Ромен Роллан - Жизнь Микеланджело

• Название: Жизнь Микеланджело
• Автор: Ромен Роллан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

Жизнь тех, о ком мы пытаемся здесь рассказать, почти всегда была непрестанным мученичеством; оттого ли, что трагическая судьба ковала души этих людей на наковальне физических и нравственных страданий, нищеты и недуга; или жизнь их была искалечена, а сердце разрывалось при виде неслыханных страданий и позора, которым подвергались их братья, – каждый день приносил им новое испытание; и если они стали великими своей стойкостью, то ведь они были столь же велики в своих несчастьях.

Образ героического Сомнения, Победа с подрезанными крыльями – единственное из творений Микеланджело, остававшееся до самой смерти скульптора в его флорентийской мастерской, – это сам Микеланджело, символ всей его жизни. Ему в избытке была отпущена та сила, тот редкостный дар, без которого нельзя бороться и побеждать, – он победил. И что же? Он не пожелал победы. Не того хотел он, не к тому стремился. Трагедия Гамлета! Мучительное несоответствие героического гения отнюдь не героической, не умеющей желать воле и неукротимым страстям.

---

Микеланджело, свободный Микеланджело, который всю жизнь только и менял одно ярмо на другое, снова переменил хозяина. Кардинал Джулио Медичи, вскоре избранный папой под именем Климента VII, повелевал им с 1523 по 1534 г.

Климента VII иногда судили слишком строго. Конечно, ему не меньше, чем всем его предшественникам на папском престоле, хотелось, чтобы искусство и художник служили возвеличению его рода. Но Микеланджело не приходится особенно на него жаловаться. Ни один из пап не ценил его так, как Климент VII. Ни один не выказывал такого живого и постоянного интереса к его работе.[143] Ни один не умел лучше понять его слабостей и, когда нужно, даже защитить от его собственного безволия, не позволяя ему напрасно растрачивать силы. Даже после восстания во Флоренции и бунта Микеланджело Климент VII не изменил своего отношения к нему.[144] Но не в его власти было развеять лихорадочное беспокойство, пессимизм, смертельную тоску, точившие это благородное сердце. Что из того, если хозяин попался добрый? Хозяин остается хозяином!..

«Я служил папам, – говорил впоследствии Микеланджело, – но только по принуждению».[145]

Что значила известность и одна или две хорошие работы? Разве о том он мечтал!.. А старость приближалась, И вокруг все больше сгущались сумерки. Дни Возрождения были сочтены. Скоро Рим будет разграблен варварами. Скоро зловещая тень безрадостного бога придавит итальянскую мысль. Микеланджело чувствовал надвигавшуюся драму и томился, охваченный гнетущей тревогой.

Оторвав Микеланджело от безнадежного предприятия, в котором он завяз, Климент VII решил направить его дарование по новому пути и впредь лучше за ним присматривать. Он поручил ему постройку капеллы и гробниц Медичи.[146] Не желая уступать Микеланджело кому бы то ни было, папа даже предложил художнику постричься в монахи[147] и обещал ему доходный бенефиций. Микеланджело, однако, отказался. Тогда Климент VII все же назначил ему ежемесячное содержание, втрое превышавшее вознаграждение, которое просил у него сам Микеланджело, и подарил дом по соседству с церковью Сан-Лоренцо.

Все, казалось, шло хорошо, и работы для капеллы подвигались весьма успешно, как вдруг Микеланджело покинул подаренный ему дом и отказался от денег Климента VII.[148] Он снова пал духом. Наследники Юлия II грозили ему преследованиями, обвиняли чуть ли не в мошенничестве. Они не могли простить ему, что он бросил работу над гробницей. Одна мысль, что он должен будет предстать перед судом, сводила Микеланджело с ума. В душе он признавал правоту своих противников и считал себя кругом виноватым, ибо не выполнил своих обязательств, а раз так, то нельзя принимать жалованье от Климента VII, пока он не возместит денег, полученных от Юлия.

«Я не работаю, не живу», – пишет он.[149] Он умолял папу повлиять на наследников Юлия II, помочь ему возместить все, что он им должен.

«Я все продам, сделаю все, что угодно, лишь бы только с ними рассчитаться».

Или же пусть ему разрешат посвятить себя всецело памятнику Юлия II:

«Я не пожалел бы жизни, только бы мне освободиться от этого обязательства».

При мысли, что Климент VII может умереть и тогда враги доведут дело до суда, Микеланджело терялся, как ребенок, плакал, приходил в отчаяние.

«Если папа мне ничем не поможет, мне не жить на' этом свете… Я сам не знаю, что пишу, я совсем потерял голову…»[150]

Климент VII, считавший, что не следует принимать чересчур всерьез душевные драмы художников, настаивал на том, чтобы работа над капеллой Медичи не прерывалась. Друзья, которым щепетильность Микеланджело была совершенно непонятна, убеждали его, что глупо и смешно отказываться от денег папы. Один пробирает его за то, что он поступил необдуманно, и просит впредь не позволять себе таких чудачеств.[151] Другой пишет ему:

«Я слышал, что Вы отказались от содержания, бросили дом и прекратили работу. Мне это кажется совершенным безумием. Перестаньте, друг мой, играть на руку своим врагам… Выбросьте из головы гробницу Юлия II и получайте Ваши деньги, коль скоро Вам их дают с охотой».[152]

Но Микеланджело упорствовал. Тогда папское казначейство поймало его на слове и отменило назначенное ему содержание. Дойдя до крайности, несчастный вынужден был спустя несколько месяцев поступиться своей гордостью и просить о выплате положенных ему денег. Сперва он стыдится, робеет:

«Дорогой Джованни, перо всегда смелее языка, поэтому я пишу Вам то, о чем последнее время много раз хотел, но не решался Вас спросить: могу ли я еще рассчитывать на положенное мне содержание?… Конечно, отмена его ничего не изменит в моих намерениях, я буду по-прежнему работать для папы, сколько смогу, но мне хотелось бы знать определенно, чтобы устроить соответственно свои дела…»[153]

Спустя некоторое время, подгоняемый нуждой, он предпринимает новую попытку:

«Хорошенько поразмыслив, я понял, что папа очень близко принимает к сердцу постройку капеллы Сан-Лоренцо. Назначив мне сам денежное содержание, его святейшество, без сомнения, хотел освободить меня от всяких забот, с тем чтобы я мог быстрее выполнить его желание; не согласиться – значило бы задержать работу. Поэтому я передумал, и если раньше не брал денег, то теперь по многим причинам, о которых не место здесь писать, хотел бы их получить… Соблаговолите мне их выдать, посчитав со дня назначения… Сообщите также, когда я могу на них рассчитывать…»[154]

Но его решили проучить и ничего не ответили. Прошло два месяца, а Микеланджело все еще не получил ни гроша. Его заставили повторять еще и еще раз свою просьбу!

Микеланджело терзается, но работает; он жалуется, что заботы убивают воображение:

«…Неприятности очень на меня действуют… Нельзя делать руками одно, а думать о другом, тем более скульптору. Говорят, что все это должно меня подстегнуть, но от такого подстегивания не двигаешься вперед, а пятишься. Вот уже больше года как я не получаю содержания и борюсь с нуждой; я очень одинок, меня одолевают заботы и приходится отдавать им больше сил, чем искусству. У меня нет денег даже на то, чтобы держать слугу».[155]

Климент VII бывал иногда тронут его страданиями, выказывал ему участие, заверял Микеланджело, что, «покуда жив», не оставит его своими милостями.[156] Но затем неистребимое «легкомыслие Медичи одерживало верх, и папа не только не думал о том, чтобы как-то облегчить положение Микеланджело, но еще обременял его новыми заказами, вроде нелепого колосса, голова которого должна была служить колокольней, а рука – дымоходом.[157] Микеланджело вынужден был, хотя и недолго, заниматься этой вздорной затеей. Постоянно приходилось также воевать с работавшими на постройке каменщиками и возчиками, которых старались совратить с пути истинного тогдашние апостолы идеи восьмичасового рабочего дня.[158]

Росли и домашние неурядицы. С годами отец Микеланджело становился все раздражительнее и несправедливее; однажды старик вздумал бежать из Флоренции, утверждая, что сын его выгнал. Микеланджело написал ему великолепное письмо:[159]

«Дорогой отец, я был очень удивлен вчера, не застав Вас дома, и еще более удивился, когда узнал, что Вы жалуетесь на меня и говорите, будто я Вас выгнал. Со дня рождения я старался ни в большом, ни в малом не огорчать Вас; все лишения, которые я претерпел, я претерпел только из любви к Вам… Я всегда за Вас заступался – Не далее как несколько дней назад, когда мы разговаривали с Вами, я обещал посвятить Вам остаток моей жизни и сейчас снова Вам это обещаю. Я изумлен что Вы так быстро все забыли. Вот уже тридцать лет, как Вы и мои братья могли убедиться, что я всегда в меру сил своих заботился о Вашем благополучии и в мыслях и на деле. Как же Вы решаетесь говорить всем и каждому, что я Вас выгнал? Неужели Вы не понимаете, какая обо мне пойдет слава? Ко всем моим заботам, заботам, которые я, любя Вас, на себя принял, мне только этого еще недоставало! Хорошо же Вы меня вознаграждаете!.. Пусть так; пусть я за всю свою жизнь не принес Вам ничего, кроме вреда и горя, я прошу у Вас прощения, как если бы был виноват. Простите меня, как блудного сына, который всегда дурно жил и причинял Вам одно зло. Еще раз прошу Вас простить меня, негодного, но не давать людям повода говорить, что я Вас выгнал, ибо мое доброе имя значит для меня больше, чем Вы думаете: как-никак я Ваш сын!»

Такая сыновняя любовь и покорность лишь ненадолго обезоружили сварливого старика. Он обвинил сына в том, что тот его обобрал. Выведенный из терпения Микеланджело написал ему:[160]

«Я уж и не знаю, чего Вы от меня хотите. Если моя жизнь Вам в тягость, Вы нашли верный способ от меня избавиться и скоро опять вступите во владение ключами от сокровища, которое, как Вы утверждаете, я от Вас прячу. И благо Вам будет, ибо вся Флоренция знает, что Вы были очень богаты, что я Вас всегда обкрадывал и заслуживаю кары: все Вас будут хвалить!.. Говорите и кричите, что угодно, но не пишите мне больше – Вы мешаете мне работать. Вы сами виноваты в том, что я вынужден напомнить Вам, сколько всего Вы получили от меня за эти двадцать пять лет! Я не хотел говорить об этом, но в конце концов пришлось!.. Подумайте хорошенько!.. Умираешь только однажды и уже не возвращаешься с того света, чтобы загладить несправедливость, которую совершил. А Вы, стоя одной ногой в могиле, решаетесь быть несправедливым. Да хранит Вас бог!»