Татьяна Мудрая - Мириад островов. Строптивицы

• Название: Мириад островов. Строптивицы
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Мириад островов — пятнадцать лет спустя.

---

— Шурчиных шкурок? Он же шами шумные.

— У тебя дикция неважная, — сердобольно заметали Олли. — Наверное, клыки во рту мешают? В смысле ранят.

— Вы жалеете? Меня? — вдруг спросил карлик вполне серьёзно. — Даже если издеваетесь, всё равно. Вы, наверное, сильные, раз так умеете.

— Или просто не понимаем, что опасно, а что нет, — вздохнула Барба. — Опыта не хватает. Ты и впрямь можешь нас покусать досмерти? Кровь выточить из вен и прочее?

— Не могу, — удручённо ответил карлик. — Я ведь только бывший человек — ни прибавить, ни убавить. Хотя скорее убавить. Даже клыки легче втянуть внутрь, чем выпустить наружу, изо рта. Дело в том, что рядом с моим подземным убежищем стало слишком шумно и чересчур бодро. И когда мне предложили переждать в плите с частью моего народа…

— Довольно, не продолжай, — Олли решительно вклинилась в паузу. — Что до шума — я надеюсь, он прекратится, наконец. Удивительно, что эти прислужники нечистого делают там с нашим приданым. Красть, во всяком случае, им наверняка будет скучновато.

— Позвольте поинтересоваться, а что там такое? — спросило потустороннее создание с весьма живой интонацией.

— Поинтересоваться-то можно, да большого проку с того не будет, — ответила Барба. — Небольшую часть его составляют женская одежда, столовое и постельное бельё, простые, как мы привыкли…

— О! Знатные девицы из хорошего дома — и привыкли к простоте? Это ново! — обрадовался человечек и даже потёр руки. При этом стало ясно, что когти на самом деле — сильно отросшие и перекрученные спиралью ногти. Обыкновенные.

— Ты, верно, был человеком, до того как стать… — начала Барба.

— Хозяином летучих мышей? Разумеется, — ответил он. — И это вовсе не такая забавная история, как вам может показаться. Хотите послушать? Уверяю вас, терпение ваше будет вознаграждено сторицей: пока мы находимся тут, мои приятели добудут вам какую-никакую пищу, не требующую готовки.

— Отчего же нет, — ответили сёстры почти хором.

— Тогда навострите уши, распушите перья, откройте глаза пошире и не вертите головами, мои совушки…

Давным-давно не было здесь никаких башен и никаких стен, только холм высился, подобно острову, посреди плавного течения Игрицы. Река здесь раздваивалась и огибала вершину словно обручальным кольцом — с того и звался холм Обручальным. Склоны поросли густым лесом, основание было широким, а самая вершина в своей наготе походила на острый отломок кости. Граница двух маркизатов, Октомбер и Шарменуаз, проходила по реке, сам же холм был ничейным. Владельцы — и один, и другой — зарились на сие место, желая возвести на нём пограничную крепостцу, но не хватало обоим ни воинов для захвата, ни золота для того, чтобы свести лес, наломать и привезти камень для башенных стен.

Сами маркизы с семьями жили не так далеко от берега, всяк по свою сторону весёлой воды. И были у них младшие дочери, почти ровесницы: как и принято в нашей земле, светловолосые и сероглазые, крепкие станом и отважные духом. Никогда эти девушки не видели друг друга, ибо враждовали их отцы. И разделяла обеих широкая вода.

Но вот однажды вышла на прибрежный песок девица Айелет из рода Шармени, чтобы выстирать и высушить на себе нижнюю сорочку, благо не было никого на берегу в такой ранний час. И видит — наклоняется над водой такая же юная красавица и тоже нагнулась над чистой водой, и так же, как и перед Айелет, плещется и мерцает перед ней отражение.

Выпрямились обе и глянули друг другу в очи — а зрение обеих было по причине юности таким острым, что разглядели они друг в друге всё до последней чёрточки.

— Кто ты? — спросила Айелет. — Не верю я своим глазам: будто поставили на самом стрежне зеркало от воды до самого неба.

И произнесла такие строки:

— Словно одно чрево выносило нас,
Словно облекла скорлупа одна,
Словно мы лежали, сплетясь накрепко:
Птенцы одного яйца, ядра одного ореха.

— Зовут меня Исанжель из рода Октомбри, — отозвалась другая девица, и слова сии перенеслись на другой берег так легко, будто у них были крылья. — Не верю я своим глазам: где у меня родинка на правой щеке — у другой девицы на левой. Где серебряный перстенёк на пальце левой руки — у неё на правой в точности такой же: с мужской синей бирюзой, алыми девичьими корольками. Так же в точности спускается золотой локон на её белую щёку, а на щеках играет алый румянец и смеются ямочки. Так же крепки её груди, не знавшие в себе молока, и строен нагой стан.

И произнесла стихи:

— Верно, были у наших матерей мужья-близнецы,
Верно, на одно лицо и статью одинаковы,
Верно, спутали их милые родительницы,
Как всех четверых вокруг клинка оборачивали.

А был тогда древний обычай: если молодая пара желала сойтись не по сговору, не по желанию родителей, а по своей вольной воле, то отыскивали они присяжного мастера тяжёлого клинка и над вынутым из ножен мечом произносили слова клятвы. Считалось это порицаемым, но также и законным, ибо по нагой остроте проходит граница меж смертью и жизнью.

— И наши стихи будто один арфист сочинил и положил на мелодию, — ответила Айелет. — Я зовусь Айелет да Шармени, и делит нас надвое не крепкое серебряное зеркало, не острый стальной меч, а тихая речная вода.

В те давние времена Игрица и впрямь текла по равнине и бесилась только в ледоход, разламывая пополам льдины, разливаясь озером и подтачивая берега.

— Отчего тогда тебе, Айелет, не переплыть через воду? — ответила Исанжель. — Или ты хочешь подождать, пока я сама такое сделаю?

Бросилась Айелет в реку как была и легко достигла другого берега — в те давние времена оба они были невысокие.

Взялись девушки за руки и поцеловались, а потом улеглись в зарослях чернотала и стали учтиво да прилично беседовать.

На следующий день сделала такое Исанжель, и укрыли их обеих поникший тростник и свисающая с кручи трава.

Мало кому из родни и тем более слуг приходило на ум учинять семейный досмотр. И оттого длилось счастье девушек всю весну и всё лето. Однако встречались они лишь при ярком свете солнца и никогда — при тусклом свете луны.

— Если бы тебе стать прекрасным юношей, пожалуй, не было бы нужды нам ото всех таиться, — сказала как-то Айелет подруге.

— Если бы тебе стать прекрасным воином в цвете лет, всё равно не обручили бы нас и не повенчали, — ответила Исанжель своей милой. — Ибо наши отцы вечно в ссоре.

— Что же нам делать? — спросила подругу Айелет.

— То, что уже делаем, — ответила Исанжель с грустью. — Видно, большего не подарит нам судьба.

Весна — время лёгкое, лето — беспечное. Но в середине осени, когда поникли и поредели ивы, пожухла трава и земля сделалась волглой, пришлось обеим укутываться в плащи и укрываться от заморозков попеременно в широкой яме от корней упавшей сосны или в узкой норе под обрывом. Тогда увидел их ласки главный смотритель дома Шармени и доложил хозяину.

— Ведал я, с кем милуется моя родная кровь, надеялся, что примирит это наши семейства, но не подозревал, что так далеко зашло дело у обеих, — сказал тот в гневе и ещё прибавил:

— Вот если бы уже стояла на верху холма замковая башня, заточил бы я туда мою блудную дочь и не тревожился более ни о чём.

Когда же переплыла Исанжель через реку с узлом своих одежд на голове — ибо то была её очередь искать брода — и стала обтираться и кутаться, увидел её один из пастухов отца. Он давно уже чуял неладное, а тут ещё Айелет смотрела со своей стороны на подругу, улыбалась и махала рукой.

И вот рассказал пастух о виденном управителю дома Октомбри, а тот — отцу Исанжель Рассвирепел тогда сеньор Октомбри и промолвил:

— Родные стены не могут удержать их от непотребства, которое творят.

И пожелал вслух:

— Вот если бы уже стояла на верху холма замковая башня, запер бы я туда мою презренную дочь и оставил на произвол судьбы.

Сами девицы не подозревали о том, что их кто-то видел. Но когда в очередной раз увиделись на берегу сеньората Октомбри, сказала Айелет:

— Снег в воздухе, изморозь на земле, остуда в сердце. Ибо всему своё время и место под солнцем: зимой спать, весной ликовать, летом растить урожай, в начале осени его собирать, поздней осенью грустить. Расстанемся же для грусти и памяти, ибо урожай нашей любви уже поспел и собран в житницы.

И ответила Исанжель:

— Печально всё это. Одно остаётся нам в утешение: что ходили мы прямой дорогой дня и никогда не соблазнялись кривыми тропами ночи. Оттого надеюсь я на новую, лучшую весну.

— Я тоже надеюсь, — вздохнула Айелет и даже немного поплакала.

А пока обменивались девушки на прощанье любезными словами, в глубочайшей тайне спустился сеньор Шармени в погреб своего дома, зажёг чёрную полуночную свечу посреди мелового восьмигранника, окропил алой влагой, что выцедил из пальца, и воззвал к Хозяину Сов: