Татьяна Мудрая - Мириад островов. Игры с Мечами

• Название: Мириад островов. Игры с Мечами
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Мириад островов — шестнадцать лет спустя.

---

— Я ничего не видел и слышал, — ответил её гвардеец. — Но, говорят, что иным из смотрящих на Дерево подаётся весть. Остальные просто сей же час забывают.

Потом они вернулись к своим на поляну. Народ приходил и уходил, оставшиеся негромко переговаривались друг с другом и с приходящими. Кони паслись и дремали, всадники ели всухомятку, растянувшись на траве.

— Иния, — сказал, наконец, Торкель, — уже вечер близко, а многие из наших ещё не ходили к Деревьям. Надо бы на ночлег проситься.

— Куда? — спросила Галина. — В городок возвращаться неохота. А почему нельзя прямо здесь лагерь разбить? Священные места?

— Было бы так просто, — откликнулся Сигфрид. — Паломники ведь и для того сюда наведываются, чтобы земли коснуться, сон вещий получить. Нет, причина в Граничной Реке. Да на пальцах ведь игнии трудно объяснить. Вы же на берегу сегодня не были.

— А это далеко?

— Если они захотят — близко. И чисто. А не соизволят… Да что рассусоливать — поедемте. На месте вам объясним.

Река делила пополам рощу — за ней еле виднелись густая трава, переплетенная прядями, и на ней деревья, гораздо более мощные, чем на ближнем берегу. Или, возможно, туман создавал такое впечатление, золотистый потусторонний туман, на фоне которого бродили тени и смутные ореолы? Вдали через спокойную воду пролегал однопролётный мост, более или менее угадываемый.

— Сигфрид, куда можно пройти по мосту?

— Вы не слышали толков? Иногда в снежные горы или крошечное селение, упрятанное во влажную низину, редко — туда же, откуда пришёл. Мейстеры из рода Хельмута — сам он, его отец Готлиб, Аксель — утверждали, что там лежит Рутен, но только их собственный Рутен. Ну, вы понимаете, — для дела.

— Кажется, понимаю. О любви Хельмута к обречённой невесте Марджан уже рассказывают сказки по ту и эту стороны мира.

— Вот как раз на этом месте Торригаль-старший их и соединил, — добавил Торкель без особой торжественности. — Самим собой, только в виде клинка. Он же, но в человеческом облике, и похоронил потом Великого палача.

— И теперь все стали бояться угодить в туман, когда он прихлынет. Хотя в этом нет большой логики, — подхватил Сигфрид. — Ну, междумирье. Ходить в Рутен и обратно через книжные страницы или солёную воду — ходят, а сквозь мерцание Дальних Полей — жила не тянет.

«Потому что рутенцы ни в какое бессмертие не верят, — думала Галина. — То есть на словах и в уме верят, религии постарались, а сердцем нет, оттого смерть и повергает наш род в такой ужас. Её неизбежность могла бы свести с ума, если б мы не отодвигали от себя такую мысль или хоть не рационализировали её. На худой конец смерть мыслится избавлением от бед жизни. А вертдомцы, которые видят в жизни — только жизнь, ценную саму по себе? Они-то как и почему не боятся никаких антитез? Духи и привидения существуют и на Большой Земле, личными переживаниями рая и ада заполнены все библии, талмуды и кораны — однако скептицизм землян ничем не пробить. А я — я-то на какой стороне реки?»

— Ладно, камрады, я поняла. Туман лучше не хлебать, покуда жизнь дорога. Только искать в Хольбурге неведомо чего на ночь глядя все равно не хочется, а вам?

— Нас легко примут в Вольном Доме, — отозвался тот. — Близостью к королевскому семейству и свойством с живой сталью там гордятся и стараются её поновлять. Ты, иния Гали, причастна к первому и намереваешься привлечь к себе вторую. В том смысле, что имеешь поручение от нового короля к старому и его мечу-побратиму.

— Об этом я даже не думала. Вообще неловко напрашиваться.

— Почему? Они существуют просто и без затей, — добавил Сигфрид. — Нисколько не чванятся, хоть с недавних пор обретаются в сословии Стоящих-в середине-Защитников.

«Ох. Неужели придётся открывать перед ними всеми заматерелые рутенские предрассудки и перебирать их один за другим? Что палачей боялись и брезговали. Что они были изгоями, оттого что отнимали у людей священное достояние, данное Богом, или причиняли им боль. Брали на себя дурную ауру покойника. И хотя такое было лишь на белом Западе — я-то сама кто? Арапка родом из Азиопы?»

— Ладно, друзья, садимся в седло и поехали договариваться, — сказала вслух и очень громко. — Остальная братва пускай догоняет.

Вольный Дом раскинулся в дальнем конце рощи и своим кирпичным забралом, поверху утыканным остриями, напоминал крепость. Впрочем, как часто бывает в Верте, на стены забрался плющ, уже одетый крепким листом, похожим на малахит, так что еле виднелись узкие смотровые окошки, проделанные на уровне человеческих глаз, а через моховую дорожку, которая обходила забор по периметру, тянулись побеги дрока и чабреца.

Когда трое всадников добрались до калитки искусного чугунного литья, предосторожности стали им понятны. Во дворе, среди удивительно красивых кустов, покрытых свежей зеленью, и цветочных куртин, играли дети всех возрастов, почти такие же нарядные, как здешняя растительность.

Услышав стук копыт, все они остановились и подняли головы: создавалось впечатление, что они ждали гостей ещё когда те трусили вдоль ограды и теперь еле сдерживаются, чтобы не заполонить собой весь проём. Но подошла лишь одна женщина средних лет, невеликого роста, худощавая, в домашнем платье без опояски и плотном чепце. Галина догадывалась, что под ним местные уроженки приноровились скрывать седину.

— Говорить буду я, — вполголоса предупредил Сигфрид. — Высокой инии не положено вступать в беседу первой, а я ко всему здешнему привычен.

— Слава и почёт этому крову, — громко сказал он затем.

— Удачи следующим по пути, — ответила женщина. — Я Веронильд, старшая женщина дома, но если вы пришли говорить с моим мужем и набольшим сыном, то они прибудут лишь завтра.

— Нет, — ответил Сигфрид. — Мы люди благородной Гали Алексдоттир Рутенки, принятой при дворе нового короля, и всего лишь просим ночлега ради господина нашего Езу Ха-Нохри.

— Могли бы не тратить столько слов, — ответила Веронильд, отмыкая задвижку. — Гость — благословение небес. Достойный гость — благословение вдвойне. Приветствую тебя, игна Гали, со всеми твоими спутниками!

— Нас чуть больше, чем трое, — пояснила Галина, уже входя внутрь. — Вернее — восемь человек, пятнадцать лошадей.

— Кони найдут себе выпас на заднем дворе, — деловито решила дама Верона (Галина решила именовать её так хотя бы про себя). — Охране прилично расположиться в саду — погода тёплая, внутри из-за ребятни шумно и тесно, оттого и мои мужики стараются убраться отсюда подальше. Даже без законного дела.

Галина осмотрелась. Сад, разумеется, был великолепен и открывался далеко не с первого взгляда. От него наносило смешанными ароматами тучной земли, первоцветов и удобрений, а почти неизбежная сушилка для белья вкупе с горкой и качелями, подвешенными к ветви дуба, почти такого же большого, как лесной патриарх, нисколько не портили пейзажа. Но вот дом…

Ей мало верилось, что в этой громаде из вековых брёвен могло не хватать места. Фундамент был каменный, стены — похоже, из морёного дуба или чего-то не уступающего ему в цвете и прочности. Никаких веранд, внешних галерей и беседок: то, что называется «топорная работа».

«И воплей испытуемых отсюда не слышно, — подумалось ей. — Уходят в дерево и камень».

— Ты, госпожа, могла бы разместиться в уюте, коли одна, — задумчиво рассуждала тем временем Верона, полуукрадкой наблюдая за гостьей. — Только не в светлых комнатах, там одна всего и порожня: мужская.

— Внизу, в полуэтаже? — спросила та, припоминая особенности вертдомской архитектуры.

— Подвал это, — объяснила хозяйка. — Оконцев нет, продухи одни зарешётчатые. Но сухо и свежим из сада потягивает.

Туда вели ступени, обточенные старостью и напоминающие кость. Плиточные полы сверкали недавним мытьём, у одной из каменных стен располагались широкие лавки, в другой, облицованной светлым деревом, были прорезаны низкие сводчатые двери.

Одну из таких и распахнула Веронильд.

— Вот. Как раз сегодня утром обиходили с пола до потолка.

Потолок оказался коробчатый, словно крышка ларца, «продухи» шириной в детское запястье затянуты сеткой с крупными ячеями. Из мебели наблюдалось только самое необходимое: узкая кровать с лоскутным покрывалом поверх матраса, тростниковая ширма, стол, рундук и табурет. Всё тяжёлое, с грубой резьбой и прикреплено к полу, будто на корабле.

— Мыться и прочее можешь за плетёнкой, — сказала женщина, — но за дверью направо у нас баня с кадкой, кадку мы всякий раз щёлоком драим и травяными вениками опахиваем. Вода идёт из озерца по трубам прямо в печной котёл, если охота — ребята вмиг нагреют. Зажжённый светец тоже принесут вечером или прямо сейчас, а посумерничать можешь и здесь, и вместе со всем нашим народом. Старшая моя дева на руку легка и кухарить ловка.