Владимир Рудный - Готовность № 1 (О Кузнецове Н Г)

• Название: Готовность № 1 (О Кузнецове Н Г)
• Автор: Владимир Рудный
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Состав группы был такой, что невольно замирало сердце. Особое время, всего девять лет после окончания гражданской войны. Как в первые годы после разгрома фашизма мерой жизни была степень соучастия в Победе, так и тогда: отсчет времени шел от борьбы за революцию, партийность соизмерялась рубежами - "до семнадцатого года", "после семнадцатого года", боролся в подполье против царизма, сражался на фронтах за Советскую власть или примкнул позже, когда революция устояла. Что может он рассказать таким людям о себе? Ни борьбы против царизма, ни подвигов на фронтах против Юденича, Колчака, Деникина, Врангеля, ничего, о чём говорили, писали, чем жили в те годы его сверстники. Биография обыденная, только с годами подробности детства обретают смысл, силу, подобно росткам, из которых возникает корневая система дерева хилого или могучего.

Кузнецов родился 24 июля 1902 года [В действительности в 1904 году. В 15 лет он "прибавил" себе 2 года, чтобы поступить на службу во флот] на Севере, в суровом краю трудолюбивых людей, сдержанных и добрых, в крестьянской семье, где дети, как все дети людей труда, с малых лет узнают, что такое работа, нужда, повседневная помощь по дому, на пашне, на сенокосе, цена отдыха и самого скудного подарка, мера добра и зла. Глухая деревушка в 20 верстах от Котласа называлась Медведки, по ее единственной улочке не очень-то давно, говорят, бродили медведи, пока избы, крепкие, высокие, с подклетями, не перенесли из лесной низины на просторный холмистый берег речушки Ухтомки - летом усыхающего ручья, а весной разбухающего от половодья притока Северной Двины. Разбухающего настолько, что однажды, это запомнилось на всю жизнь, прорвало плотину и разрушило деревенскую мельницу - кормилицу крестьян округи. Отец Кузнецова Герасим Федорович умер летом 1915 года. Запомнилось, когда провожали на кладбище, соседи вздыхали: "Умер не вовремя, в самую страду". Мать отвезла младшего из сыновей в Котлас, упросила хозяина чайной у речной пристани взять мальчика в услужение - мыть посуду, прибирать кухню, "без права заходить на чистую половину". Скоро его сами позвали "на чистую половину" к пожилому горожанину, очень похожему на отца. Дядя Павел Федорович, с которым он не был знаком, сказал, что нечего ему торчать тут в чайной, пусть собирает вещички и приходит на пристань; поедет в Архангельск, где будет жить у дяди в семье, помогать по хозяйству и учиться.

С неба свалилось счастье, мальчик воображал, как поплывет он вниз по Северной Двине на одном из больших и красивых пароходов, ожидающих у пристани. Но дядя провел его мимо этих пароходов к сходне, брошенной с грязно-серого колесного буксира "Федор" прямо на песчаный берег. Дядя прошел в каюту, а он с удовольствием расположился среди буксирных тросов и кип льна на широкой расплющенной корме. Так началось его первое в жизни дальнее плавание, а что же, и верно, дальнее для него плавание, первая отлучка от родного дома в далекий Архангельск, о котором он много слышал в деревне, но и не помышлял туда попасть. В памяти остались сочувствующие мальчику матросы, блеск работающих шатунов паровой машины и ее натужное дыхание, шлепанье колесных лопастей и продолговатая гиря на конце длинной веревки, ее метал в воду с носа буксира матрос, "выкрикивал какие-то непонятные слова, к которым внимательно прислушивался капитан. Позже я узнал, что матрос измерял лотом глубины реки". Так спустя десятилетия записал Николай Герасимович, вспоминая, как он выразился, "родное прошлое".

У дяди он жил "на положении полуродственника, полуработника". Летом уезжал в деревню помогать матери и брату в поле, осенью возвращался и даже ходил одну зиму в школу с двоюродным братом - одногодком Федей. Но работы по дому было так много и дядя так часто посылал его еще с поручениями в город, что не оставалось времени даже на чтение. Учение бросил, но читал все же много, полюбил книги о первооткрывателях дальних стран. Часто приходили в дом торговые моряки, рассказывали о плаваниях, а в год перед революцией он услышал от них и о страшных германских подводных лодках, выпускающих из-под воды в торговые суда смертоносные мины. Жить у дяди нахлебником не мог, не желал и прислуживать не хотел. Он уже хорошо знал город, его охотно взяли рассыльным в Управление работ по улучшению Архангельского порта. В первую мировую войну поступало много грузов, строили причалы и аванпорт Экономия в 20 верстах от города, у выхода в Белое море, там можно было обойтись зимой без ледоколов. Так в отрочестве Кузнецов все ближе подходил к морю. Его даже ваяли однажды на промысел рыбаки впередсмотрящим на шхуне, он выстоял на носу шхуны в шторм, не укачался, и старкой как напророчил ему: "Будешь добрым моряком!"

А тут пришла одна революция, другая; 15 лет - немалый возраст, ребята и в таком возрасте, случалось тогда, уходи ли на фронт. А он не ушел. Он слышал то громкие, то полушепотом споры инженеров и подрядчиков в Управлении, одни были за большевиков, другие их поносили. Споры эти не раз вспоминались, когда много позже он смотрел пьесу "Разлом" Бориса Лавренева. "Декорации другие, а содержание такое же, - отметил Николай Герасимович в тех же набросках о родном прошлом и добавил откровенно: - Нас, ребят, привлекала только сама сцена раздоров, мы не вникали в существо дела. Уходили на улицу, предпочитая бродить 110 набережной Северной Двины, или ехали в Соломбалу, где можно было оказаться свидетелями необычных событий".

Необычные события в те годы случались часто: то рвались бочки с бензином на складах почти в центре города; та взорвался груженный боеприпасами огромный транспорт "Семен Челюскин", а за ним несколько дней взлетали от детонации военные склады в аванпорту Экономия, гул далеких взрывов потряс город, было много жертв; то из Мурманска дошел слух о высадке там десанта интервентов. Так оно и было, чрезвычайная комиссия экстренно начала разгрузку порта и вывоз боеприпасов и военного снаряжения вверх по Северной Двине в Котлас для отправки оттуда на другие фронты. Вывезти все в Котлас удалось, несмотря на саботаж и сопротивление эсеров и меньшевиков, но тут и Котлас оказался под ударом.

В июне 1918 года Кузнецов, как обычно, уехал домой, в Медведки, а в июле в Архангельске высадились англичане, французы, американцы, они быстро создали свою военную флотилию и устремились к Котласу. Это тогда в телеграмме Михаилу Сергеевичу Кедрову, участнику трех революций, члену Всероссийского бюро большевистских военных организаций, Ленин приказывал: "Послать туда немедленно летчиков и организовать защиту Котласа во что бы то ни стало". Герой гражданской войны рабочий Павлин Виноградов организовал Северодвинскую флотилию, она вместе с Красной Армией остановила вооруженные суда и войска интервентов, не допустила их в Котлас, сохранила столь важные для войны склады оружия и боеприпасов.

Кузнецов, которому едва исполнилось 16 лет, знал, что в Архангельске оккупанты, идет кровавая война за Советскую власть, большевиков ловят и заключают в плавучие тюрьмы. На подступах к Котласу осенью и зимой собирали жителей деревень рыть окопы. Живя в Медведках, от всего этого он был далек. Только попав снова в Котлас, он встретился с революционными матросами. Мать отвела его на этот раз не в чайную, а к своему брату Дмитрию Ивановичу Пьянкову, осмотрщику вагонов на железной дороге. Пьянков обещал пристроить парня в депо, сказал "жди!" и уехал с составом товарняка в рейс. А Кузнецов - тут же к реке, к пароходам, там встретил настоящего военного моряка, только не в бушлате, а в черной скрипучей коже с головы до ног. Все ему о себе рассказал, получил адрес нужного начальника, не знал, что это и был тот самый моряк-начальник, и услышал добрый совет на всю жизнь: идти добровольцем на флотилию. Так и не дождался Пьянков племянника, но вряд ли рассердился, он же сам в прошлом был кронштадтский военный матрос.

Военных моряков, их ладную форму и грозный вид Кузнецов уважал сызмальства. Почитай, в каждой избе Медведок висели фотографии усатых богатырей в черных бушлатах, в бескозырках с названиями кораблей и волнующими любого мальчишку ленточками,

Это в обычае, как и увиденный мною летом 1980 года в полузаброшенной родной его деревне, в избе школьной подруги, портрет-плакат сороковых годов Адмирала Флота и Народного Комиссара ВМФ СССР Н. Г. Кузнецова.

Как в другой мир, оказывается давно желанный, попал, вырвался совсем еще юный доброволец, готовый немедленно идти в бой. Но тот ясе начальник "весь в кожаном" усадил его как более грамотного перестукивать на грохочущем "Ундервуде" секретные и совершенно секретные донесения с фронта. Только к концу 1919 года он выпросился на канонерскую лодку в боевой экипаж. Пока суд да дело - интервентов вышвырнули из Архангельска, война на Севере кончилась.

За это время юный военмор многое узнал о революции, о ее друзьях, врагах, о плавучих тюрьмах, затопленных интервентами в море вместе с узниками, о гибели в бою Павлина Виноградова, о покушении на Ленина, убийстве Урицкого, Володарского, о бандах белогвардейца Орлова в Усть-Сысольске, это совсем рядом, о батарейцах знакомого ему острова Мудьюг, они встретили огнем британскую авиаматку "Аттенитив", о расправе англичан с ними на острове, превращенном в каторгу, о матросе Петре Стрелкове, он