Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]

• Название: Сплоченность [Перевод с белоруского]
• Автор: Микола Ткачев
• Издательство: Военное издательство министерства обороны Союза ССР
• Жанр: О войне
• Год: 1959

В романе рассказывается о белорусских партизанах, об их больших чувствах и героических делах, о том, как они, опираясь на поддержку и помощь широких народных масс, держа связь с Большой землей, с Советской Армией, расшатывали тыл врага, громили его живую силу и технику, приближая этим самым дни мира на земле — дни радостного созидания и счастья.

---

— Смерть Ивана Пудовича — тяжелая потеря для нас. В боях с захватчиками погибло немало наших верных друзей. Они умирали мужественно, как герои, умирали, твердо зная, что оружие, выпавшее из их рук, будет подхвачено нами.

Все реже и реже долетали приглушенные выстрелы из-за Родников, зато грохот фронтовой канонады становился чаще и раскатистей. Партизаны, застывшие в молчании над телом комиссара, невольно вслушивались в нарастающий гул фронта. Глядя на бледное лицо Новикова, они думали: «День — два — и Советская Армия будет здесь. Жаль, не дождался ты ее…»

— Он отдал свою жизнь, чтоб приблизить приход к нам Советской Армии, — продолжал Злобич. — Он горячо желал снова встать под знамена армии-освободительницы… Спи спокойно, дорогой друг! Оружие твое в надежных руках! Дело, за которое ты погиб, будет доведено до конца! Твой образ никогда не угаснет в наших сердцах!..

Новикова, завернутого в плащ-палатку, опустили на дно окопа, из которого он день тому назад вместе со Злобичем руководил боем. На плащ-палатку посыпались первые комья земли.

— В честь верного коммуниста, мужественного народного мстителя — салют!

Три залпа, один за другим, всколыхнули окрестность.

Свежий холмик земли появился под старой березой. Злобич постоял еще немного над могилой, навеки скрывшей от него друга, затем зашагал к большаку, где его поджидал с лошадьми Сандро.

Молча он сел в седло и молча двинулся в путь. Думал о комиссаре, о Галине, которой придется написать о смерти дорогого ей человека.

Когда свернули с большака на бугровскую дорогу, Злобич увидел скакавшего навстречу всадника — на мышастом коньке, низеньком и проворном, ехал Тихон Закруткин.

— Товарищ комбриг, срочно в лагерь! — произнес Закруткин, осадив коня перед Злобичем.

— Мне или всей бригаде?

— Вам и комиссару.

— Комиссару… А что там? О Сергее узнали?

— На совещание… Узнали и о Сергее. В Калиновке он, в жандармерии.

— Я так и думал!.. А Надя?

— Не знаю.

— Ах ты!.. А о Сергее что еще известно?

— Больше ничего. Разведчики только что вернулись, рассказали. Ну, меня Мартынов сразу и погнал.

— А кто был в разведке?

— Платон Смирнов и Пауль Вирт.

— Что ж ты не расспросил их?

— Не успел, их сразу позвали в штаб. Да, еще новость: из Калиновки они привели пленного.

Злобич повернул коня и поскакал к ротам, отыскал Столяренко, наскоро рассказал ему о привезенных Закруткиным новостях и, взяв с собой несколько конников из взвода управления, галопом помчался по дороге на Бугры.

7

Камлюк вышел из здания Центрального Комитета, прошел немного по улице и, увидев небольшой молодой сквер, свернул в него. Хотелось остаться одному, отдохнуть немного, поразмыслить. Он выбрал недалеко свободную скамью и сел.

Вот, наконец, он и освободился от дел, может собираться в обратный путь. Откинувшись на спинку скамьи и вытянув ноги, он некоторое время сидел неподвижно.

Как много впечатлений сегодня досталось на его долю. Весь день казался ему необыкновенным, каким-то сказочным. С самого утра, как только он ступил на московскую землю, события подхватили его и стремительно понесли вперед.

Волнующая встреча на аэродроме. Из Белоруссии прилетел не один он, были и еще секретари райкомов. Встречало их много народу: представители ЦК и партизанского штаба, летчики; здесь были и его хорошие знакомые и друзья. Они по-братски пожимали ему руку, обнимали, говорили теплые слова. Гарнак даже преподнес ему огромный букет цветов и расчувствовался до слез.

Потом гостиница «Москва», комфортабельная и уютная. Камлюк бывал в ней и раньше, до войны, но сейчас все здесь казалось ему каким-то особенным, удивляло и поражало его. Два с лишним года суровой жизни в тылу врага давали о себе знать. На что бы он ни посмотрел в гостинице, все было непривычным и невольно вызывало параллели с картинами партизанского быта. Видел ковровые дорожки — вспоминались настланные у порога еловые ветки, мылся в ванне — воскресло в памяти большущее корыто в лесной бане-землянке, сидел в ресторане под фикусом — представился обитый из досок стол под огромным дубом, дотронулся до белоснежной постели — припомнилась куча сырого мха на мерзлой земле… Все здесь удивляло и волновало. Друзья простились с ним, посоветовали ему отдохнуть перед началом совещания и ушли. Но разве можно уснуть, когда мозг и сердце предельно возбуждены?! Около двух часов он проворочался в постели, пытаясь хоть немного вздремнуть, и все напрасно. До начала совещания оставалось мало времени, он обрадовался этому, решительно встал и начал собираться.

Совещание было многолюдное. На нем, кроме прилетевших из тыла секретарей райкомов, присутствовали руководители ЦК и правительства Белоруссии, министры, ответственные работники партизанского штаба, несколько армейских генералов, ряд крупных специалистов республики. Вступительное слово Пантелеенко было кратким. Это сначала немного удивило Камлюка, так как он ожидал, что Пантелеенко, в руках которого сосредоточено руководство и ЦК и штабом партизанского движения, сразу нарисует широкую картину партизанской борьбы, обо всем скажет подробно. Но Камлюк увидел, что ошибался. Пантелеенко, должно быть, намеренно не стал распространяться в начале совещания, ему хотелось сперва послушать выступления с мест.

Выступающих было много, и поднимали они вопросы самые разнообразные. Партизаны, прилетевшие из-за линии фронта, и он, Камлюк, говорили о положении в своих районах — как ведутся бои, каково моральное состояние населения в деревнях, что уничтожено и разрушено войной, как идет подготовка к встрече Советской Армии, к работам по восстановлению хозяйства. Лаконичными, точно рапорты, были выступления министров, заведующих отделами ЦК. Они говорили о том, что приготовлено для отправки в Белоруссию, для оказания помощи населению, какие силы будут направлены в освобожденные районы вслед за продвижением фронта. Тракторы и автомашины, электротурбины и станки, хлеб и соль, одежда и обувь, медикаменты и книги… И люди: инженеры и агрономы, врачи и артисты, ученые и партийно-советские работники. Пантелеенко был задумчив, серьезен. Коренастый, в форме генерал-лейтенанта, он молчаливо похаживал за своим столом, заложив руки за спину, сосредоточенно слушал и только изредка спрашивал о чем-нибудь говорившего. После всех выступил он сам. На этот раз он говорил часа полтора. Простые, казалось, обыденные задачи партизанской борьбы Пантелеенко так изложил и так глубоко аргументировал, что они встали перед участниками совещания во всей своей государственной важности. А как горячо он говорил о предстоящих задачах восстановления народного хозяйства, заботе о людях освобожденных районов, о помощи фронту, о будущем Белоруссии и всей Советской страны! Это был разговор теоретика и практика — умный, конкретный, деловой. Слушая, Камлюк чувствовал, как он по-новому начинает понимать многое из того, что уже сделано партизанами Калиновщины, и то, что еще предстоит им совершить. Полный ярких впечатлений, он вышел из здания ЦК.

На дорожках сквера и особенно возле центральной клумбы было людно: одни сидели на скамьях и отдыхали, другие торопились куда-то. Много здесь было женщин с детьми. Слева от Камлюка шумела ватага ребятишек — шла игра в войну: слышалось тарахтенье игрушечных автоматов, слова команды, крики «ура».

— Вот сорванцы, прости господи, — вдруг услышал Камлюк голос старушки, которая только что подошла и села рядом.

Около нее вертелся мальчик лет шести. Старушка привела внука побегать. Проводив его взглядом, она начала что-то вязать. Работала она не спеша, время от времени отрывалась от своего занятия и посматривала по сторонам. Заметив солдата, который проходил мимо с вещевым мешком в руках, она отложила вязанье.

— Значит, отправляетесь в часть? — поднявшись с места, спросила она.

— Да, бабушка, подремонтировался и снова за дело.

— Ну что ж, с богом, дорогой соседушка. Держитесь там крепче, только пулям не попадайтесь, нечего по госпиталям валяться.

— Постараюсь, — ответил солдат и улыбнулся.

— А почему бы вам вечером не уехать? И жена вернулась бы с работы, и дочь из детского сада…

— Нельзя, срок истекает. К ним я сейчас зайду по пути, они меня проводят.

Солдат попрощался и ушел. Старушка что-то прошептала ему вслед и опять принялась за свое вязанье.

— Может, письмецо есть от сыночка, Иваныч? — спросила она почтальона, который торопливо пересекал сквер.

— Нет, Василиса Петровна. Какая вы нетерпеливая — только неделя прошла, как я принес вам письмо, а вы уже опять требуете.

— Сердце требует, Иваныч. Дни и ночи думаю о нем. Вот хочу сыну подарочек послать, — она показала на неоконченный носок. — Пригодится ему, как настанут холода. Я о нем так тревожусь, так тревожусь! Сами знаете, какие бои сейчас идут!