Лактанций - Творения

• Название: Творения
• Автор: Лактанций
• Жанр: Религия

Литературное наследие Лактанция — классический образец латинской христианской патристики, и шире — всей позднеантичной литаратуры. Как пишет Майоров задачей Лактанция было «оправдать христианство в глазах еще привязанной к античным ценностям римской интеллигенции», что обусловило «интеллектуально привлекательную и литературно совершенную» форму его сочинений.

В наше собрание творения Лактанция вошли: «Божественные установления» (самое известное сочинение Лактанция, последняя по времени апология хрисианства), «Книга к исповеднику Донату о смертях гонителей» (одно их самых известных творений Лактанция, несколько тенденциозное, ярко и живо описывающие историю гонений на христиан от Нерона до Константина и защищающее идею Божественного возмездия; по жанру — нечто среднее между памфлетом и апологией), «Легенда о Фениксе» (стихотворение, возможно приписываемая Лактанцию ложно, пересказывающее древнеегипетскую легенду о чудесной птице, умирающей и возрождающейся, кстати «Легенда о Фениксе» оказала большое влияние на К. С. Льюиса и Толкина), «О Страстях Господних» (очень небольшое сочинение, тема которого ясна по названию — интересна его форма — это прямая речь ХристаЮ рассказывающего о Себе: «Кто бы ни был ты, входящий в храм — приближаясь к алтарю, остановись ненадолго и взгляни на меня — невиновного, но пострадавшего за твои преступления; впусти меня в свой разум, сокрой в своем сердце. Я — тот, кто не мог взирать со спокойной душой на тщетные страдания рода человеческого и пришел на землю — посланник мира и искупитель грехов человеческих. Я — живительный свет, когда-то озарявший землю с небес и теперь снова сошедший к людям, покой и мир, верный путь, ведущий к дому, истинное спасение, знамя Всевышнего Бога и предвестник добрых перемен»).

---

16.1. И вот, когда они предаются полной праздности и не посвящают себя никакой добродетели, и всю свою жизнь проводят лишь в словопрениях, кем еще, если не бездельниками, их следует считать? 2. Ибо мудрость, если она не отражается в поступках, где подтверждает свою силу, пуста и лжива. И правильно Туллий государственных мужей, которые управляют республикой, которые закладывают новые города и поддерживают в мире уже существующие, которые хорошими законами, спасительными мерами и строгими судебными решениями сохраняют здоровье и свободу граждан, предпочитает учителям философии.[334] 3. Ибо добрые люди должны скорее действовать, нежели, запершись в укромном месте, предписывать делать то, что сами не совершают. И поскольку они сами отстраняются от правильных поступков, то ясно, что занялись они искусством философии либо ради совершенствования языка, либо ради того, чтобы давать только советы. Кто же только учит и не делает, сам роняет значимость своих предписаний. Ибо кто будет подчиняться им, если сами учителя учат им не подчиняться? 4. Хорошо предписывать правильное и достойное, но если ты сам этого не совершаешь, то эти предписания — ложь. Бессмысленно и глупо иметь добро не в сердце, а на устах. 5. Стало быть, они извлекают из философии не пользу, а утеху. Что и подтверждает Цицерон. «Конечно, — говорит он, — все рассуждения этих людей, хотя и содержат богатейшие источники доблести и знаний, все же, при сопоставлении с их действиями, боюсь, не столько приносили им пользу, сколько развлекали их на досуге».[335] 6. При этом он не должен бояться, ибо говорит правду. Однако он словно бы пугается, как бы он, [словно] повинный в открытии [некой страшной] тайны, не был осужден философами за то, что отважился дерзко заявить о той правде, что философы рассуждали не для того, чтобы учить, но чтобы развлекать себя на досуге. Философы, поскольку предписывали, что следует делать, а сами ничего такого не совершали, должны быть сочтены болтунами. 7. В самом деле, поскольку они ничего хорошего для жизни не давали и сами не подчинялись своим установлениям, то не нашлось никого на протяжении всего [человеческого] века, кто бы жил по их законам.

Итак, следует отбросить всякую философию, ибо нужно не усердствовать в постижении мудрости, чему нет ни конца и ни края, но быть мудрым, к тому же своевременно. 8. Ибо нам не дано второй жизни, чтобы мы, найдя мудрость в этой жизни, могли быть рассудительными в той. Необходимо, чтобы и то и другое случилось именно в этой жизни. Нужно быстро ее [т. е. мудрость] находить, чтобы как можно скорее начать ею пользоваться, чтобы ничего не пропало даром в жизни, конец которой неизвестен. 9. Гортензий Цицерона, рассуждая против философии, сам себя обманул хитрым образом, ибо хотя он и говорил, что не нужно заниматься философствованием, все же, по всему видно, сам он философствовал. Ибо философу свойственно рассуждать о том, что делать в жизни нужно, а чего совершать не следует. 10. Мы непричастны этому самообману и свободны от него, поскольку отвергаем философию [как таковую], ибо она является результатом человеческого размышления. Мы защищаем мудрость [sophiam], так как она является божественным даром, и свидетельствуем, что ее должны обрести все. 11. Поскольку Гортензий отвергал философию, но не предлагал ничего лучшего, [его оппоненты] сочли, что он отвергает мудрость, и его легко опровергали, ибо неоспоримо то, что человек рожден не для глупости, а для мудрости. 12. Тем не менее, весьма серьезен тот доводпротив философии, который использовал Гортензий: понять, что философия не является мудростью, можно уже из того, что известно начало этой философии. 13. «Когда, — спрашивает он, — появились философы? Я полагаю, первым был Фалес. При этом век его не так далек от нашего. Где же у более древних скрывалась та любовь к разысканию истины?» 14. Тот же Лукреций говорит:

Только теперь, наконец, и природа вещей, и порядок Были открыты; я сам оказался способен из первых Первым его изъяснить, на родном языке излагая.[336]

15. И Сенека говорит, что не прошло и тысячи лет, как появилась мудрость. Стало быть, много веков род человеческий жил без разумения. О чем с издевкой говорит Персий:

… Когда финики с перцем явились в Риме, с собой принеся мудрованье нелепое ваше)

Если мудрость свойственна человеческой природе, то необходимо, чтобы она появилась вместе с самим человеком. Если же не свойственна, то человеческая природа даже не могла бы ее обрести. 16. Но поскольку обретает, то необходимо, чтобы мудрость существовала изначально. Стало быть, философия, поскольку изначально не существовала, не является истинной мудростью. Греки же, очевидно, не имея отношения к Священным Писаниям истины, не знали, каким образом была искажена мудрость. 17. И потому, полагая, что человеческая жизнь вообще лишена мудрости, измыслили философию, т. е. захотели через рассуждения отыскать скрытую от них и неизвестную им истину. Это занятие из‑за неведения правды они и сочли мудростью.

17. 1. Я, насколько мог кратко, сказал о философии вообще. Теперь обратимся собственно к философам, не для того чтобы спорить с ними, ибо они не устоят, но чтобы преследовать их, поверженных и бегущих с нашего поля. 2. Учение Эпикура всегда было популярнее других не потому, что несло в себе что‑то истинное, а потому, что многих привлекало популярное понятие наслаждения. В самом деле, никто не склонен к страданиям. 3. Кроме того, чтобы привлечь на свою сторону многих людей, Эпикур всем и каждому говорит близкое его нравам. Он запрещает ленивому изучать литературу, освобождает жадного от народных раздач, пассивному не позволяет обращаться к государственной деятельности, вялому — усердствовать, боязливому — сражаться. 4. Нерелигиозный слышит, что боги ни о чем не заботятся, лишенный человечности и заботящийся только о своей выгоде получает предписание ничего никому не давать, ибо мудрый все делает ради себя. 5. Для избегающего суеты он прославляет уединение. Того, кто весьма экономен, учит, что для жизни достаточно воды и крупы. Тому, кто ненавидит жену, перечисляет блага безбрачия; имеющему дурных детей прославляет бездетность, нечестиво отвернувшимся от родителей говорит, что нет никаких природных уз. Изнеженному и не способному терпеть боль говорит, что боль является величайшим из зол, а крепко — Му‑что мудрый счастлив в мучениях. 6. Если кто стремится к славе и власти, тому он предписывает быть ближе к царям; если кто‑то не терпит беспокойств, тому советует избегать царского двора. 7. И так лукавый человек [т. е. Эпикур] из различных и противоположных свойств создал круг и, пока старался всем понравиться, боролся сам с собой с гораздо большим усердием, нежели все борются между собой.

Нужно показать, откуда же происходит учение Эпикура и каковы его основания. 8. Эпикур видел, что постоянно возникает противное благу: бедность, тяготы, изгнания, утраты близких. Видел, что плохие люди, в противоположность хорошим, получают власть и почести. Видел, что невинность менее защищена и безнаказанно совершаются преступления. Он ввдел, что смерть неистовствует без разбора нравов, без различения и порядка лет. Одни доживают до старости, другие умирают еще младенцами, третьи уходят в расцвете сил, иные в раннем цветении юности встречают преждевременные похороны, в войнах же побеждают и убивают, как правило, лучших. 9. Особенно же он поражался тому, что весьма религиозные люди подвергаются особо тяжелым бедам, а те, кто либо вовсе отрицают богов, либо почитают их неискренне, переживают меньше неприятностей или вовсе избавлены от них, а сами храмы часто сгорают от молний. 10. Об этом же сетует Лукреций, когда говорит о Боге:

…кто мог бы молнии метать, и свои же

Храмы порой разносить, и, в пустынях сокрывшись, оттуда

Стрелы свирепо пускать, и, минуя нередко виновных,

Часто людей поражать, недостойных того и невинных?[337]

11. Если бы он мог получить хоть малую крупицу истины, он никогда бы не сказал, что Бог свои же храмы разносит, в то время как Он потому и разносит их, что они не Его. 12. Капитолий, который является вершиной города и религии Рима, не единожды, но часто горел, пораженный молнией. 13. Что же по этому поводу считали остроумные люди, открывается из слов Цицерона, который говорит, что пожар тот занялся по воле богов, но не для того, чтобы уничтожить то земное обиталище Юпитера, а чтобы потребовать постройки более возвышенного и более величественного храма.[338]14. Об этом он в книгах о своем консулате[339] сказал так же, как и Лукреций:

Ведь бессмертный Отец Громовержец

Храмы свои и холмы, на Олимп опирался звездный,

Сам же тогда поразил, в Капитолий, ему посвященный,

Молнию кинув.[340]

15. Стало быть, из‑за непреклонной глупости они не только не познали силу и могущество истинного Бога, но и увеличили нечестивость своего заблуждения, ибо ведь вопреки всему они уверяли, что храм, часто осужденный небесный судом, должен быть отстроен вновь. 16. И вот когда об этом размышлял Эпикур, словно движимый сложностью этих событий, — ибо ему, не видящему ни причины, ни смысла, казалось именно так, — решил, что нет никакого Провидения. Когда он убедил себя в этом, то принялся это защищать и вверг себя тем в безвыходные заблуждения. 17. Ведь если нет никакого Провидения, то каким образом мир организован столь упорядоченной столь соразмерно? «Нет, — говорит он, — никакого порядка в мире, ибо многое таково, каким не должно было бы быть».[341] Вот он и пришел, пророчествуя, к тому, что отвергал. 18. Если бы была возможность разобрать все в отдельности, я без труда бы показал, что он не был ни мудрым, ни рассудительным. Если же нет никакого Провидения, то каким образом столь предусмотрительно созданы тела животных, так что каждый член удивительным образом выполняет определенные ему функции? 19. «Не было, — говорит он, — никакого Провидения в появлении животных. Ведь ни глаза не созданы для созерцания, ни уши для слушания, ни язык для общения, ни ноги для ходьбы, ибо все эти органы появились прежде, чем мы начали видеть, слышать, говорить и ходить. Поэтому не органы появились для использования их, но их применение родилось из них».[342]20. Если нет никакого Провидения, то ради чего идут дожди, родятся плоды, деревья покрываются листвой? «Не ради живущих, — говорит он, — все это случается, ибо в этом нет никакой пользы для Провидения. Все происходит само по себе».[343] 21. Откуда же рождается или каким образом возникает все то, что рождается? «Здесь, — отвечает он, — не нужно Провидение. Ибо в пустоте летают семена, и вот когда они случайно друг с другом сталкиваются, все и рождается, и возникает».[344]22. Почему же мы их не чувствуем и не различаем? «Потому, — говорит он, — что они не имеют ни цвета, ни теплоты, ни запаха. Они также лишены вкуса и влажности и столь малы, что не могут быть ни разделены, ни расчленены».[345] 23. Поскольку он принял ложные основания, то неизбежность следствий привела его к такой бессмыслице. Ибо где и откуда взялись эти частицы [corpuscula]? Почему они никому, кроме одного лишь Левкиппа,[346] не привиделись, наученный которым Демокрит передал наследство глупости Эпикуру? 24. Если эти частицы существуют и к тому же если они, как те говорят, плотные, то они должны быть видимы глазу. Если у всех у них одна природа, то каким образом возникли разные вещи? «Они, — говорит Эпикур, — соединяются в разном порядке и в разной последовательности, как буквы. Хотя букв немного, все же, выстроенные в определенный порядок, они составляют множество слов».[347] 25. Но буквы имеют разную форму. «Так и эти самые начала, — говорит он, — ибо есть [среди них] частицы шероховатые, есть с крючками, есть гладкие».[348] Стало быть, они могут делиться и расчленяться, если в них есть что‑то, что выступает. Если же они гладкие и не имеют крючков, то они не могут соединяться. Следовательно, они должны быть с крючками, чтобы могли соединяться друг с другом. 26. Если же, как они говорят, частицы столь малы, что никаким острым железом их нельзя рассечь, то каким образом они имеют крючки или углы? Если они торчат, то необходимо, чтобы можно было их отсечь. 27. Наконец, по какому договору, по какому плану они соединяются между собой, чтобы из них что‑то возникло? Если они лишены чувств, то не могут столь упорядоченно соединяться, так как только разум может создавать что‑то разумное. 28. Сколь многими доводами может быть изобличено это пустословие! Но продолжим. Эпикур таков: