Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести

• Название: Опасная граница: Повести
• Автор: Франтишек Фрида
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1985

В повестях, вошедших в сборник, рассказывается о драматических событиях, происходивших в Судетской области Чехословакии накануне захвата ее гитлеровской Германией. Автор показывает неспособность буржуазного чехословацкого правительства организовать отпор фашистской агрессии, отстоять суверенитет страны, хотя трудящиеся, весь простой народ горели желанием бороться за независимость своей родины.

Книга предназначена для массового читателя.

---

С тех пор как ушел Биттнер, прошло десять минут.

— Туман густеет, — сказал Гентшель.

— Но орднеры наверняка уже приготовились.

— Идите вы к черту с вашим туманом! — взорвался вдруг Пашек и начал отдавать приказы, обретя наконец решимость.

По его приказу они переставили мебель в спальне, закрыли ставнями одно окно, диван с Маковецем перенесли в угол кухни — там было самое безопасное место. Стейскал притащил из сарая несколько бревен. Их сложили перед входам в дом. Принесли обитый жестью ящик с инструментами. Все работали споро. Юречка с пулеметом ходил по платформе, не снимая палец со спускового крючка. Однако все было тихо.

Ганка подняла с пола маленький кувшинчик, который матери подарили знакомые. У него была отбита ручка. Она укоризненно посмотрела на мать, но потом поняла, что эти когда-то дорогие для них вещи теперь потеряли всякую ценность. Она сменила на лбу Маковеца компресс, вытерла его желтое лицо, неподвижное, словно маска. Глаза его были закрыты, казалось, он уснул. Кто же теперь решится сказать ему, что утром приедут солдаты и санитарная машина отвезет его в госпиталь? Утро уже наступило, оно ломилось буквально во все окна, и сказкам пришел конец.

— Понимаешь, мы думали, что все будет иначе, — принялся объяснять Стейскал Ганке, когда она подошла к нему. Голос его дрожал.

— Что-то должно произойти! Неужели мы все тут...

Он обнял дочь. Девушка не удержалась и заплакала, роняя слезы на синее сукно его железнодорожной формы. Она не хотела умирать. Она хотела жить! Любить кого-нибудь. Жизнь всегда казалась ей широкой, светлой дорогой, уходившей вдаль... Почему именно сейчас, когда ее сердце впервые затрепетало от любви, которую она до сих пор только предчувствовала, почему именно сейчас она должна умереть?

В ее мысли неожиданно ворвался голос Пашека. Он просил у матери белое полотенце. Пашек выглядел теперь уверенным в себе человеком. Он тщательно стряхнул пыль с формы, затем положил на стол ремень с кобурой.

— Пойду сам поговорю с командиром «корпуса свободы», — сказал он твердо. — Необходимо добиться почетных условий сдачи.

— Попробуйте, пан начальник, но я не верю... — засомневался Стейскал.

— Сейчас каждая минута дорога. А помощь придет. Обязательно! Я чувствую это. Надо только задержать орднеров.

Стейскалова подала ему белое полотенце. Все вышли с Пашеком на платформу. Десять минут давно прошли, но вокруг станции все еще царила тишина. Что происходит? Почему генлейновцы не атакуют? Может, они получили сообщение, что приближаются чехословацкие войска?

— Прощайте, пан командир, — сказал Гентшель.

— Нет уж, приятель, до свидания! — усмехнулся старший вахмистр. — Я еще вернусь. — Потом вдруг он остановился, на минуту задумался; — Если же все-таки... сообщите моей жене... Нет, все это глупости! Ничего не случится! Ничего!

На краю платформы он с минуту постоял, как бы выбирая, в какую сторону идти. Неожиданный порыв ветра разогнал туман. Все увидели шоссе, деревья на его обочинах, часть луга, железнодорожную насыпь, убегавшую вдаль. Пашек направился к шлагбауму. Там он остановился, осмотрелся и решительно зашагал в сторону Шлукнова. Дойдя до деревьев у шоссе, он принялся махать полотенцем.

Ганка страстно желала, чтобы с ним ничего не случилось. Она не любила его, но не хотела, чтобы он погиб. Как-никак он был своим, членом этой небольшой группы, разместившейся в их доме. Пашек шел дальше, и белое полотенце трепыхалось в тумане.

— Не стрелять! — пронесся по лугу его зычный голос, и через секунду эхо возвратило его призыв.

Пашек уже исчез в молоке тумана, когда раздался винтовочный выстрел. Туман в том месте, где скрылся Пашек, на мгновение рассеялся, очевидно под порывом ветра, и все увидели старшего вахмистра, стоявшего на шоссе и неистово размахивавшего полотенцем. Опять кто-то выстрелил. Пашек схватился за руку и уронил свой флаг на мокрый асфальт.

— Не стрелять! — в этом крике сквозил страх, обуявший этого человека.

Ганка заплакала. Мать обняла ее и попыталась увести с платформы, но какое-то непонятное любопытство заставило девушку остаться вместе со всеми.

В тумане снова раздался выстрел. Пашек закачался. И сразу застрочил автомат. Слезы застлали Ганке глаза, а когда она протерла их, то увидела, что Пашек все еще идет в сторону противника, прямой и гордый.

Трубный глас Пашека разносился теперь по всему лугу — он ругался. Ругал орднеров самыми бранными словами и шел к ним. Шел совершенно безоружный, посылая ругательства своим невидимым врагам. Снова раздалась автоматная очередь, и Пашек упал на асфальт. Он уже не двигался.

Юречка открыл стрельбу из пулемета, и все окрест наполнилось оглушительным грохотом. Таможенник стрелял по опушке леса, по белой пелене, вставшей стеной от шоссе до самого дома. Похоже было, что туман вот-вот поглотит и их.

Все вошли в дом.

Ганка видела, что мать подошла к столу и стала класть что-то в сумку, в отцовский рюкзак. Юречка распихивал по карманам гранаты, отец держал в руках пистолет Пашека. У всех было дело, только она стояла и смотрела в пустоту широко раскрытыми глазами.

— Дочка, что с тобой? Очнись! Мы уходим. Наконец-то опустился густой туман, — вернула ее к действительности мать.

Ганка посмотрела в окно. Не было видно даже платформы. Девушка вдруг почувствовала, что мать натягивает на нее пальто. Сама она была не в состоянии двигаться, ее воля была полностью парализована.

— Юречка, ты пойдешь первым! Будь осторожен. Если наткнешься на патруль, сразу бросай гранату. Патруль-то мы как-нибудь одолеем. По дороге идти нельзя. Пойдем через болото к лесу, а потом прямо к Красна-Липе.

Гентшель говорил еще что-то отцу, о чем-то оживленно спорил с ним. А Ганке казалось, что все слова, произносимые сейчас, когда дорога каждая секунда, бессмысленны, что они, разговаривая, только усугубляют свое положение. Вокруг нее шли лихорадочные сборы, она все это видела, но при этом у нее возникло ощущение, что это всего лишь плохой сон, от которого надо немедленно пробудиться. Мать склонилась над Маковецем, что-то сказала ему со слезами на глазах и поцеловала его в запекшиеся губы.

Ганку вывели из комнаты. Она споткнулась о порог. Отец взял ее за руку и помог сойти с насыпи вниз. Туман был холодный, какой-то грязно-желтый, как вода во время половодья. Ганка качалась как пьяная. В туфлях у нее хлюпала вода. Да, они ведь шли по болоту. Им надо пройти болото и луг, скрытый сейчас под водой. Старая трава противно шелестела. Из дома кто-то стрелял. Эхо сливало отдельные выстрелы в сплошной гул. Потом загрохотал пулемет.

Юречка шел где-то впереди. Мать вела за руку Ганку. Замыкал шествие Стейскал. Они держались вместе, чтобы не потеряться. Потом Юречка помог девушке выбраться из трясины. Ноги у нее теперь были по колено в противной, липкой грязи. Он прижал Ганку к себе, заглянул ей в глаза, шершавой ладонью вытер слезы, которые все время текли по ее щекам, а потом поцеловал в сухие, потрескавшиеся губы. Мать стояла рядом с ними, но не сказала ни слова.

— Не плачь, прошу тебя! Ты должна быть мужественной.

— Я не плачу, — проговорила Ганка глухим голосом и всхлипнула.

— Мы выберемся, вот увидишь!

Она понимала, что это уже не сказка, которую они рассказывали друг другу всю эту длинную ночь. Он улыбнулся ей и стал вдруг каким-то другим, будто повзрослел за ночь лет на десять. Даже светлый вихор теперь не выглядывал из-под зеленой фуражки.

Они продирались сквозь ельник, пугаясь треска веток под ногами. Им хотелось идти тихо, беззвучно, чтобы никто их не услышал. Туман оседал на одежду капельками воды. С веток деревьев сыпалось множество больших капель, как после дождя, и у матери в волосах засверкали жемчужинки. А Ганка всякий раз испуганно шарахалась, когда из тумана неожиданно выплывали толстые стволы сосен и елей. Она чувствовала ужасную слабость. Ей казалось, что она тяжело заболела, что болезнь парализовала ее сознание, руки, ноги. Девушка все время дрожала от холода, и в то же время щеки ее пылали. Может, у нее поднялась температура? Однажды, когда они остановились, чтобы прислушаться, у нее вдруг подломились колени и она упала на мокрый мох. Какое она почувствовала облегчение! Студеная земля приятно холодила разгоряченные щеки.

— Оставьте меня здесь, — проговорила она. — Мне сейчас так хорошо.

— Ты в своем уме? — услышала она голос Юречки, который, казалось, долетал до нее откуда-то издалека.

Она чувствовала, что у нее трясется голова, а мозг сжимает тупая боль. Боже мой, что же это с ней делается? И тут она услышала стрельбу. Ее звуки наполнили весь лес. Ее подняли, и она снова пошла, спотыкаясь, как пьяная. И опять поплыли перед ее глазами шершавые стволы. Отец поддерживал ее, а иногда и просто нес на руках. Куда же они идут? Ей хотелось спать. Вскоре она потеряла чувство времени, перестала ощущать холод и болезненные уколы хвои. Чаща смыкалась за ней, как поверхность бездонного омута. Не сон ли все это?