли к Филиппову, Чулков вдруг говорит: «За Вами стоит тот юнкер, с которым вы были на рел<игиозно>-ф<илософском> собр<ании>». Это был не Наумов, но теперь я знаю, откуда сплетня. Мне было лестно, что Чулков считает меня черносотен<цем> из-за хорошего тона и думает, что я бы сумел взойти на гильотину. Вчера он вдвоем с Диотимой распили бутылку водки, после чего целовали друг друга. Не очень поздравляю Георгия Ивановича. После обеда вышел стричься и к Ивановым, к которым у меня была записка от Чулкова. Встретил Павлика, с которым и пошел к парикмахеру. У Ивановых Маргарита отмывалась после прощальных лобзаний; побыл минут 15. Дома ожидались Эбштейн, пришел Потемкин, завтра уезжающий, с Katzenjamr’oм[247], сбривший усы под американца. Пришли Эбштейн, Маруся много пела и разбирала «Кармен» с таким усердием, которое позволяло забывать фальшивые ноты.

19_____

Письмо от Лемана. Приплелся Павлик, надоел он мне страшно; как я тогда устроился, что он не ходил? Пошли в «Шиповник». Гржебин был мил, но бумаги все-таки нет, во вторник поедем смотреть ее. Дал мне оттиск рисунков. Картолина от Renouveau{702}. Заехал к Баксту, там был Потемкин; мне нравится обложка к его книге, слегка напоминающая 50-е годы{703}. Вышли вместе с Бакстом. Скучая, пришел домой. Если бы не деньги, не Павлик, не ругань и не бойкот многих, я был бы счастлив. Все у 12<-ти> св<ятителей>{704}, светло, ветрено, пустынно. «Весов» нет. Как я устроюсь один? Брал ванну. Сидел дома, сначала беседуя с бонной и Бобкой, потом семейно, вечером.

20_____

Был Павлик; дал ему денег и костюм на праздники. Прислали «Весы»; Сереже весь «Перевал». Белый ругает Вагнера, Чуковский разносит Бальмонта, Брюсов — «Руно», Грабарь и Волошин — Нестерова{705}. «Любовь этого лета» выглядит страшно классически, будто Огарев или Веневитинов. Пильский телефонировал, чтобы пришли в «Родную землю»; взял стихи и Сережины кусочки, записывал «Дневник писателя»{706}. Вечером отправился к Зинаиде, встретил Бакста на лестнице. Сомов прислал отказ, Изабелла опоздала, пошли пешком к Albert’y{707}; в кабинете было довольно уютно, ели закуски, ризотто, рокфор, пили отличное Chablis Mouton и Curaçao. Проводя Зинаиду, вернулся домой в духе.

21_____

Утром прислали денег, письмо от милого Наумова и несчастного Лемана. Пошли за покупками, я заехал к Сомову, который был у Блока и вчера не был болен. Встречали всё необыкн<овенных> лиц: m-er Parker, <Аркадия?>, Добужинского, старшего Тамамшева; заезжал к Петрову; дома был Инжакович. После обеда поехали за Тамамшевым, внизу был «Перевал», где Белый ругает «Крылья»{708}. У Тамам<шевых> был Пильский, приглашали нас к себе разговляться в 9 ч. по-армянски. Поехали домой; было очень скучно. Опять к Тамамшевым, там было штук 5 армян, Пильский и Врасский, разговлялись рыбой и яйцами, без кулича и пасхи. В 12<-м> часу пошли втроем к церкви Иоанна Предтечи, постояли в ограде во время крестного хода и несколько дольше, потом пошли домой довольно печально; наши возвращались из церкви, опять разговлялись. Я не знаю, отчего мне так тяжело и грустно. Деньги, хотя и не в избытке, есть, завязываются какие-то 2 романа, а я не пишу, хандрю etc., сам не зная отчего.

22_____

Пасха; пришли еще во время моего сна дети Ивановых звать меня вечером{709}. То дождь, то солнце; ходили к Ек<атерине> Ап<оллоновне>, у нас тетя, по городу ходят визитеры. Сытно, скучно и тяжело. Завтра увижу Наумова. Писем нет. Решили ехать к Эбштейн. Там были родственники, но мне было не очень несносно, мне нравится Юра Эбштейн. От Ремизовых записка, обиженная, зовущая к ним. От Эбштейн поехал к Ивановым, там была Замятнина, ее сестра с мужем, Сомов. Л<идия> Дм<итриевна> мне сказала, что судьба ее «Осла» в моих руках; я так испугался, что это насчет денег, что, когда узнал, что дело в музыке к ее пьесе, сейчас же согласился{710}. Сомов был и у Остроумовой, и у Званцевой, и у Аргутинского. Показался несколько надутым, очень моложавым. Разошлись в четвертом часу. Мне очень скучно, и сам не знаю отчего.