Татьяна Мудрая - Мириад островов. Строптивицы

• Название: Мириад островов. Строптивицы
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Мириад островов — пятнадцать лет спустя.

---

— Даю вводную, кавалеры, — проговорила младшая сестра, слегка отодвигаясь от живого свёртка внутрь кровати. — И призываю к… э… сугубой сознательности. Ваш совместный дом еле держится и вот-вот рассыплется вдребезги, пойдёт порохом и так далее. Судя по всему, добровольная сдача и безоглядная капитуляция его не устроят. Слишком долго был голоден.

— Это как джинн из бутылки, — кротко пояснила Олли. — Не слышали? В первое столетие плена он мечтал кругом осчастливить того, кто выдернет пробку, во второе — исполнить одно-единственное желание, а под самый конец — растерзать первого, кто на глаза попадётся.

Сентемир попробовал оглянуться, чтобы убедиться, что она говорит всерьёз, но его чувствительно куснули в шею.

— Ну вот, — продолжила Барба. — Крепость получила своё в преизбытке — но один-единственный раз. Я так думаю, невест всё же посвящали и после того, как воздвигся Мост Влюблённых. Только что-то шло неправильно. У нас не было времени перелистывать все тома библиотеки — пришлось довольствоваться не очень связными историями, одна из которых и вообще прошла мимо здешних обитателей. Но, кажется, должна происходить некая игра стихий. Э… телесных начал.

— Если кратко — мы должны быть взяты силой, — вздохнула Олавирхо. — Или вы — по выбору. Боюсь, Барба, что оба наших женишка — тоже девственники, невзирая на упрямство и показуху.

— Почему — боишься? — деликатно хихикнул Армин. — Я бы на твоём… вашем месте только радовался.

— А мы обе на своем месте, — отрезала Олли. — И место это — вовсе не операционный стол и не лаборатория для рискованных экспериментов.

Сестрёнка, что там тебе видать? Ну, на ощупь?

— Куда меньше, чем на гравюрах сюнго, — озабоченно проговорила Барба, придвинувшись к месту исследования и слегка трогая поникший клювик. Сента зашипел сквозь зубы, Армин отчего-то хихикнул и шлёпнулся назад.

— На парковую статую в древнеримском стиле тоже непохоже. И вяловат — для прободения девства никак не годится. Может быть, мне стоило бы втиснуться между постелью и вами обоими?

— Разве на крайний случай, — ответила сестра. — Говорят у нас: если на деве лежит и девой прикрывается, то фиг ему ещё хуже сделаешь.

На этих словах Сента выгнулся наподобие длинного лука и произнёс сквозь зубы нечто неразборчиво-выразительное.

— Олли, ты там что с моим суженым творишь? — картинно возмутилась Барба.

— Ну, понимаешь, внезапно поняла, что я куда больше ба-нэсхин, чем думала вначале. И у меня не один тот кинжал, что у пояса.

— Пошла больше в папу Орихалхо, чем в маму Галину?

Должно быть, Сента был в курсе морянской антропонимики, а также родословия невесты, ибо сам он как-то обмяк, а пятая конечность, наоборот, напряглась, затрепетала и начала расти.

— Ну, если не сейчас, то никогда, — вздохнула младшая сестра.

Пересекла белое льняное поле и подобралась вплоть к живому монументу. Встала на колени, прижавшись к мощному гладкому торсу, раздвинула их — и решительно опустилась на остриё.

— Ойй.

Брызнуло вверх и пролилось нечто ярко-алое, испятнало непорочную белизну. Барбара еле удержалась, ухватив за плечи свою старшую:

— Всё. Отпускай его, а то как бы в обморок не впасть. Сенте.

С трудом отсоединилась, покатилась вглубь, легла на спину. Жених упал рядом, почти поперёк тела, придавил.

«И это — неземное наслаждение? В самом деле на местную хирургию похоже. И как-то уж слишком сразу. Там ещё эти… фрикции и тремор, что ли, должны получиться».

Но на самом деле ей было как-то удивительно. Тихая проказливая ласка рождалась в глубине остро ноющего тела, поднимаясь из лощины кверху вместе с розовато-белой липкостью.

Ничто не имело привычных имён из учебника. Не было похоже само на себя. Ни квадратное ложе, окованное светлой медью. Ни разбросанные по нему и вокруг него материи, грубо меченные пурпуром. Ни восьмеричный зал с окном наверху. Ни — даже — лица юношей, лицо сестры, вскормленной тем же молоком.

Всё было с иголочки новым и неизведанным.

Олавирхо тем временем обошла вокруг постели, дотронулась до шёлкового кокона:

— Посмотрим, как пирожок испёкся. Не изошёл ли паром и не подмок ли снизу.

— Насчёт такого не скажу, но младенец уже вырос из пелёнок, — ответил Арминаль с ехидной улыбочкой. — Показать?

— Ладно, не дёргайся понапрасну, — девушка вынула из ножен крючковатый кинжал и провела от горла до пупка, разнимая пухлые половинки футляра.

От обоих вмиг отлетели прежнее дурачество и былая дерзость.

Фавн и Фавна. Фавн и Фатуа. Чета древних богов.

Тело внутри оболочек кажется чуть более смуглым и куда более гладким, чем у Сентемира, почти таким же, как у неё самой. Но — роскошный штиль каштановых волос вместо беспокойной вороной зыби. Но — глаза цвета грозовой тучи против зеленовато-молнийных. И светлый ясень будто отполированной плоти, по которому бежит, чуть извиваясь, тончайшая нить гранатового цвета.

— Замри и не шелохнись.

…Утвердив колени по обеим сторонам неподвижного тела. Сдвигая оболочку и кончик джамбии вниз по направлению к ступням. Еле заметным движением огибая препятствие восставшей плоти.

— Морянке почти нечего дать земле при первом соитии. Но случаются и заместительные жертвы.

— Юные груди, стройная талия, узкие бёдра и тьма несоздания, глядящая из лонного ока. Боги подарили мне деву, которая ничем не оскорбляет моего чувства прекрасного, — пробормотал Армин.

— Боги или Хозяин Сов?

— Неважно. Тьма равна свету, рождение меньше нерождения, ничто куда больше, чем мириад.

— Прекрасно, что ты это понимаешь.

Алая струйка, раздваиваясь, уже течёт по внутренней стороне бёдер, ветвится, изгибается, падает внутрь с половины пути.

Кривое острие падает внутрь слезящегося глаза — не более чем на ноготь младенца.

Армин кричит в благоговейном ужасе.

Олли бросает кинжал, распластывается перед ним подобно морской звезде:

— Иди. Плоть к плоти, кровь к крови.

Барба любуется неутомимыми всадником и кобылицей, наездницей и яростным жеребцом. Сентемир приподнимает голову, опирается на руки, вспомнив, кого сам он затиснул под себя, — в ужасе от своей мужской непочтительности.

И пока он предаётся ужасу, чужие бёдра обвивают спину, как виноградная лоза, умелые пальцы направляют его угря в пещеру, где тот был бы рад находиться вечно.

— Мне не так больно, как тебе, и совсем не страшно, — жарко шепчет Барбара ему на ухо.

Оба несутся вскачь, вперёд и ввысь…

Кто-то из четверых приподнимается, подворачивает фитили обеих ламп. В темноте, припахивающей фиалками и сажей, тела в очередной раз отыскивают друг друга, угадывают наощупь.

Утром Барбара толкает сестру в бок — все как повалились на кровать, будто охапка дров, так и лежат.

— Я чувствую людей в замке.

— М-м, ну конечно: ушли и вернулись, — догадывается Олавирхо. — Всё и вся под контролем.

— Надо привести тут в порядок и встретить, — отвечает обеим Сента. — О, смотрите! Крови-то нет и в помине.

— Ты ещё удивляешься? — говорит Арминаль. — Жертва принята. Доказывай теперь, что мы простились с девственностью — все четверо.

— Четверо, две или никто, — смеётся сначала умница Барб, потом все сразу.

Когда кастеллан и вся немногочисленная замковая челядь, а за компанию — пришедшие по воде королевские гвардейцы и местные селяне отомкнули парадные створы, внутри их каким-то чудом встретили две пары, обряженные так, как и полагалось новобрачным былых времён: сафьян и юфть, парча, штоф, и аксамит, корсеты и корсажи, фижмы кафтанов и юбки на обручах, жемчуг, гранат, кораллы и бирюза. На пальцах скромно сияли освящённые перстни, числом четыре — скромно и ненавязчиво, ибо хорошее обручальное кольцо и хороший брак мало чем должны напоминать о своём присутствии.

— Объявляю всем нашим подданным, что супружество увенчано и скреплено телесной печатью, — говорит Сентемир да Октомбер как наиболее представительный изо всех четырёх. — Теперь дело лишь за тем, чтобы скрепить его духовно.

— Что же до приданого невест, если кого это интересует, ибо наши юные супруги не успели проявить должный интерес… — подхватывает Барбара.

Олавирхо же высыпает на ладонь содержимое одного из мешочков. Не золото, но нечто весьма на него похожее.

— Зерно, — шепчет кастеллан.

— Семя в обмен на семя, — подхватывает Олавирхо с самым скромным выражением лица. — В Рутене такое именуют «вечный газон» или «чудесная лужайка»: смесь трав, подвергнутых генной модификации. Как и всё там, это семя отягощено печалью и дурными последствиями. Но здесь, в Вертдоме, эти злаки не дадут ничего помимо радости. Стоит бросить горсточку на самый что ни на есть камень, как потянутся вверх ростки, а корень нащупает подземную влагу. Овцы и козы будут щипать траву с великой охотой, а там, где отыщется какой-никакой грунт, будет она пригодна и для человека. Скрепляет осыпи и овраги, радуется иным цветам и листьям, но не берёт под себя больше, чем ей позволено сеятелем. Наши мужья смогут дарить семена, обменивать и продавать.