Борис Мишарин - Ангел возмездия

• Название: Ангел возмездия
• Автор: Борис Мишарин
• Жанр: Современная проза

Крупный российский ученый Михась попадает в следственный изолятор за убийство. Через два месяца следователь освобождает его из-под стражи за отсутствием состава преступления. Сломанная судьба, потерянная работа… и нет виноватых. Его научные открытия не востребованы государством, но мафии и обществу они необходимы. Михась влюбляется и начинает свой бизнес, ведя с мафиози тонкую и опасную игру на выживание. Мастер боевых искусств Кэтвар влюбляется в женщину легкого поведения. В жестокой и кровавой борьбе за ее моральный облик, за свой бизнес и положение преступает черту дозволенного. Физическая расправа карается законом, но в данном случае мораль и общество на его стороне. Как быть, если правоохранительные органы бессильны, а мафия процветает? Оставить как есть или бороться? Михась и Кэтвар — разные и незнакомые пока друг с другом люди, которые не желают ждать действенных мер милиции и прокуратуры. Они ведут свою тайную и эффективную борьбу с преступностью. Но и они теперь вместе

---

— Вы знаете, Николай, с адвокатами мне согласиться легче, — она улыбнулась, — но, пожалуй, сейчас соглашусь и с журналистами.

— Вот видите, а когда-то не соглашались… Можно вопрос? — Чернова утвердительно кивнула головой. — Сейчас много говорят о взятках в правоохранительной системе. Как вы считаете, где больше взяток берут — в милиции, прокуратуре, ФСБ или в судах?

Николай хитро прищурился, и Чернова подспудно ощутила какой-то подвох в его вопросе.

— Так сразу и не ответишь… Наверное, все-таки в милиции. — Она вопросительно посмотрела на Николая, ожидая пояснений.

— В милиции говорите… А я бы изначально поделил вопрос на количество и качество. Если брать количественный вариант, то схема такова — милиция, прокуратура, суды, ФСБ. А если качественный вариант, то есть по сумме денег, то картина совершенно другая получится. На первое место, конечно, суды выплывут, а за ними прокуратура, потом ФСБэшники приютятся и менты последними окажутся. В виде таких щипачей — берут часто, но по малому. Народ, конечно, больше всего ментов хает, потому что уровень образованности и сознания здесь самый низкий в процентном отношении. Но и здесь однозначно подходить к вопросу нельзя. Ведь именно в милиции во много раз больше уголовных дел, именно в милиции гораздо больше задержаний преступников. У каждого следователя в райотделе милиции — многие десятки уголовных дел, а в прокуратуре несколько штук всего. Нагрузка вообще несопоставимая. Разве этого не знают наверху? Все знают. Следак в ментовке — замотанная личность. В прокуратуре — холеная и вальяжная. В ментовке он пшик получает, а в прокуратуре на несколько порядков больше. Вот конкретные факты и почему так получается, Валентина?

Чернова посмотрела на Николая несколько по-другому. Прошла, испарилась своеобразная сдержанность общения. То ли от выпитой рюмки, то ли от темы разговора и понимания главного. Ей захотелось этого общения, захотелось, что бы оно продолжалось не один день или вечер.

— Понимаете, Николай, — начала издалека Валентина, — одни и те же события люди воспринимают по-разному. И даже с истечением нескольких лет видение вопроса может измениться у одного и того же человека. С приходом опыта и знаний. Не все и не всегда говорят правду — думают одно, говорят другое. Не знаю, может это какой-то политический трюк, но, например, ходят слухи, что многие молодые американцы сейчас считают, что Россия далеко не главный фигурант, если можно так выразиться, во второй мировой войне. И эту войну с Гитлером выиграли именно они — американцы, а мы, практически, ни причем. Жизненного опыта у меня, конечно же, прибавилось, но и оторвана от общества я была некоторое время. Поэтому, наверное, сейчас все воспринимаю острее. Мне больно видеть, как гибнет наша молодежь, она живет в своем мирке, оторванном от политики, социологии, культурологии. Не ходит на выборы, например, не читает книг. Ее интересуют только деньги… семья, работа. Катиться, как класс, молодежь вниз. Государство не хочет или не может, или не получается пока заняться воспитанием молодых в социально-политическом аспекте. — Чернова помолчала немного, потом продолжила: — Но, не об этом я хотела сейчас поговорить и не о том, кто больше берет в правоохранительной системе. Почему так получилось с Поповичем? Я читала копии материалов уголовного дела. Он на следствии признавал все, признавал в присутствии собственных адвокатов, признавал под видеозапись. А на суде от всего отказался. Почему? Там же есть неоспоримые факты, которые скрыть невозможно. Например, обучение дочери в Англии, за которое заплатил банк, где она никогда не работала и не числилась, а банк, и это доказано, поимел определенные льготы впоследствии. Получение квартиры от другого уже банка, за которую Попович не заплатил ни копейки, и это тоже доказано следствием. Допустим, можно выбросить из дела некоторые эпизоды получения взяток в долларах и иенах, которые он на следствии все признал, но с поличным его не взяли, а заявителю и свидетелям не поверили. Как же так, как это могло случиться?

Николай вздохнул тяжело, вытащил из пачки сигарету, прикурил. Несколько раз глубоко затянулся дымом и только потом ответил.

— Меня этот вопрос и самого мучает. Это я допустил ошибку, будучи уверенным, что он не открутиться.

Опер в отставке замолчал ненадолго, наливая чай, отхлебнул несколько глотков и продолжил:

— Когда Поповичу я предъявил неоспоримые факты, он признал все. И это было еще до ИВС и СИЗО. Потом восемь месяцев следственного изолятора. В этот период собиралась доказательная база, факты, так сказать, неоспоримые факты, показания свидетелей. Его допрашивали, допросы записывались на видеопленку, как раз с той целью, что бы он впоследствии не мог отказаться и заявить, что дал показания под каким-либо психологическим давлением. На всех проведенных очных ставках Попович не отрицал ничего. А я вот расслабился, посчитал, как и вы сейчас, что существуют неоспоримые, железобетонные, титановые доказательства. И выпустил его из СИЗО под подписку о невыезде. Это и была моя ошибка. А на суде он отказался от всего, заявив, что из него показания выбили. Банкир, который откатил ему квартиру, вдруг вспомнил, что деньги получил, но не оформил, как положено. Другой банкир заявил, что хотел впоследствии взять дочку на работу. Понимая, что все это зыбко, не доказательно, прокуратура, в лице обвинения, просто от оного отказалась. Она очень хорошо понимала, что проверки таких показаний допустить нельзя — рассыплются враз. А раз нет обвинения, то и дело закрыли. И никаких проверок, а ведь они должны были быть. Если из Поповича выбили показания — то кто и почему не наказан. Почему никто не пострадал за ложные показания, а заявители за ложный донос. Видите, у меня тоже много — почему? Вот… примерно так все и произошло. Мы в России живем, Валентина, где возможно все.

Николай закурил снова, а Чернова сидела молча с опустошенным видом. Ее повидавший виды мозг с трудом переваривал услышанное.

— Видите, Валентина, — вдруг вновь заговорил он, — мы живем в демократическом обществе, где можно говорить о чем угодно. Нас же не накажут за нашу беседу, не 37-ой год. И, кстати, о взятках. За сколько времени и за сколько эпизодов весь штат городских ГАИшников, например, наберет сумму, которую взяли в суде и прокуратуре. Сотни или тысячи раз им придется брать понемногу, а здесь раз — и в дамки. Мы и суммы то не знаем, поэтому весь наш разговор предположительный. Если хотите, посидели мы с вами, пофантазировали, и стало нам легче, а значит и разговор оправдан.

Николай улыбнулся и, как показалось Валентине, немного заерзал на стуле, видимо, давая понять, что пора и честь знать.

— Вы испугались? — удивленно и одновременно огорченно спросила журналистка.

— Испугался? Нет. Почему вы так решили?.. Просто доказать мы ничего не сможем. А поболтать — поболтали. Да и старое ворошить, может быть, иногда надо, но не всегда полезно.

Чернова поднялась со стула.

— Извините, Николай, спасибо, что поговорили со мной. Многое узнала, но не думала, что так все закончится. И все равно спасибо.

Уже дома Валентина, неоднократно перебрав в памяти разговор, поняла, почему он так поступил. Наверное, действительно сейчас ничего нельзя изменить, доказать. Все сроки давности вышли. И не хочет опер ворошить старое официально. Поговорить в частной беседе — пожалуйста, но не открыто и публично. Он мыслил другими категориями — преступление, преступник, тюрьма. Но есть общественное мнение, где соринка сомнения может вызвать элементарную бурю. Не получит она и бури, но хоть на пенсию его отправить пораньше, вернее уйдет сам и не с почетом в душе. С сомнением и страданием, пусть этот гад сам себя сгложет. А если у таких совесть — возникал подспудно вопрос? Может и нет. Но на фоне современного благополучия — это будет удар. И она ударит его прошлым, не высказывая конкретики, фактов и доказательств.

* * *

Кэтвар прикрыл веки. Почему-то внезапно захотелось полежать молча, что бы никто не мешал и подумать, поразмышлять, вспомнить прошлое и, может быть, что-то наметить на будущее. Мысленно пронеслась перед глазами вся осознанная жизнь, лица друзей и недругов. Остались почему-то два — Михась и Чернова. Умница Михась и, хлебнувшая горя, Чернова. Разные люди…

Вспомнилась внезапно сенсация, всколыхнувшая Россию. Политик областного масштаба на пресс-конференции резко сменил тему. Стал рассказывать в подробностях, как использовал служебное положение в целях личного обогащения, как обкрадывал бюджет, налогоплательщиков. С истинным раскаянием выкладывал всю правду-матку о своих махинациях и заверял, что никогда более не станет делать подобного, а будет истым служителем народа и Отечества. Политик вернул украденное народу, области. И его не сняли с должности, он стал популярен и уважаем. Потянулась цепочка и к другим политикам-прихватизаторам…