Георгий Адамович - Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958)

• Название: Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958)
• Автор: Георгий Адамович
• Издательство: Библиотека-фонд "Русское зарубежье", Русский путь
• Жанр: Разное
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-85887-309-X

Из источников эпистолярного характера следует отметить переписку 1955–1958 гг. между Г. Ивановым и И. Одоевцевой с Г. Адамовичем. Как вышло так, что теснейшая дружба, насчитывающая двадцать пять лет, сменилась пятнадцатилетней враждой? Что было настоящей причиной? Обоюдная зависть, — у одного к творческим успехам, у другого — к житейским? Об этом можно только догадываться, судя по второстепенным признакам: по намекам, отдельным интонациям писем. Или все-таки действительно главной причиной стало внезапное несходство политических убеждений?..

Примирение Г. Иванова с Г. Адамовичем происходит после 1953 г., в последний период их переписки, которая публикуется ниже. В ней гораздо больше писем к Одоевцевой, чем к Георгию Иванову, который, хотя и заключил с Адамовичем «худой мир», с прежней теплотой к нему относиться не начал.

Так или иначе, публикация данного корпуса писем проливает свет на еще одну страницу истории русской эмиграции, литературных коллизий и крайне непростых личных взаимоотношений ее наиболее значимых фигур.

Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов / Сост., предисл. и примеч. О.А. Коростелева. — М.: Библиотека-фонд «Русское зарубежье»: Русский путь, 2008. С. 449–552.

---

Насчет спондеев — «нет дома» — протестую. Это не спондей, а проглатывание слога, скороговорка, которая тут подходит. Но, пожалуй, «не существует» лучше, чем «не стало». Читали ли Вы, что в «Гранях» написал обо мне Струве?[356] Собака лает, ветер носит. До свидания, ami cherie. Как Жорж? Передайте все пожелания и чувства. А также испанцу.

Ваш Г. А.

47. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

<между 5 и 10 апреля 1958 г.>[357]

<начало письма утрачено>

знаю, т. к. Прегельша куда-то исчезла и, во всяком случае, умолкла. По-моему, и ей недурно бы написать, т. е. чтобы Вы ей написали! Я сейчас немного скрываюсь в Париже и никого не вижу, притворяясь больным (впрочем, я и правда болен и еле волочу ноги). А то у меня тут столько solliciteures[358], как обычно, вроде Неточки или Веры Ник<олаевны>, что на собственные развлечения нет ни времени, ни сил. К тому же холод и дождь. Ну, вот пока — все. Я в Париже до 20–21 апреля[359], и буду Вас держать au courant[360], если будут новости. Насчет литературы, т. е. Пастернака, я мнения не имею. Стихи из «Д<окто>ра Живаго», по-моему, слабее его прежних, т. е. не хуже, а именно слабее, без прежнего напора. А самого романа я не читал. Оцупа не видел, и, как правильно заметила Нета, моя дружба с ним, вероятно, при свидании опять скончалась бы. Так что я его едва ли и увижу, сошлюсь на немощи. Quant’а[361] мой ангел, он выразил желание приехать в Лондон, а я в растерянности: как быть? С одной стороны — безумное счастье, с другой стороны — безумный расход. Надо же его в Лондоне содержать и развлекать, даже если только 3 дня!! У каждого свои заботы, у Вас Amigo, а у меня — это. До свидания, друг мой дорогой и милый, а также — надеюсь — верный. Целую и кланяюсь Жоржу. Недошивина упорно ни в какие болезни не верит и говорит — «все болели»; а больше напирает на скуку в Иере. Пишите.

Ваш Г. А.

48. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

Paris

19/IV

День моего рождения

Bien chere Madamotch’ka

Пишу Вам в последний раз из Парижа, ибо послезавтра уезжаю обратно в чудный Манчестер. И пишу в печали и раздражении, т. к. потерял стило, драгоценнейший предмет, поднесенный мне Кодрянской. Вероятно, его украли. Но это дела не меняет, надо писать crayon a bille[362], чего я терпеть не могу.

Получил Ваше письмо с посланием Amigo и портретом, кои возвращаю. Но сначала о делах.

Я имел длинную беседу с Прегельшей и вынес впечатление, что это единственный человек, с которым стоит иметь дело (т. е. в данном случае). Держитесь за нее. Она не обещает чудес и не болтает вздора, а что может сделать, то сделает.

О Ротшильде сведения малоутешительные. Есть три его дома, два в Париже, третий где-то за 45 километров, и это-то и есть дом роскошный (там даже есть платные жильцы по 1000 фр<анков> в день). Но дом — совсем еврейский, с синагогой и прочим. Это бы ничего, но плохо то, что, прежде чем попасть туда, надо пожить в доме парижском, где общие дортуары, и притом, сколько этот «стаж» продлится, неизвестно. Так что сами понимаете, как это должно быть приятно!

Но с Прегельшей в моих мыслях связан план другой. Через месяц а реи pres[363] приезжает ее брат со своей женой[364], к которой, по ее словам, давно и безнадежно неравнодушен Долгополов. Она (Прегельша) говорит, что будет с Долгополовым постоянно у них встречаться, «запросто», а не по делу, и постарается на него насесть для Cormeilles. Хотя Cormeille будто бы невозможно, но, конечно, Долг<ополов> там всесилен и, если захочет, всякие препятствия преодолеет. Вопрос, захочет ли? Препятствия какие, я узнал от Вырубова. Парижская префектура платит от себя за каждого жильца в Cormeilles 10 тысяч в месяц, и поэтому не соглашается на переводы из другого района. Вас с удовольствием выпустит Hyeres, но тут префектура может Вас не принять. Но, по-моему, Д<олгополов>мог бы и это уладить. Прегельша говорит, что в смысле устройства, комфорта и питания — лучший дом Gagny, хотя без сада. Да и сообщение с Парижем лучше, и она очень советует держаться Gagny, если Cormeilles не выйдет. Кстати, я познакомился с Новиковым, новым директором Gagny. Он обещал содействие, но просил не обращаться к нему раньше сентября, т. к. он до этого еще «временный», без власти. Un monsieur tres bien[365], правовед. По секрету он сказал, что Т<ер>-Погосян — человек, кот<орый> наговорит с три короба, а сделает мало. У Новикова, кажется, point d’honneur[366], чтобы все было через него.

Ни от Полякова[367], ни от Вейнбаума ни слова. (Я пишу ерунду, т. к. Вейнбауму и не писал, да он все равно на письма отвечать не изволит.) Но вот что Прегельша говорит о сборе.

В лучшем случае, даже если Вейнбаум согласится, воззвание появится один раз. По ее мнению, это даст гроши, какие бы ни были подписи. Если Фонд собирает что-то, то п<отому> что долбит каждый день. По-моему, это соображение правильное.

У Прегельши мысль другая: устроить осенью в Париже вечер-gala. Она думает, что можно собрать много, если хорошо взяться. Водов поможет наверно, а если Прег<ель> будет устроительницей, то у нее много богатых знакомых. Qu’en pensez-vous? Я мнения не имею, т. к. в вечерах разочарован. Но П<регель> говорит, что сбор будет. Только кто же будет всем заниматься, делать черную работу? У меня сомнения именно насчет этого, и, кстати, если даже вечер устраивать, то сбор в Нью-Йорке этому не препятствует.

Вот, кажется, все. Напишите Прегельше сами, в тонах скорбных и достойных, с выражением признательности за желание что-то сделать и за справки о Ротшильде. Адрес — 17, rue des Petites Ecuries, Paris X, Mme Pregel-Rovniczki.

Ну, о испанце — что же? Наружность неплохая, хотя, конечно, celui que j’appelle mon ange[368] лучше и несколько моложе. А письмо совсем милое, та petite Irene adoree[369]. Мне его жаль, потому что он не знает, как его petite adoree легкомысленна и переменчива. Впрочем, м. б., и знает! Мне это не мешало бы «любить и страдать», ибо любовь и есть страдание (без чего превращается в свинство), но он, м. б., иного склада, с жаждой верной взаимности. До свидания, cherie. Теперь пишите в Манчестер, а за Вашими делами я буду иметь глаз и оттуда. Жоржу — поцелуи и поклоны. Как он? От Гуля пришло письмо, с полуобидой, но и благодарностью. Пишет, что Вы требовали корректуры моей статейки, но он устоял и не послал[370]. Эльканша, по слухам, вступилась за меня и обложила Струве[371], но я ее произведения не видел. А вообще — суета сует, зачем, к чему?

Ваш Г. А.

49. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

104, Ladybarn Road Manchester 14 5/V-58

Chere amie Madame

Что это Вы смолкли? Я уже слегка обеспокоен, все ли у Вас благополучно, — хотя бы в пределах благополучия прежнего.

Пришло, наконец, письмо от Полякова.

Печатать какие-либо воззвания Вейнбаум отказывается категорически. Но Поляков предлагает другое: он уже подготовил в какой-то «комиссии», чтобы Фонд «взял на пенсию» Жоржа, т. е. присылал бы что-нибудь ежемесячно. Заседание Правления должно быть в ближайшие дни, и Поляков уверен, что решение будет благоприятное.

Конечно, большой «пенсии» ждать нельзя. Но я знаю по опыту с Олюшей, когда она стала получать, как incurable[372] 4 1/2 т<ысячи> в месяц из мэрии, я считал, что это все равно что ничего. А когда шел получать, всегда было кстати. Я думаю, что Фонд назначит несколько десятков долларов в месяц. Но, м. б., Жорж мог бы попросить от себя — когда получит извещение — об этом, чтобы прислали, например, за полгода вперед, сразу. Не знаю, согласятся ли они, но ведь деньги у них есть, и им это как будто все равно.

Между прочим, Иваск мне пишет, что для Ж<оржа> что-то в Америке собирают. Что это и кто?[373] Гуль пишет, что они издают стихи Ж<оржа>[374] и спрашивает, кто мог бы написать рецензию (считая, что я, он и Марков уже высказались). Я посоветовал Степуна[375], который имеет вес и все-таки человек настоящий, хотя и болтун. Qu’en pensez vous? Степун, кажется, Жоржин поклонник, иначе, конечно, он не годится.

Вот — все. Писали ли Вы Прегельше? Как Ваши дела, всякие? Пишите. Bon loisirs обоим, et de tout cceur.

Ваш Г. А.

50. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой

Paris

14/VI-58

Дорогой друг Madame

Как у Вас? Спасибо за письмо. Я предпринял некоторые шаги для сбора денег, надеюсь что-нибудь собрать. Пришлю все вместе, чтобы была «сумма», хотя и не большая, но все-таки не грош, который уходит незаметно.

Вы просили написать про Оцупа. Мне как-то не хочется писать о всякой чуши, т. к. думаю, что у Вас, может быть, не то в голове, если Ж<оржу> не лучше. Но в двух словах вот что: после моей статьи о его Тютчеве он прислал мне благодарность, «все верно», «я не все досмотрел» и т. д. Кроме того, textuellement[376]: «Диана Ал<ександров>на говорит, что это не статья, а жемчужина». После этого было еще одно или два дружеских письма. Поэтому, увидев его статью[377] в «Р<усской> м<ысли>», я начал читать с удовольствием, ожидая комплиментов и всего прочего. Оказалось — «бац по морде!» Водов и другие объясняют это тем, что он — не в себе. А у меня объяснение другое, т. к. я его знаю 40 лет: статья о Жорже! Он рассвирепел, что не он — первый поэт. Иначе почему он ждал три месяца с ответом? А сегодня я прочел, что вышло какое-то его сочинение, вроде драмы-поэмы — «Три царя»[378]. Теперь он подождет, чтобы я об этом шедевре высказался, пусть пишет Терапианц.