Сергей Дорош - Схимники. Четвертое поколение

• Название: Схимники. Четвертое поколение
• Автор: Сергей Дорош
• Жанр: Боевое фэнтези
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9922-1616-5

Наследник самого могущественного княжества и «лишняя» княжна, малолетний воришка и дочь прославленного воеводы. Что может быть общего у таких разных людей с такими разными судьбами? Лишь то, что они пошли следом за странным путником по прозвищу Искатель и оказались в круговороте мощных сил, вообразить которые просто не могли. Они станут свидетелями и невольными участниками страшного противостояния ради права одного человека решать за весь мир.

---

Ждан появился, когда дело уже шло к полуночи. Светлана крепко уснула, Борислава подбрасывала хворост в костер и молчала о чем-то своем. Юноша вывалился из зарослей, швырнул на землю туго набитый мешок. От него изрядно разило хмельным. Даже Борислава почувствовала что-то неладное. А уж я видел все, как на ладони. На одежде – пятна крови, на шее – глубокий порез очень близко к сонной артерии. Одежда грязная, кое-где в пятнах сомнительного происхождения. Дочь воеводы быстро налила полную миску ухи, подошла и поставила перед Жданом.

– Поешь, – тихо произнесла она. – Вкусно получилось.

Резким взмахом руки Ждан опрокинул миску прямо в костер. Огонь недовольно зашипел, но легко справился с этой трудностью и опять ярко вспыхнул. А Борислава, в отличие от него, вспыхивать не стала. Прекрасно поняла, что сейчас Ждан не в себе. Любые слова окажутся лишними.

Юноша вдруг упал ничком. Его тело сотрясали рыдания. Встреча с прошлым прошла слишком уж болезненно. Девушка присела рядом, погладила его по плечу.

– Поплачь, поплачь, – проговорила она. – Тебе сейчас надо.

– Да что ты понимаешь, напыщенная знатная дура! – закричал Ждан, отталкивая ее руку.

Крик разбудил Светлану. Она испуганно вскинулась, но я сделал ей знак оставаться на месте. Дочь воеводы вела себя непривычно. Каждое действие – четко выверено, манера держать себя изменилась в корне. Стоило ждать от нее ответной ярости, но Борислава опять не обиделась, присела рядом, обхватила юношу за плечи. И на сей раз Ждан не стал ее прогонять. Его всхлипы стали тише, плечи перестали дрожать. Он прильнул к Бориславе, а та гладила его по голове, приговаривая:

– Вот так, поплачь, станет легче, да, я дура-баба, ну что с меня взять, а ты поплачь. Горе, если разделить его с кем-то, говорят, вдвое меньше становится.

А я следил за этой парочкой завороженно. Интонации Бориславы поразили меня. Да она же делает то, что обычно делаю я, пытаясь на кого-то повлиять! Те же вибрации голоса, тот же тон. Что это? Интуиция, которая веками подсказывала всем женщинам, как успокоить близкого человека, утешить, помочь не поддаться отчаянию? Я же видел, это – не то, чему ее кто-то учил. Оно идет откуда-то из нее. И Ждан затихал. Наконец он взял себя в руки, и слова полились из него полноводной рекой. Он выплескивал то, что очень долго носил где-то глубоко в себе, словно вскрывая нарыв и выдавливая гной из раны. Вот тогда я впервые и услышал о его прошлом.

Отец Ждана был придворным летописцем у лужского князя. Поразительно грамотный, въедливый, скрупулезный – идеальный, казалось бы, хранитель библиотеки. Все у него лежало на своем месте, в доверенной вотчине царил порядок, ни одна пылинка не смела облюбовать место на его любимых фолиантах. События жизни княжества заносились в летопись своевременно, точно, в мельчайших подробностях. Лишь один недостаток портил этого человека – любовь к правде. А такое придется по нраву далеко не каждому князю. Известно ведь, что историю прошлого диктуют властители нынешнего. Ждан еще не родился, когда после какого-то особо жаркого спора относительно прошлого лужской династии несговорчивый летописец был обвинен в измене и сослан в Тихую Замуть. Там и родился Ждан.

Мать его была женщиной хрупкой, к тому же долго не могла забеременеть, рожала трудно – и в результате умерла, давая жизнь сыну. Но бывший княжеский летописец, потеряв любимую жену, не ударился во все тяжкие. У него оставалась цель в жизни – сын. Долгожданный ребенок, которому выпала судьба расти без матери, стал для отца всем. Он не привел в дом мачеху, оставаясь одиноким вдовцом и полностью взвалив на свои плечи воспитание отпрыска.

Когда Ждан говорил о своем отце, в голосе его звучала поразительная любовь. Видимо, этот единственный светлый образ из детства так и остался для парня чем-то вроде путеводной звезды, образом идеального человека. Именно отец научил его читать в раннем возрасте, привил любовь к книгам, выработал у сына тот самый каллиграфический почерк, которым так восхищались все наши знакомые купцы.

В доме опального летописца царил беспорядок, столь нехарактерный для него раньше. Надломилось что-то в нем. Да и кому за порядком следить? Хозяйки не было, а у хозяина все время занимала работа и забота о сыне. В завалах многочисленных книг, страсти к которым он так и не утратил, маленький Ждан находил весьма любопытные фолианты, в том числе и запрещенные, те, которые еще во времена моего деда жгли на площадях в превеликом множестве. Венеды не блистали повальной грамотностью, а потому библиотекарям, трепетавшим над каждым словом, записанным на пергаменте, не составляло труда утаивать подобные вещи. В этих-то запрещенных книгах и вычитал маленький Ждан так удивившее меня слово «бог». Деталей его детский ум, понятно, не разобрал и не сохранил. Осталось лишь впечатление о чем-то нечеловечески могущественном и столь же нечеловечески добром.

В Тихой Замути его отца взяли писцом на рудник. Грамотные люди нужны везде, а опальному летописцу надо было на что-то жить и как-то растить сына. Работа оказалась несложной: записывать норму выработки каждого трудяги и распределять соответственно еду, а также деньги, которые платили свободным работникам.

Здесь же он впервые столкнулся с мздоимством и беззаконием, а также с темными сторонами человеческой жизни. Сынишку он зачастую брал с собой на работу, дома оставить его было не с кем. Ждан прекрасно помнил все: угрозы работников, требовавших, чтобы на них записали больше руды, чем они сдали, намеки надзирателей, что, мол, пайку рабам можно бы и урезать, а сэкономленные деньги поделить пополам. И даже управляющий шахты пытался что-то подправить в отчетах, которые отправлялись князю раз в месяц. Но там уже все было слишком сложно для маленького сынишки писаря.

Словом, и здесь его отец не поступился тем, что считал правильным. Удивительно, сколько мужества вмещалось в этого в общем-то тщедушного человечка, иссохшего и ослепшего над книгами, редко поднимавшего что-нибудь тяжелее пера. Его не смогли запугать ни отпетые каторжники, ни надсмотрщики, мало чем отличавшиеся от своих подопечных, ни управитель, отпрыск какого-то боярского рода. По крайней мере, так выходило со слов Ждана. А он верил в то, что говорил.

Жалованье писца – скудно. Единственное благо – кормили его за счет казны, а иногда попадались сердобольные повара, подкармливавшие и «писаренка». Разве от общего котла здорово убудет? В противном случае отец делил с сыном свою порцию. Словом, мальчик не голодал. Он старался помогать отцу, чем мог. Тогда и развил в себе великолепную память, особенно на цифры, и умение производить с ними в уме математические действия.

Так жил Ждан лет до девяти. Не сказать что в сытости и достатке, но зато и не впроголодь, огражденный от превратностей мира любовью отца. Но рудники – место неспокойное. Хотя бы раз в год случаются бунты. Чаще всего охрана и надсмотрщики подавляют их в зародыше. Иногда приходится подключаться городской страже. И вот однажды получилось так, что несговорчивый писарь со своим маленьким сынишкой оказался на пути взбунтовавшихся каторжников. Сложно сказать, случай тому виной или злая воля управителя. В результате голова рудничного писаря встретилась с кирками особо озлобленных каторжников. Все это происходило на глазах девятилетнего Ждана…

Мальчонку не тронули. Бунтари понимали, что охрана – не надсмотрщики. В ней служат нормальные люди. И если за писаря им, в случае чего, просто накинут десяток лет к пожизненному строку, то за смерть ребенка солдаты могут не просто убить, а заставить помучиться. Ждан сидел возле стены, скорчившись, и рыдал над изувеченным телом единственного родного человека, как может рыдать только ребенок над главной в своей жизни потерей. А мимо шлепала босыми ногами толпа каторжников, злобно матерясь, потрясая своими нехитрыми орудиями труда, превращенными нынче в оружие.

Что было дальше? Эта история тоже не нова. Кому нужен безродный сирота? Из отцовского дома его выгнали. По первому времени соседи подкармливали мальчонку. Но друзей у его отца не было, и постепенно из «бедного сиротки» Ждан превратился в «надоедливого голодранца». Следующие пять лет жизни стали для него сплошным кошмаром. Он научился воровать. Желудок, просящий хоть какой-то пищи, и не такому научит. А вот попрошайничать так и не сумел. Что-то останавливало. Город был поделен бандами. Каждый, кто хотел жить, должен был платить. Кто не мог платить, подвергался избиениям. Но после пережитого ужаса побоев Ждан не боялся. Лишь страх смерти прочно поселился в нем, потому как ее он видел лицом к лицу в самой неприглядной форме.

Все эти воспоминания очень ярко всплыли в нем сегодня, когда на улице Ждан увидел три знакомых лица. Те самые каторжники. Сытые, довольные, тот, который нанес первый удар его отцу, отрастил небольшое брюшко. В волосах начала пробиваться седина. Добротная одежда из дорогих, ярких тканей, развязная манера, оружие, украшенное золотом и драгоценностями, золотые кольца и цепи. Ждан прекрасно знал город, в котором родился. Так выглядели те, кто контролировал какую-либо серьезную банду. Городская стража их не трогала. Предпочитали договариваться, дабы не спровоцировать уличных беспорядков. Простые горожане – боялись, бандиты уважали. Словом, давешние каторжники сейчас стали настоящими хозяевами жизни. И только характерные шрамы от кандалов говорили о том, что когда-то эти нынче уважаемые люди глотнули рудничной пыли.