Эмманюэль Бернхайм - Его жена

• Название: Его жена
• Автор: Эмманюэль Бернхайм
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995

Эмманюэль Бернхайм — французская писательница, прозаик и критик. Закончила институт восточных языков. Работала в «Кайе дю синема». Пишет сценарии для кино и телевидения.

В 1985 году привлекла внимание читателей и вызвала единодушный интерес критики первая книга 29-летней писательницы Эмманюэль Бернхайм «Нож». В 1988 году вторая — «Двое» — подтвердила неслучайность успеха, а третья — «Его жена», — получившая в 1993 году, через месяц после своего выхода в свет, одну из самых престижных литературных премий — премию Медичи, выдвинула Бернхайм в первый ряд современных французских писателей. Все три маленьких романа — притчи. «Нож» — это притча о всем надоевшем отчуждении и всем недостающей любви, «Двое» — головокружительный диалог двух подсознаний, «разговор» двух тел», изящнейшая иллюстрация к «эффектам поверхности» Жиля Делеза, одного из отцов постмодернистской культуры, а «Его жена» — притча о пустоте бытия-небытия и несущественности вещественности. (Татьяна Ворсанова. Вступление к роману "Его жена".)

---

Кристоф спал.

У Клер сна не было ни в одном глазу.

Она бесшумно встала и закрылась в ванной.

Пожалела, что не курит. А то бы закурила сигарету и выдыхала бы дым вот так: она откинула голову назад и сложила губы буквой «О». Увидела себя в зеркале и сама себе улыбнулась. А что, если изменить прическу? Постричься покороче. Или отрастить длинные волосы. Клер надула щеки и состроила гримасу. Потом сделала макияж. Положила темные тени под глазами, румяна на щеки и покрасила губы. Нет, это слишком, это ей не идет. И потом, с помадой на губах, как бы она целовалась с Томасом? Она стерла всю косметику и вернулась в постель.

Тепло, шедшее от тела Кристофа, согрело ее.

Он спустился за свежим хлебом к завтраку. Клер подобрала у постели три пустых пакетика из-под презервативов. И выкинула их в помойное ведерко. Он положил всего лишь один кусок сахара в кофе.

Они прогулялись по Булонскому лесу и пообедали в кафе. Кристоф заказал целое блюдо мидий и прочих морских деликатесов. Открыл для Клер краба, почистил креветки. Она ела с аппетитом, пила белое вино. Теперь она устроит себе сиесту, будет спать одна. А завтра увидит Томаса.

Клер перестелила постель. На простыне она нашла несколько волос, это были волосы Кристофа. Он, кажется, рассердился, что она не пригласила его подняться к ней, и, отъезжая, громко хлопнул дверцей автомобиля. Клер ладонью смела волосы с постели.

Почему ей ни разу не удалось найти хоть один волосок Томаса?

Она улеглась, подложив под спину две подушки, и включила телевизор.

Переключала его с одной программы на другую.

Время от времени она водила голыми ногами между туго натянутыми простынями. Время от времени потягивалась.

Завтра она увидит Томаса.

Она проснулась очень рано и тут же приоткрыла окно. Хотела быть уверенной, что услышит шум стройки, как только работы возобновятся.

Вымыла голову и оделась. До прихода Томаса она быстро, между визитами больных, успеет переодеться.

Клер нахмурилась, увидев в раковине чашку, из которой накануне за завтраком пил Кристоф. Помыла ее и поставила на место. Потом поджарила остатки хлеба, купленного им.

Выпив, как обычно, кофе и съев, как обычно, тартинки, она тщательно протерла стол, так, чтобы на нем не осталось ни одной крошки.

Сменила постельное белье. В полдень она отнесет его в прачечную.

И тогда никаких следов Кристофа не останется.

Она шире открыла окно, накинула свитер на плечи, потому что было холодно. И ждала, когда же послышится шум со стройки.

Проводив очередного больного, она торопилась к своему автоответчику.

Наконец там оказалось сообщение от Томаса. Он придет в половине восьмого. Он надеялся, что она будет дома. Ему не терпелось скорее увидеть ее. Раздался звонок, это был следующий пациент. Она вынула кассету, положила ее в карман и заменила новой. Побежала открывать дверь. Только тут она поняла, что остальных сообщений даже не прослушала.

Пока больной раздевался, Клер аккуратно опустила кассету в ящик стола, постаравшись не задеть ни одной из дюжины роз Томаса. Надо будет уложить цветы в коробку, чтобы не повредить их.

Она погладила рукой обложку своего Видаля. Там лежало несколько опавших лепестков роз. Распластанные, они подсыхали в середине словаря по фармакологии, между лароскорбином и лароксилем.

Они не произнесли ни слова. Обхватили руками головы друг друга. Смотрели друг на друга, но друг друга не видели. Они были слишком близко лицом к лицу, чтобы видеть друг друга. Поцеловались.

Сначала сладость передних зубов, нежность кончиков клыков и дальше — тепло коренных. А потом, сбоку, — гладкая поверхность, и порой можно спутать, где десна, а где эмаль. И щеки внутри такие мягкие, что небо кажется в сравнении с ними твердым и шероховатым. И свежесть узкого пространства между верхней губой и десной, над резцами.

Они снова обрели друг друга.

Томас обнял Клер. Она вдруг поняла, что ей холодно. Почему ей холодно, ведь Томас так крепко прижимает ее к себе? Она провела руками по его спине. Под пальцами, под ладонями — холод. Это от кожи, от новой кожи. На Томасе новая кожаная куртка. Она отстранилась от него, и кожа чуть-чуть заскрипела. Она расстегнула молнию, высвободила плечи Томаса и потянула за рукава. Куртка не осела на руках. Она упала на пол столбом, совершенно негнущаяся.

Они снова обнялись, и ей больше не было холодно.

Впервые Томас пробыл у нее полтора часа.

На лестничной площадке он еще раз поцеловал ее.

Пока не закрылась дверца лифта, Клер видела, как в ярком свете лампочки поблескивает куртка Томаса.

Она стояла не двигаясь. Эта куртка наверняка была рождественским подарком, подарком жены.

Клер почувствовала что-то колкое под своими босыми ногами и тут поняла, что стоит на соломенном коврике. Вернулась в квартиру.

Клер представляла себе их обоих в магазине. Томас примерял куртки одну за другой. Он ничего не говорил, а его жена высказывала свое мнение. «Повернись. Нет, эта слишком узка». Наконец она сказала: «Вот эта». Продавец уверял, что она станет мягкой и быстро обомнется. Томас так и остался в куртке. Он, улыбаясь, смотрел на жену. Та набирала код своей кредитной карточки. Она была красива, курточка будет ей к лицу. Он даст ей надеть ее, и куртка пропитается запахом ее духов.

Сквозь оконное стекло продавец смотрел, как они целовались. Руками женщина гладила новую кожу.

Клер быстро оделась. Они должны были встретиться с Мари в ресторане.

В метро она села на откидное сиденье возле двери со стороны перрона, по ходу движения — на свое любимое место.

Клер еще не знала, расскажет ли она Мари о Томасе. Впрочем, что она могла бы сказать ей? «Каждый день мы проводим вместе час с четвертью, — и добавила бы: — За исключением уик-энда». Тут она поняла, что никогда и никому не говорила о нем. И покачала головой. Теперь, когда Мари живет с Бернаром и родила ребенка, ей конечно же не понравится, что у Клер связь с женатым мужчиной, от которого ждать нечего. Клер решила ничего ей не говорить. И вдруг задумалась: говорил ли кому-нибудь Томас о ней? «У меня есть любовница». Она едва не расхохоталась. И много раз повторила вполголоса: «Любовница». Пара, сидевшая напротив, смотрела на нее, и потому она замолчала. Но всю оставшуюся дорогу не могла не улыбаться.

Как только Мари пришла, Клер заговорила о Томасе.

Рассказала, как они встретились. Рассказала, что они, едва за Томасом закрывалась дверь, сжимали друг друга в объятьях и так и не разжимали их больше часа, и сказала, что счастлива. И тут Клер осеклась. Мари сидела не шелохнувшись. Она уставилась на бутылку с вином. Клер налила вина себе в бокал и отставила бутылку на другой конец стола. Но Мари даже не повернула головы. Она по-прежнему смотрела в ту же точку. И наверняка думала, как бы посоветовать Клер порвать с Томасом. Клер выпила свой бокал и заговорила громче. Ладно, пусть она мало что знает о Томасе и ей нечего ждать от него, но ей довольно и этих мгновений, она счастлива. Вот и все.

Наступило молчание. Мари подняла глаза.

— Ну и хорошо. А потом, может, он оставит жену.

Клер пожала плечами. Невесть что эта Мари болтает. Ни жену, ни детей Томас не бросит. Это невозможно. Она сменила тему разговора. И зачем она заговорила с Мари о Томасе?

Мари почти ничего не съела, и вскоре они расстались. А ведь это впервые они встретились наедине с тех пор, как Мари родила.

Перед сном Клер приняла ванну.

Сейчас Томас с женой, возможно, возвращаются с ужина у друзей. Томас за рулем, а его жена, усталая, положила голову мужу на плечо. Свежее прикосновение к новенькой коже ей приятно, она вот-вот уснет. Когда они приедут домой, на ее щеке останется след от шва на куртке, и Томас прикоснется губами к этому месту.

Как же при всем этом Мари могла сказать, что он, может быть, оставит жену? Хотела ли она подбодрить Клер, чтобы она не расставалась с Томасом? Клер попыталась вспомнить ее интонацию. «Ну и хорошо. А потом, может, он оставит жену». Тоном это было сказано никаким. И речи не шло о том, чтобы поддержать Клер. Она словно наяву увидела остановившийся взгляд Мари. И вдруг вспомнила, что у нее были грязные волосы и она была очень бледна. А ведь Мари всегда пользовалась косметикой, и за все пятнадцать лет знакомства Клер ни разу не видела ее с грязными волосами. А отсутствие у нее аппетита? И как это Клер не обратила на это внимания за ужином? Да, все ясно. У Мари послеродовая депрессия.

Она вышла из ванны и быстро вытерлась. Схватилась за телефонную трубку и тут же положила ее обратно. Сейчас Мари звонить нельзя. Можно разбудить ребенка. И Мари не станет разговаривать с ней при Бернаре.

Клер села на кровать. Она должна была порасспросить Мари, вызвать ее на откровенный разговор. Раз она в угнетенном состоянии, у нее наверняка сложности с Бернаром. Клер оцепенела. Мари ее не осуждала и не поддерживала. Она ее почти не слушала. И когда она сказала: «Может, он оставит жену», думала она о Бернаре и о самой себе. А не о Томасе.