Эмиль Брагинский - Солнце в декабре

• Название: Солнце в декабре
• Автор: Эмиль Брагинский
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1969

В этой книге писатель Э. Брагинский, автор многих комедийных повестей и сценариев («Берегись автомобиля», «Зигзаг удачи» и др.), передает свои впечатления от поездки по Индии. В живой, доступной форме он рассказывает о различных сторонах ее жизни, культуре, быте.

---

С Ганди связана история освобождения страны.

Неру писал о нем: «Он был подобен струе свежего воздуха, заставившей нас расправить плечи и глубоко вздохнуть; подобно лучу света, он прорезал мрак, и пелена спала с наших глаз; подобно вихрю, он все всколыхнул, и в первую очередь человеческое мышление. Ганди не спустился сверху; казалось, он вышел из миллионных масс индийцев, он говорил их языком и уделял им и их ужасающему положению все внимание… .»

В Дели в день приезда мы были на месте кремации Ганди — Раджгхате — и возложили цветы на черную гранитную плиту, на которой нет его имени, а лишь начертаны его слова: «Есть Правда».

Люди, приходившие отдать дань уважения памяти Ганди, оставляли у входа в мемориальный ансамбль обувь и босыми шли по каменным плитам, нагретым солнцем, к гранитной плите и клали на нее гирлянды из желтых зимних цветов.

Ганди трагически погиб 20 лет назад. Человек, который провозгласил освободительную борьбу «борьбой веры», «праведной борьбой» и считал ее высшей формой религиозного подвижничества, погиб от руки религиозного фанатика. Это произошло 30 января, и день 30 января отмечается в Индии как «День мученика». Народ вспоминает тех, кто отдал жизнь за свободу и независимость.

«Мани Бхаван. Резиденция Ганди в Бомбее с 1917 по 1934 год» — выбито на мраморной доске у входа в Лабурнум-Роуд, 19. Я старательно списывал текст. По мостовой, цокая копытами, прошла гнедая лошадка, убранная цветами. Лошадку вел под уздцы грум. А в седле, вцепившись двумя руками в гриву, сидела девчушка лет семи. Она косилась на торговца игрушками. Он нес свой сказочный товар на голове. Из коробки высовывались, покачиваясь на ходу, надувные тигры. За торговцем бежало двое мальчишек. Жизнь продолжается.

Я переписывал дальше: «Он вел здесь кампанию непротивления в 1919 году и гражданского неповиновения в 1932 году».

Непротивление, неповиновение — для нас они абстрактные понятия. Для каждого индийца — это живые принципы борьбы под руководством Ганди. Если попытаться вкратце объяснить политические устремления его, надо начать с «сатьяграхи». Это слово можно перевести как «упорство в истине». Ганди проповедовал «сатьяграху» — упорство в истине, ненасильственную борьбу, то есть стачки, демонстрации, бойкоты, массовое неповиновение, и отвергал вооруженное сопротивление даже при терроре со стороны властей. Поскольку борьба против англичан не должна была перейти в восстание, у крестьян или у рабочих в случае изгнания колонизаторов не было никаких шансов получить власть. Но лозунги Ганди были притягательны и для угнетенных. Лозунги были конкретны, действенны, призывали к упорному, каждодневному сопротивлению. И образ Ганди, одетого, как простой человек, живущего, как простой человек, и целиком отдающего себя борьбе, тоже был притягателен.

Мани Бхаван — трехэтажный дом с многочисленными балконами. Привратник распахнул тяжелые двери. Мы приехали рано и были первыми посетителями.

Главное на нижнем этаже — зал с библиотекой, и в нем бронзовый барельеф Ганди. Четыре барельефа воспроизводят сцены из жизни индийской деревни — у прялки, доят корову, молотят, растирают муку. Вдоль стен стеллажи с книгами. Книг много. Я разглядел на одной из полок: «Фауст», томики Льва Толстого, Маркс, Свифт, тут же Коран, Библия. В философском учении Ганди сплелись воедино идеи индуизма и элементы буддизма, в чем-то его воззрения совпадали с этическими и философскими взглядами Толстого. Ганди боролся за свободную и независимую Индию. Но он не считал, что Индия должна отгородиться от всего остального мира. Ганди говорил: он хочет, чтобы ветер всего мира пришел в его страну, но не хочет, чтобы этот ветер сорвал крышу с его дома…

На полу в библиотеке расстелены циновки, стоят пюпитры для книг. Сюда приходят работать. Можно пользоваться книгами, можно пользоваться фотокопиями с рукописей и книг. Литература здесь на родном языке Ганди — гуджарати, на маратхи, хинди, английском…

Мы сели на циновку, служитель включил пленку или поставил старую пластинку. Сначала зазвучали народные песни, а потом мы услышали негромкий старческий голос.

Хозяина дома давно уже нет на свете. Так устроен мир. Голоса переживают людей. И голос Ганди все еще звучит и будет звучать в его доме. Может быть, это сентиментально, но мне было больно слушать в доме Ганди голос Ганди, которого нет…

В рабочей комнате, этажом выше, стоит ручная прялка. Она здесь не случайно. Ганди полагал, что Индия должна остаться в стороне от технического прогресса. Удел ее — прялка и плуг, машины же погубят страну. Человек, боровшийся за общественный прогресс, в то же время выступал противником технического прогресса, наивно рассчитывая, что можно остановить историю.

Ганди жил просто. И это не было показным. Он хотел, чтобы так жили все. Прекрасное, но наивное заблуждение: люди не созданы быть аскетами. Он работал на этой прялке, сам убирал свой дом, сам выносил мусор. Для Индии это смелый поступок. Ведь Ганди по происхождению принадлежал к одной из высших каст. А выполняя работу мусорщика, делая то, что положено делать людям из низших каст, он лишал себя кастовых привилегий.

Англичанам Ганди был особенно ненавистен. И они не раз арестовывали его. Каждый арест Ганди вызывал в стране новую волну протестов, тысячи и тысячи людей присоединялись к борющимся.

На верхней террасе есть еще одна мемориальная доска:

«Здесь был арестован Ганди в утренние часы в январе 1932 года».

Когда мы уходили из дома по Лабурнум-Роуд, 19, мы встретили группу молодых людей, очень деловых. Они шли с портфелями и папками. Они шли в этот дом работать…

Остров Элефанта

Остров Элефанта, то есть Остров слона, или Слоновий остров, не знаю, как лучше перевести, входит в число тех объектов, которые осматривают все туристы.

— Как, вы не были на Слоновьем острове? — И вам становится стыдно, вы готовы бросить дела и поехать туда хоть сейчас.

Рано утром, лихорадочно поглощая завтрак, чтобы не опоздать на катер, мы услышали сводку погоды. Диктор предсказывал проливной дождь.

— Возьмем плащи? — спросил я Переводчицу.

Она поглядела на меня свысока, ей захотелось что-то сказать на тему о старых перестраховщиках. Может быть, она и сказала что-нибудь, но я уже этого не слышал. Я мчался наверх за плащом и за джемпером. Я осторожный путешественник и не люблю болеть за пределами родной квартиры.

В машине было нестерпимо жарко, солнце палило изо всех солнечных сил, джемпер и плащ давили меня своей ненужной тяжестью, и я не слишком лестно думал о бюро прогнозов.

Отправились на Слоновий остров почти из центра города, от роскошной арки желтого базальта, которая называется «Ворота Индии».

Когда мы прибыли на площадь возле Ворот Индии, полил дождь. После циклона в Мадрасе этот дождь в общем-то не произвел на меня особого впечатления, но в циклон я мог отсиживаться в отеле, а сейчас… Поль внимания на дождь — Переводчица вышла из машины, направилась к набережной и там спокойно пошла к ступенькам, которые прямиком вели в Аравийское море.

— Возьмите плащ! — крикнул я.

Меня не удостоили ответом, я накинул плащ и бросился вслед.

Катер плясал на волнах, которые появились вместе с дождем. Неизвестно откуда взявшийся подул пронизывающий, холодный ветер. Дождь хлестал по волнам, будто подгонял их. Я спустился по скользким ступеням, сделал неудачную попытку свалиться в воду и очутился на катере.

Я искренне надеялся, что в связи с ухудшением метеорологических условий поездка будет отменена. Но рулевой включил двигатель, и теперь к качке прибавился озноб. Двигатель, очевидно, был мощным: он сотрясал катер с такой силой, что тот ходуном ходил. Рулевой, элегантный мужчина, одетый по-европейски — белая рубаха, узкие брюки, теплый шарф на шее, повязанный с нарочитой небрежностью, — скинул узконосые ботинки (только они мешали ему плыть по морю), повернул руль, и мы отбыли. Я сидел на мокрой скамейке рядом с модным молодым французом, служащим парижского аэродрома Орли. Смелый паренек твердо помнил, что он находится на юге, южнее двадцатой параллели. На нем была тонкая розовая распашонка без рукавов. Губы у него побелели, и он, как поется в старой песенке, «посинел и весь дрожал». Зато Переводчица стояла, гордо выпрямившись и умудряясь сохранять равновесие, когда катер делал попытку вышибить пол у нее из-под ног. Она мерзла, конечно, но не брала плащ у мужчин, показывая, что женщины более выносливы, более мужественны — одним словом, мы старались на нее не смотреть, чтобы не чувствовать своего мужского ничтожества.

Сквозь пелену дождя видна была знаменитая, многократно описанная бомбейская гавань. Я увидал советское судно, по-моему, поручиться не могу, это был танкер под названием «Григорий Ачканов». В голову мне пришел следующий сюжет: «Сейчас наш катер перевернется. И моряки с советского судна, к собственному удивлению и радости, спасут соотечественника. Переводчица, она, конечно, сама выплывет…»