Эмманюэль Бернхайм - Его жена

• Название: Его жена
• Автор: Эмманюэль Бернхайм
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995

Эмманюэль Бернхайм — французская писательница, прозаик и критик. Закончила институт восточных языков. Работала в «Кайе дю синема». Пишет сценарии для кино и телевидения.

В 1985 году привлекла внимание читателей и вызвала единодушный интерес критики первая книга 29-летней писательницы Эмманюэль Бернхайм «Нож». В 1988 году вторая — «Двое» — подтвердила неслучайность успеха, а третья — «Его жена», — получившая в 1993 году, через месяц после своего выхода в свет, одну из самых престижных литературных премий — премию Медичи, выдвинула Бернхайм в первый ряд современных французских писателей. Все три маленьких романа — притчи. «Нож» — это притча о всем надоевшем отчуждении и всем недостающей любви, «Двое» — головокружительный диалог двух подсознаний, «разговор» двух тел», изящнейшая иллюстрация к «эффектам поверхности» Жиля Делеза, одного из отцов постмодернистской культуры, а «Его жена» — притча о пустоте бытия-небытия и несущественности вещественности. (Татьяна Ворсанова. Вступление к роману "Его жена".)

---

С ним коробки сахара хватит всего на полмесяца.

В супермаркете Клер будет брать тележку.

Он повел ее посмотреть стройку до прихода рабочих.

Было еще темно.

Томас открыл дверцу в заборе и держал Клер под руку, когда они шли через двор.

В здании он включил переносную лампу. Они пошли вверх по лестнице. Клер чихнула. Пахло чем-то паленым и пылью, так же, как пахла шевелюра Томаса. Она остановилась и глубоко вдохнула. Ей хотелось бы сесть прямо на ступеньках лестницы и здесь и остаться. Она бы закрыла глаза и вдыхала этот запах снова и снова, запах Томаса.

Но он обернулся, и ей пришлось подниматься выше.

Она вернулась к себе прямо к приходу первого пациента.

Пока он раздевался, она положила в ящик письменного стола пробку от шампанского и вчерашний сахар.

Больной сильно кашлял. Он повесил рубашку на спинку стула в кабинете. Клер заметила, что воротник и рукава у рубашки грязные. Некоторое время она рассматривала их. Скоро Томас принесет свою одежду, чтобы было во что переодеться. Рубашки. И тогда она сможет купить стиральную машину. Он наверняка сам установит ее, а потом повесит над ванной сушилку для белья. Это было бы хорошо. Ей не пришлось бы больше стирать руками и относить белье в прачечную. Она оставляла бы все двери настежь, и запах смягчителя для белья распространялся бы по всей квартире. И одежда их пахла бы одинаково.

Она отложила стетоскоп. Бронхит.

Как только пациент ушел, она побежала в ванную. Возле раковины есть место для стиральной машины.

Томас жил в пригороде, у него был маленький домик с садом и гаражом. Он купил его год назад и сам занимался строительными работами.

Они вошли. Клер маленькими шажками шла впереди. Здесь — гостиная и столовая; там — кухня. Пол — плиточный, ковров не было, и голос Томаса звучал гулко. Вдруг Клер пошла в кухню. И постучала по стене. Она не несущая. Можно ее снести и сделать одну большую комнату.

Томас подошел к Клер.

— Ужинать этим летом мы будем в саду.

Они поцеловались и поднялись на второй этаж, в спальню.

Клер нежно отстранилась от Томаса и легла на живот.

Спать она будет крепко.

Он сказал «этим летом» и «мы». Январь, февраль, март, апрель, май, июнь. Полгода, по крайней мере, они не расстанутся. Она повторяла про себя: «Мы». Томас и она, отныне — это «мы». Она закрыла глаза. «Ужинать этим летом мы будем в саду». Погода хорошая, стол и стулья из белого пластика стоят в саду. Четыре стула. Жена Томаса выходит из кухни.

Клер нашла выключатель лампочки у изголовья кровати. Она не должна больше думать о жене Томаса. У Томаса нет жены.

Она встала. В ванной наверняка найдется снотворное.

В аптечке была пачка аспирина, девяностопроцентный спирт и лейкопластырь. Вот и все. Клер улыбнулась. Томас не принимал никаких лекарств. Он никогда не болел.

Она легла рядом с ним и свет не погасила.

Она смотрела, как он спит.

Клер решила снова принимать больных после семи часов. Будет работать до половины девятого, а потом присоединяться к Томасу.

Даст ему второй комплект ключей. И он сможет входить и ждать, пока от нее уйдет последний пациент.

Нет, пусть лучше звонит, чтобы она могла пойти открыть ему и поцеловать его, едва за ним закроется дверь. Как и раньше.

Она дала ему ключи. Так было проще.

Теперь она будет закрывать верхний ящик письменного стола на два оборота.

Клер собиралась ужинать с Томасом дома, когда в кабинете зазвонил телефон. Хотя она не была дежурной, Клер заспешила к телефону. Наверняка что-нибудь неотложное. Автоответчик включился раньше, чем она успела подойти. Она сняла трубку и отключила его. Это была одна из ее пациенток, мадам Корей. Она очень обеспокоена состоянием мужа, у него высокая температура. Она умоляла Клер прийти прямо сейчас, жили они поблизости. Клер записала код, этаж и приготовила сумку с инструментами.

Сказала Томасу, что быстро вернется.

Он проводил ее до двери. Он будет ждать ее, и они вместе поужинают.

Мадам Корей с нетерпением поджидала ее. Клер пошла вслед за ней по длинному коридору. Наконец они вошли в спальню. Комната сразу же понравилась Клер. Она сняла пальто и подошла к широкой кровати. Несмотря на то, что в комнате было тепло и лежал он под пуховой периной, мсье Корея бил озноб. Она протянула руку, чтобы пощупать пульс, и, еще не дотронувшись до запястья, почувствовала жар, идущий от его тела.

Цвет лица был желтый. Клер осторожно оттянула нижнее веко и направила лампу на белок глаза и на слизистую. Тоже желтые. Она заметила, что у него длинные ресницы.

Откинула полы пижамной куртки. Ткань была мягкой — бумазея.

Когда она пальпировала печень, он стонал.

Клер стала задавать ему вопросы. Да, вот уже несколько дней, как у него случаются приступы тошноты. Да, моча была очень темной, он заметил это сегодня вечером.

Клер достала пачку своих бланков.

Уровень трансаминазы, исследования желчных пигментов — она назначила массу анализов. Никаких лекарств, только немного аспирина. Это конечно же вирусный гепатит.

Она сложила инструменты и огляделась: стены, обтянутые тканью, ковры, пышная перина. Клер повернулась к мадам Корей:

— Я останусь с ним ненадолго.

Женщина поблагодарила, прошептала, что подождет ее в гостиной. И вышла из комнаты.

Клер устроилась в кресле возле кровати. Ей был слышен шум из коридора. Шажки и детские голоса. Двое детей. Послышалось нервозное перешептывание. Хлопнула дверь.

И потом — тишина.

Она положила руку на лоб больного. Лицо его подергивалось, брови и волосы при каждом вздрагивании щекотали пальцы Клер.

И вдруг его лоб словно бы вырос. Корни волос не касались больше мизинца Клер, и она не чувствовала теперь указательным пальцем ласкового прикосновения его бровей. Он уснул.

Она не убрала руки, пока не почувствовала в ней мурашек.

Ему, должно быть, сорок пять, лет на десять больше, чем его жене. Определить цвет его волос было трудно — они были влажные: он сильно вспотел. Казались они почти черными.

Он был высокого роста. Почему бы ей не лечь рядом и не посмотреть, на сколько он выше ее?

Но она не пошевелилась.

Как его зовут? Перед фамилией Корей должно быть длинное имя, не меньше чем из трех слогов. Жан-Филипп, Франсуа, Доминик? Она потихоньку засыпала. Остаться Клер не могла. Но она очень устала, ведь она так плохо спала ночь. И потом, ей очень нравилась эта комната. Она закрыла глаза.

Разбудила ее скрипнувшая половица паркета. Когда мадам Корей вошла, она как раз встала. Клер успокоила ее. Все будет хорошо.

Она надела пальто, взяла сумку с инструментами, и они вышли из комнаты.

В лифте она сразу же развернула чек, который дала ей мадам Корей. Мсье и мадам Жан-Филипп Корей. Три слога. Клер не ошиблась.

Она бегом вернулась домой. Инструменты звякали друг о друга у нее в сумке.

Пальцами Клер легонько касалась плеча Томаса. Кожа была очень гладкой. Под бумазеей она казалась бы еще более гладкой.

Она подумала о мсье Корее. С высокой температурой он так нагреет постель, что его жена, конечно же, отбросит огромную перину.

И Клер уснула.

Под вечер в субботу она отправилась к Томасу. Ехать было недалеко, двадцать минут электричкой. Она взяла с собой кое-что из вещей, чтобы оставить их там. И лексомил, который, может быть, ей и не понадобится. Уже две или три ночи, как она стала лучше спать. Прислонившись головой к оконному стеклу, она тут же выпрямилась. Забыла сдать в свой банк чек, который дала ей чета Корей.

Да, он по-прежнему здесь, в бумажнике, вместе с поляроидной фотографией ящика. Она достала фотографию и посмотрела на нее. Хранить ее она не могла. В один прекрасный момент Томас мог ее обнаружить. Как бы она объяснила ему, что хранит все пакетики от его презервативов, да еще и сфотографировала их? А кусочки сахара? Их было прекрасно видно, эти беленькие прямоугольнички.

Она еще раз взглянула на снимок, затем открыла мусорный ящик под окном вагона. Положила фото туда.

Скоро она заменит его настоящей фотографией Томаса. И она закрыла крышку.

Белая пыль, летая, образовывала что-то похожее на туман.

Мебель была покрыта брезентовыми чехлами.

Повсюду валялся строительный мусор.

Томас снес стену кухни.

Обломки упирались ей в спину, брезент шуршал, но у губ Томаса был привкус гипса, и Клер улыбалась, приникнув к его рту.

Тем же вечером они вернулись к Клер. Томас будет жить здесь, пока не будет готов его дом.

Она получила результаты анализов мсье Корея. Его жена наверняка ходила с ним в лабораторию.

Жгут выше локтя, спиртовой тампон на сгибе руки. «Сожмите кулак. Отлично». Игла приближается к вене. Кожа нежная, но желтая. Жена отворачивается, она наверняка не выносит вида крови.