Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]

• Название: Сплоченность [Перевод с белоруского]
• Автор: Микола Ткачев
• Издательство: Военное издательство министерства обороны Союза ССР
• Жанр: О войне
• Год: 1959

В романе рассказывается о белорусских партизанах, об их больших чувствах и героических делах, о том, как они, опираясь на поддержку и помощь широких народных масс, держа связь с Большой землей, с Советской Армией, расшатывали тыл врага, громили его живую силу и технику, приближая этим самым дни мира на земле — дни радостного созидания и счастья.

---

— Чтобы вместе в одну могилу лечь, — со злостью процедил Рауберман, окончив письмо.

Ошеломленный страшным известием, он тупо смотрел на подпись Эльзы. Внутри у него все переворачивалось, он ощущал какую-то холодную, ноющую пустоту. Все, что он до войны и за время войны собрал, накопил, что его поддерживало, придавало силы, — все это рухнуло. Бомба разрушила не только дом, но и все его планы, надежды.

— Нет, я верну утерянное, верну! — вдруг крикнул Рауберман и, бросив письмо на столик, вскочил с постели. — Только надо быть жестоким, безжалостным!

Он бормотал что-то и метался по комнате, пока нечаянно не перевернул столик. Послышался звон стекла, и по полу сразу же побежало пламя.

— Пожар! — завопил Рауберман, в растерянности стоя возле кровати.

Денщик вбежал в комнату и на мгновение застыл на месте. Затем схватил стоящее у порога ведро с водой, выплеснул на пламя и кинулся к дверям, должно быть, снова за водой. Но в это время на пороге показался приехавший офицер. Он оттолкнул денщика, подбежал к кровати и, схватив одеяло, бросил его на огонь.

— Вот как надо! — Потушив пожар, приезжий офицер шагнул к Рауберману, все еще растерянно стоявшему в одном белье у кровати, и отрекомендовался: — Унтерштурмфюрер Гопке… Жду приема.

— Прошу прощения, минуточку, — опомнившись, проговорил Рауберман и начал натягивать штаны. — Благодарю вас. Вы нам помогли…

— Оставьте, пожалуйста… Я приехал не пожары тушить и не в приемных высиживать, — недовольно, с укором проворчал унтерштурмфюрер и, морща нос, отошел к окну.

— Фрид, лампу! Пол вымыть!

Денщик принес другую лампу и стал прибирать. Рауберман, одеваясь, обратился к Гопке:

— Я вас слушаю. Какие новости привезли?

— Очень печальные. Во-первых, приказ о ваших задачах в связи с предстоящей эвакуацией…

— Как?.. Ведь фронт еще за сотню километров…

— Так было вчера утром. Сейчас число километров, к сожалению, значительно сократилось.

— Действительно, гремит уже недалеко. Но где же наши остановятся, где стабилизуют свой фронт?

— Командование рассчитывает на Сож и Днепр. На этих водных рубежах мы сможем закрепиться, привести себя в порядок — и там мы должны нанести ответный удар. — Гопке помолчал немного, раздраженно поглядывая на медлительного Раубермана. — Второе печальное для вас известие: начальство разгневано тем, что вы до сих пор не добились от пленного партизана никаких сведений.

— Гневаться легко! А вот справиться с ним трудно. Пожалуйста, я сейчас вызову пленного, помогите мне его допросить.

— Это не входит в мои функции. Мне приказано другое — забрать его от вас. Генерал сам будет с ним разговаривать… Вот письменное распоряжение. Здесь все: и об эвакуации, и о пленном, — протянул Гопке пакет окончившему одеваться и подошедшему к столу Рауберману.

— Так… Но ведь мы же договорились… Мне разрешили вести дело самому, — держа пакет в руке, попробовал возражать Рауберман.

— Разрешили, а теперь отменили. Генерал потерял на вас надежду, сказал, что вы не способны добиться показаний… Прочитайте, там все написано.

— Прочитаю. Но как же так? Генерал вчера дал категорическое распоряжение — еще раз допросить пленного и, независимо от того, признается он или нет, сегодня повесить.

— Генерал передумал. Повесить никогда не поздно. А такие птички не каждый день попадаются.

— Эту птичку сумел взять только Рауберман. И после того ему говорят — ты не способен. И выговоры еще дают вдобавок.

— Нечего пенять, если не справились… Читайте лучше приказ — мне некогда.

Рауберман вздохнул и, распечатав пакет, начал читать.

13

Никодим тронул Надю за плечо и позвал:

— Вставай, голубка, воды еще нужно… Слышишь, повар орет?

Она вскочила на ноги и, вздрагивая от прохлады, подумала: как крепок предутренний сон.

— Шнель! — долетело с крыльца.

Она взяла ведро и следом за Никодимом двинулась к колодцу. Напуганный окриком повара, Никодим торопился. Он втянул голову в плечи, как будто боялся, что его кто-нибудь ударит.

Светало. Была та пора, когда ночные тени рассеиваются, исчезают и предметы принимают свой обычный вид, отчетливую форму. «Вчера в это время, — подумала Надя, озираясь вокруг, — уже снимали добавочные посты, выставленные на ночь. А сегодня почему не снимают?»

Один часовой маячил у столовой, другой — на крыльце жандармерии, третий расхаживал по улице, а четвертый — Бошкин — стоял у гаража. «Сильная охрана, — думала Надя, подходя к колодцу. — А может быть, еще снимут тех двух, что на улице и возле столовой?» Все это ее волновало, потому что имело непосредственное отношение к тому, чем были заняты сейчас все ее мысли. «А в конце концов, даже если охрана и усилена, разве можно отступать от своих намерений? — спрашивала она себя. — Смелый человек не боится никаких препятствий… А я? Как я?»

— Эй, чего нос дерешь? Почему не здороваешься? — неожиданно нарушил ее задумчивость Бошкин. — Загордилась?..

— Какая там гордость… Недоспала. Иду и ничего перед собой не вижу. — Надя слегка вздохнула и, как бы приходя в себя, с подчеркнутой приветливостью сказала: — Доброго утра.

— Здорово!

От колодца, шлепая сапогами по грязи, отошел с полными ведрами Никодим. Надя проводила его взглядом, потом спросила у Бошкина:

— Ты что, тут всю ночь мерз?

— Два раза сменялся.

— Что ж не пришел?

— Собирался, да хлопцы голову заморочили, шнапсу притащили откуда-то…

Он оглядывался по сторонам и, видно, хотел к ней подойти. Она сразу это поняла и мысленно сказала себе: «Действуй. Надо его привлечь…» Осторожно, чтобы не оступиться в грязь, она по камешкам подошла к колодцу и, нацепив ведро на крючок цепи, начала раскручивать ворот. В то же время, кокетливо поглядывая на Бошкина, она говорила:

— Был бы ты добрый, помог бы… Все руки пообдирала… А тут еще воды только на дне, дергаешь-дергаешь ведро, покуда наберешь. Да тебе что… Хоть кожу с меня снимут — не посочувствуешь.

— Ну брось! Я тебя спас в деревне, и теперь вот… когда Олька пропала… Кабы не я, Рауберман бы за тебя взялся, — сказал Бошкин и, убедившись, что за ним не следят другие часовые, подошел к колодцу.

— Какое это спасение? Ты упек меня в столовую, на эту каторгу. Ни днем, ни ночью не имею покоя. Гляди, руки какие от работы, — вытащив ведро воды и поставив его на край колодца, показала она Бошкину свои руки, потрескавшиеся, в мозолях. — И это за три дня. Видишь?

— Потерпи.

— Тебе шуточки.

— Не плакать же… Говорю, потерпи. Попрошу Раубермана — освободит от столовой. Я уже ему говорил, что хочу на тебе жениться. Так ты ж сама тянешь…

— Об этом сейчас и думать стыдно. Вокруг бои, родителей моих нет, меня угнали из дому — глаза от слез не просыхают, а тебе жениться приспичило… Постыдись…

— Ну, тише, будет… Подождать можно, но недолго… Дай мне воды попить, а то жжет внутри после шнапса проклятого.

— Не дам… Сам достань и напейся.

Губы ее сложены были в улыбку, однако темный взгляд прищуренных глаз говорил о другом, но Бошкин этого не замечал, да и не мог заметить.

— Ну не дразни. Напьюсь, тогда достану… Так и быть, чтоб не попрекала, — отстранив Надю, шагнул он к колодцу.

— Пей-пей… Часовой называется. Увидит начальник караула — получишь…

— Ну-у…

Он сделал вид, будто и в самом деле не боится никаких начальников, но все-таки оглянулся по сторонам. И только когда убедился, что за ним никто не наблюдает, прислонил автомат к колодцу и потянулся к воде. Обхватив обеими руками ведро, он наклонился над колодцем и, причмокивая от наслаждения, стал пить.

Одно мгновение понадобилось Наде, чтобы оглянуться вокруг, а затем, схватив Бошкина за ноги, изо всех сил толкнуть вниз.

Все дальнейшее — как загрохотал ворот, как затем глухо бухнуло в глубине колодцу — Надю, казалось, не интересовало. Она схватила автомат, еще раз оглянувшись по сторонам, кинулась за гараж, к оконцу.

Второпях она забыла захватить возле угла лом. Вернулась. Нет! Кто-то прибрал его. Она снова кинулась к оконцу. Рванула руками тонкие прутья решетки — и до крови ссадила кожу на руках. От злости на неудачу на глазах выступили слезы. Скорее! Ударила прикладом автомата — никакого эффекта, только решетка зазвенела. Может быть, уже услышали часовые, бегут? Ах, беда! Надо же было заранее это предвидеть! Ну скорее, подсунь автомат под прутья, сорви решетку! Она просовывает автомат между прутьев и поворачивает его. Один прут лопнул, отогнулся, но остальные никак не поддаются. Надя боялась слишком сильно нажимать на автомат, чтобы не сломать его. Она оставила решетку и стала озираться, отыскивая какое-нибудь более удобное орудие. «Надо кол выломать из забора», — подумала она. Но тут взгляд ее наткнулся на лом, который она вчера заметила. Он лежал на земле, неподалеку от того самого угла, где стоял вчера. «Как же это я его пропустила? — попрекнула себя Надя. — Должно быть, от волнения…» Она бросилась за ломом. Когда возвращалась, вдруг увидела впереди Никодима. Оставив ведра у колодца, он спешил к ней, в руках у него была толстая суковатая палка.