Стивен Кинг - Страна радости

• Название: Страна радости
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-081235-6

Студент Девин Джонс, решивший подработать в парке развлечений «Страна радости», внезапно словно попадает в своеобразный параллельный мир.

Здесь живут по своим правилам, говорят на особом языке и очень не любят, когда кто-то задает «лишние» вопросы. Особенно – если они касаются убийства молодой девушки Линды Грей, тело которой было обнаружено в парке, в павильоне «Дом ужасов».

Пытаясь найти ответы на эти вопросы, Девин понимает: за ярким фасадом парка развлечений скрываются опасные тайны, а если разворошить прошлое обитателей «страны радости», то его собственная жизнь может непостижимым образом измениться раз и навсегда…

---

– Господи, не представляю. Возможно. Но… могу я задать вопрос, сэр?

– Спрашивай о чем хочешь.

Я замялся, потом решил поймать его на слове:

– Оставлять детей под присмотром чужаков… оставлять детей в парке развлечений… мне кажется… ну, не знаю… это жестоко. – И торопливо добавил: – Хотя Качай-Болтай рассчитан на малышей. Тут им действительно весело.

– Ты должен кое-что понять, сынок. В «Стране радости» мы работаем вот с такой прибылью. – Он оставил крошечный зазор между большим и указательным пальцами. – Когда родители знают, что за их малышами приглядят хотя бы пару часов, они приезжают всей семьей. Если им придется нанимать няню дома, они скорее всего не приедут, и тогда наша прибыль бесследно исчезнет. Я понимаю твою логику, но у меня есть своя. Большинство малышей никогда не были в таком месте, как наш парк. Они запомнят его, как запомнят первый фильм или первый день в школе. Благодаря тебе они не запомнят своих слез, вызванных разлукой с родителями. Они запомнят, как танцевали «Хоки-поки» с Хоуи, со Счастливым псом, который появился, как по мановению волшебной палочки.

– Пожалуй.

Мистер Истербрук протянул руку, но не ко мне, а к Хоуи. Заговорил, гладя мех узловатыми пальцами:

– В парках Диснея все расписано до мелочей, и я это ненавижу. Ненавижу. Я думаю, то, что делают в Орландо, – пародия на развлечения. Считаю, все должно идти от души, и иногда встречаю человека, который интуитивно знает, как развлекать людей. Возможно, ты именно такой. Еще слишком рано, чтобы сказать наверняка, но да, возможно, ты такой. – Он положил руки на поясницу и потянулся. Я услышал, как неожиданно громко захрустели кости. – Позволишь доехать с тобой на электрокаре до лежки? Думаю, на сегодня мне солнышка хватит.

– Мой электрокар – ваш электрокар. – Поскольку «Страна радости» принадлежала ему, я говорил чистую правду.

– Я думаю, этим летом ты часто будешь носить шкуру. Большинство молодых людей считают, что это тяжелая работа, даже наказание. Не верю, что у тебя возникнут такие мысли. Или я ошибаюсь?

Он не ошибался. За последующие годы чего я только не делал, и моя нынешняя редакторская работа – возможно, последняя, перед суровой реальностью выхода на пенсию – очень хороша, но я никогда не чувствовал что необыкновенно счастлив, что нахожусь именно на своем месте, как там, в парке развлечений, когда в шкуре танцевал «Хоки-поки» в жаркий июньский день.

Импровизация, детка.

* * *

После того лета мы с Томом и Эрин остались друзьями, и с Эрин я дружу до сих пор, хотя теперь мы общаемся посредством электронной почты и «Фейсбука» и разве что иногда встречаемся за ленчем в Нью-Йорке. Я никогда не видел ее второго мужа. Она говорит, что он хороший парень, и я ей верю. Почему нет? Пробыв восемнадцать лет замужем за мистером Первым Хорошим Парнем и имея возможность сравнивать, едва ли она могла выбрать лузера.

Весной 1992 года у Тома диагностировали опухоль мозга. Через шесть месяцев он умер. Когда он позвонил мне и сказал, что болен, непривычно прерывистым голосом – из-за ядра, что болталось взад-вперед у него в голове, – я был потрясен и подавлен, как, должно быть, любой человек, узнавший, что его друг, которому положено находиться в расцвете сил, на самом деле стремительно приближается к финишной черте. Тут, конечно, хочется спросить: а где же справедливость? Разумеется, Том имел полное право пожить дольше, чтобы с ним приключилось еще что-нибудь хорошее, скажем, появилась пара внуков и возможность провести отпуск на Мауи, о чем он так давно мечтал.

За время моего пребывания в «Стране радости» я только однажды слышал, как Папаня Аллен сказал «спалить поляну». На Языке это означало откровенно надуть лохов во вроде бы честной игре. Впервые за многие годы я вспомнил об этом, когда Том позвонил, чтобы сообщить плохую весть.

Но разум защищается до последнего, пока есть хоть малейшая возможность. После того как первый шок рассеивается, ты думаешь: Ладно, это плохо, признаю, но это же не конец, еще есть шанс. Даже если девяносто пять процентов людей, вытянувших именно эту карту, умирают, остаются пять процентов счастливчиков. Опять же врачи постоянно ошибаются с диагнозом. А если никакой ошибки и нет, иной раз случается чудо.

Ты так думаешь, но потом тебе звонят вновь. И звонит женщина, прежде – красивая девушка, которая бегала по «Стране радости» в облегающем зеленом платье и глупой робин-гудовской шляпке, с большим старым фотоаппаратом «Спид график» в руках, и сфотографированные ею кролики крайне редко отказывались от фотографий. Да и как они могли сказать «нет» девушке с огненно-рыжими волосами и ослепительной улыбкой? Как кто-то мог сказать «нет» Эрин Кук?

Что ж, Бог сказал «нет». Бог спалил поляну Тома Кеннеди – и в процессе спалил и поляну Эрин. Когда я взял трубку в половине шестого великолепного октябрьского вечера в Уэстчестере, эта девушка превратилась в женщину, голос которой, осипший от слез, звучал так, будто она совсем старая и устала до смерти.

– Том умер в два часа дня. Очень спокойно. Уже не мог говорить, но находился в сознании. Он… Дев, он пожал мне руку, когда я сказала «прощай».

– Жаль, что я не мог быть с тобой, – ответил я.

– Да. – Ее голос поплыл, но тут же вновь окреп. – Да, очень жаль.

Ты думаешь: Ладно, я это переживу. Я готов к худшему, – но все равно лелеешь маленькую надежду, и именно она портит тебе жизнь. Просто убивает тебя.

Я поговорил с ней. Сказал, как сильно люблю ее и как сильно любил Тома. Я сказал, что да, я приеду на похороны, и если есть что-то такое, что я могу сделать до этого, пусть она обязательно позвонит. В любое время дня и ночи. Потом положил трубку, опустил голову и выплакал – черт бы их побрал – все глаза.

Прощание с моей первой любовью не шло ни в какое сравнение со смертью одного моего давнего друга и горем другого, но сопровождалось такими же переживаниями. Абсолютно такими же. И если мне тогда казалось, что наступил конец света, сначала вызвавший мысли о суициде (пусть глупые и апатичные), а потом сейсмический сдвиг в моем ранее незыблемом курсе жизни, вы должны понимать, что у меня не было шкалы, по которой я мог оценить масштаб случившегося. Обычное дело для молодых.

* * *

По мере того как июнь катился к июлю, я начал осознавать, что мои отношения с Уэнди так же больны, как роза Уильяма Блейка, но отказывался верить, что они смертельно больны, хотя признаки становились все более явными.

К примеру, письма. В первую неделю моего пребывания у миссис Шоплоу я написал Уэнди четыре длинных письма, пусть даже работа в «Стране радости» валила с ног, и каждый вечер я с трудом заползал в мою комнату на втором этаже, с головой, набитой новой информацией и новым жизненным опытом, чувствуя себя подростком, которого определили изучать еще один обязательный сложный предмет (например, высшую физику развлечений) с середины семестра. В ответ я получил единственную открытку с изображением центрального бостонского парка Коммэн на лицевой стороне и весьма странной надписью на оборотной, за двойным авторством. Сверху незнакомым мне почерком было написано: Уэнни пишет открытку, пока Ренни ведет автобус! Ниже Уэнди – или Уэнни, если вам больше нравится, лично я это имя ненавидел – небрежно написала: Привет! Мы – продавщицы, отправившиеся в поисках приключений на Кейп-Код. Это тусовка! Клевая музяка! Не волнуйся, я держала руль, пока Рен писала свою часть. Надеюсь, ты в норме. У.

Клевая музяка? Надеюсь, ты в норме? Не «люблю», не «скучаю без тебя», только «надеюсь, ты в норме». И хотя, судя по крючкам, загогулинам и кляксам, открытку писали на ходу в автомобиле Рене (у Уэнди автомобиля не было), создавалось ощущение, что они обе или обкурились, или сильно напились. На следующей неделе я отправил ей еще четыре письма плюс фотографию, сделанную Эрин: я в шкуре. Ответа не последовало.

Ты начинаешь волноваться, потом начинаешь осознавать, потом до тебя доходит. Может, ты этого не хочешь, может, думаешь, что влюбленные, как и врачи, постоянно ошибаются с диагнозом, но сердце не обманешь.

Дважды я пытался дозвониться до нее. Оба раза трубку брала сварливая девица. Я представлял себе, что на ней очки «арлекино», старушечье платье до лодыжек и никакого макияжа. В первый раз Уэнди не было дома. Куда-то отправилась с Рен. При втором разговоре меня уведомили, что вряд ли Уэнди появится здесь когда-либо еще. Съехала.

– Съехала куда? – встревожился я. Я звонил из гостиной «Особняка Шоплоу», где около телефонного аппарата лежал «Листок правды» для междугородних разговоров постояльцев. Мои пальцы так крепко сжимали большую старомодную трубку, что побелели костяшки. Уэнди училась в колледже благодаря магическому лоскутному одеялу из стипендий, ссуд и работы параллельно с учебой, так же, как и я. Она не могла позволить себе отдельную квартиру. Без чьей-либо помощи – не могла.