Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]

• Название: Сплоченность [Перевод с белоруского]
• Автор: Микола Ткачев
• Издательство: Военное издательство министерства обороны Союза ССР
• Жанр: О войне
• Год: 1959

В романе рассказывается о белорусских партизанах, об их больших чувствах и героических делах, о том, как они, опираясь на поддержку и помощь широких народных масс, держа связь с Большой землей, с Советской Армией, расшатывали тыл врага, громили его живую силу и технику, приближая этим самым дни мира на земле — дни радостного созидания и счастья.

---

Так в этот дом на пригорке вернулись его прежние хозяева.

Повозка остановилась под кленом. Игнат выбежал из дому навстречу гостям. Сняв фуражку с блестящим лакированным козырьком, он низко поклонился начальству. Ему хотелось сердечно приветствовать господ, он даже вытер свою ладонь о штаны, но руку протянуть почему-то не решался. Это заметили комендант и переводчик, а также начальник полицейского отряда. Они решили доставить старосте удовольствие (лучше служить будет!) и один за другим важно протянули руки. Игнат угодливо склонял свою высокую фигуру в торопливом поклоне.

— Прошу в дом. Пожалуйста. Битэ, — повторял он, боком продвигаясь к двери.

Начальство чинно прошло в чистую половину хаты, просторную, облепленную по стенам немецкими плакатами и постановлениями. Комендант Рауберман, медлительный в движениях, устало опустился на диван и, попросив денщика принести воды, притих на время, решив отдохнуть с дороги. Вытянув перед собой ноги, он откинулся на спинку дивана, расправил плечи и так застыл.

На другом конце дивана, опершись на валик, присел переводчик.

Один только начальник полиции Шишка не садился. Он стоял у стола и поглядывал по сторонам. За каждым его движением внимательно следил готовый к услугам Игнат. Догадываясь, что Шишка удивляется богатой мебели в комнате, Игнат в свою очередь бросал взгляды во все углы, проверяя, все ли на месте, и гордился, что дом его полон добра.

Хата и в самом деле была богато убрана. Вдоль стен стояли мягкие кресла, два кожаных дивана, большой письменный стол, зеркальный шкаф, две никелированные кровати, а в углу до потолка поднималось большое трюмо. Всю эту мебель и еще много всякой всячины, не стоящей на виду, Федос притащил из районного центра, забрав в квартирах расстрелянных. Что ж, как бы там ни были приобретены эти вещи, думал не раз Игнат, теперь они принадлежат ему и составляют немалую долю его богатства.

Оглядев комнату, Язэп Шишка не сдержался:

— Неплохо тут у вас, пане Бошкин, ей-богу, неплохо, уже обжились немного после возвращения домой, — он на минуту умолк и стал пристально, чтобы обратить внимание Игната, вглядываться в паутину над столом. — Но, видно, для полного порядка здесь нужна проворная молодая женщина.

— Еще как нужна, пане Шишка! — вздохнул Игнат и незаметно, когда начальство отвело взор, снял паутину. — Давайте же с двух сторон уламывать моего Федоса. Сколько есть славных девушек, особенно в Калиновке. И сами они хороши, и родители у них достойные. Скажем, с вами бы я породнился с радостью, коли не брезгуете.

— Ах, пане Бошкин, да нам, родителям, договориться недолго, главное, чтоб дети наши друг с другом слюбились. — Язэп Шишка посмотрел на коменданта, который маленькими глотками, с остановками, пил воду, и, сообразив, что можно еще немного поболтать, вдруг начал хвастаться: — Дочками своими я очень доволен. Ваша семья сколько лет жила без вас, ну, в то время, что вы сидели в тюрьме?

— Три года, ровно три года, пане Шишка.

— А-а, припоминаю, мне Федос как-то рассказывал, что вы были осуждены за маленькое коммерческое дельце.

— За спекуляцию, — уточнил Игнат.

— Это мелкий проступок, можно сказать. Вот я был серьезным врагом советской власти — политический преступник, больше десяти лет просидел. Вот сколько времени пришлось жить моим девочкам без отца. Но они под строгим присмотром матери не разбаловались, выросли прилежными и покорными. Когда я осенью сорокового года вернулся из Казахстана в Калиновку, я до слез был растроган, увидев своих дочек в их полном расцвете и красоте. Скажу вам, пане Бошкин, откровенно и без похвальбы, что счастливы будут молодые люди, которые женятся на моих дочерях.

— Оно, конечно, у достойных родителей и дети достойные, — угодливо согласился Игнат и, заметив, что комендант Рауберман поманил ею пальцем, живо подскочил к дивану. — Пожалуйста, битэ, что угодно?

Рауберман не спешил заговорить, видно было, что он еще не вполне пришел в себя после долгой и тряской дороги. Молча показав Игнату на стул — мол, садитесь и не стойте передо мной столбом, — он еще некоторое время вытирал вспотевшие виски, лысину, лицо большим, как женская косынка, носовым платком. И только покончив с этой процедурой и спрятав платок в карман, посмотрел на Игната, открыл рот.

— Мы приехали… вас… гм-м…

Он похмыкал и сразу же умолк, наткнувшись на невозможность высказаться на понятном старосте языке. Помолчал, затем, взглянув на переводчика, заговорил уже по-немецки. В лицо старосте почти одновременно полетели немецкие и белорусские слова, и ему, непривычному к такому разговору, показалось, будто в два цепа замолотили по его голове.

— Мы приехали, чтобы наказать вашу деревню за тех трех полицейских, что погибли здесь вчера.

— Так, пане, так. И я ведь чуть не попался. Этакие страсти!.. Видите вой выселки за речкой. Побывали мы там, обыск произвели — и назад. Только мы у деревни въехали в кусты, к нам — четверо… И как резанут из автоматов!

— Хватит, слушайте.

— Ну-ну.

— И еще нам нужен хлеб, скот… Понятно?

— Почему ж нет? Можно предоставить и хлеб, и скот, и еще что надо…

— А теперь ближе к делу. Полицейских убили партизаны?

— А кто ж еще? Четверо было их.

— Как они здесь оказались? У них, видно, в деревне свои люди есть.

— Доподлинно не знаю. Как ни стараюсь, как ни слежу, за руку пока никого не поймал. А враги у нас есть тут.

— Лучше надо стараться, — недовольно проворчал комендант и, отдышавшись, многозначительно произнес: — Когда в обществе заводятся бунтовщики, есть два метода ликвидировать опасность. Первый метод — искать самого бунтовщика, чтобы его наказать. Это долгая и чаще всего бесполезная затея. Другой метод, простой и более эффективный, — уничтожить все это общество. В этом случае мы наверняка избавимся и от бунтовщика… Мы придерживаемся именно второго метода. Так учит нас фюрер. Понятно, господин Бошкин?

— А как же. Только так и следует с этими людьми.

— Но проводить в жизнь наш метод мы должны исподволь, тонко, — продолжал комендант. — На первый раз мы покараем в вашей деревне несколько человек. Самых ярых активистов. Одного здесь расстреляем, другого там, в Калиновке. Вот и назовите их нам.

— Перво-наперво возьмем семью Корчика, — сказал Игнат. — Отец бригадиром в колхозе был, в свое время рьяно раскулачиванием занимался. Сын же, об этом знает и пан Шишка, секретарем в райкоме работал, комсомольцами командовал. Мне один человек из Выгаров передавал, будто сын этого Корчика в партизанах. Сестра мне рассказывала, что старый Корчик, когда большевистская армия отходила, где-то в лесу спрятал возов двадцать колхозного хлеба. Захватил и прячет где-то все колхозные документы. Я уже допытывал его — молчит, отнекивается.

— Допросить и расстрелять перед народом! — приказал комендант. — Кто еще? Евреи, коммунисты есть?

— Евреев нет. А вот есть еще один — хорошая заноза.

— Коммунист?

— По документам — нет, но это не меняет положения.

— Сосед он наш, механиком в МТС был… — вставил Федос, опережая отца. — Я вам о нем уже докладывал.

— Ну, так мы ведь решили… Арестовать его и в гестапо! Там разберемся, — отрубил комендант. — А теперь скажите… непокорные в деревне есть?

— Это какие же?

— Не выполняющие распоряжений и приказов… которые немецкую власть подрывают.

— Есть такие. Почти все тут исподлобья смотрят… Трудно мне с ними работать.

— Выберите человек пять… Розог дадим. Пускай другие запомнят… — комендант снова вытер платком лицо и лысину. — Насчет продуктов… У двоих, которых в расход, хлеб и скот забрать подчистую, остальных потрясти как следует. Вы поведете. Для отправки на станцию продуктов и скота назначите с подводами несколько человек.

Начальство поднялось и пошло к выходу. Следом за ними двинулся и староста.

Не прошло и получаса, как деревня зашумела, заголосила. Все здесь ходуном пошло, точно вихрь налетел.

Надин отец попал в категорию людей непокорных, не выполняющих приказов.

— Это тоже враг, — ведя за собой по улице полицейских, указал Игнат на дом Макара Яроцкого.

Староста направился было ко двору Макара, но Федос, забежав вперед, остановил его.

— Куда? Ты думаешь, к кому ведешь? — прошипел он в самое ухо отца.

Игнат остановился, выпучив глаза — идти ему против сына или не стоит? Постоял минутку, потом, недовольно покосившись на Федоса, зашагал дальше по улице. Шел и раздраженно ворчал себе под нос:

— Называется, выбрал… Коза, а не девка — одной рукой толчет, другой мелет. И породы хитрой. Мигом в руки возьмет. Нет, парень, не такая тебе нужна… Слышал, что пан Шишка рассказывал про своих паненок? Вот из них которую и выбирай.