Лариса Черногорец - Колыбель колдуньи

• Название: Колыбель колдуньи
• Автор: Лариса Черногорец
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Будущее, 2099 год. Успешный бизнесмен, пресыщенный развлечениями вместе с женой отправляется провести рождественские каникулы в прошлое. Что может помочь ему вернуться назад, если поломка машины времени необратима? Как современному избалованному техническим прогрессом мужчине выжить в 19 веке, вернуть любимую жену и понять, в чем смысл его жизни на этой земле? Ответы на эти вопросы нужно найти в виртуальном лабиринте времени с помощью драгоценного артефакта.

---

— Ищешь мои котлы да ступу с помелом, Данила Алексеевич?

— Брось, Ксана, ты не ведьма.

— А гадать, зачем пришел, коли не веришь?

— А зачем позвала?

— Гадать и позвала, — она подошла ко мне и, потянув за руку, усадила за стол, — если не веришь мне — сразу уходи.

— Почему-то я тебе верю. А почему ты сказала, что я не ваш барин.

— С виду-то наш, да только есть в тебе, барин, что-то, чего я никак понять не могу. Сиди, барин тихо, молчи, что бы ни увидел, что бы ни услышал, сиди, не шелохнись.

Словно из ниоткуда, на белой скатерти появился хрустальный шар и свеча. Из сеней Ксана принесла пучок какой-то травы. Двигаясь легко, как кошка, мягко ступая вокруг стола, она зажгла свечу, и от нее пучок травы, тихо шепча какой-то древний заговор, закружилась с ними вокруг стола. Душистый дым окутал всю комнату. Я не видел уже ничего, кроме неяркого мерцания пламени и мелькающей тени. Внезапно из клубов дыма прямо передо мной вынырнула Ксана с хрустальным шаром в руке. Шар медленно вращался, девушка смотрела на него, почти не мигая:

— Не наш ты барин, не наш… наш, да не наш. Душа твоя заблудшая в чужом теле, и пути назад тебе нет…

Крупные капли пота выступили на её лбу, она шептала едва слышно:

— Нет тебе пути назад, барин, дорога закрыта. Жена твоя, барин, назад вернется, а ты здесь сгинешь, будешь бродить, как призрак, пока как дым не истаешь, и ждет тебя смерть неминучая, лютая смерть, барин…

Вдруг голос её стал громче, огрубел, она заговорила хриплым утробным басом:

— …и сроку жить тебе, барин, до первого снега, а коли вернуться хочешь, постараться надобно, потому, что если здесь сгинешь — и там умрешь…

Я смотрел на прекрасное лицо гадалки, она не помнила себя, глаза её были закрыты, руки бешено вращали хрустальный шар, кто-то другой управлял ее телом, и кто-то другой говорил за неё, из её уст чей-то чужой голос грохотал:

— Три камня вложи в колыбель колдуньи, открой замок ключом, который не возьмешь силой и не украдешь, а только добром получишь, там будет путь твоей душе назад…

Я вдруг вспомнил мерцающий голубоватый свет в «Стораксе», так внезапно погасший, бледное искаженное гримасой ужаса, лицо профессора, крики «…включайте запасной генератор…» свои мысли, которые пронеслись у меня в голове перед тем, как я отключился: «смерть, это смерть…». Ничего подобного — я не умер, и, напротив, очень даже себя хорошо чувствую в прошлом. Ксана опустила голову на руки, и устало промолвила:

— Ты все слышал, барин, помни каждое слово, помни как молитву, ступай, я устала.

Ноги сами несли меня прочь от окраины. Я был поражен, напуган и не мог разобраться в сумбуре, происходящем в моей голове: если то, что я услышал в избе Ксаны правда, то помоги мне бог, и моя интуиция по поводу этого путешествия в прошлое меня не обманула. Недаром я так отчаянно сопротивлялся всем попыткам Альки отправиться на каникулы куда-нибудь. Но, скорей всего, это просто выдумки, вызванные бурной фантазией Ксаны и её непоколебимой верой в свои пророческие способности. В нашем времени уже не осталось сомнений в том, что все сверхъестественные способности людей — плод их больного воображения и все прорицатели, целители и гадалки — либо жулики, либо больные люди. Если бы что-то пошло не так, меня давно бы вывели из этого состояния, и, потом, навряд ли я чувствовал бы себя так великолепно. Сумбур постепенно утихал и я смог успокоить себя, что все это выдумки Ксаны. Луна ярко освещала деревенскую улицу. Я невольно заглядывал в тускло светящиеся окна — люди жили своей жизнью — укладывали спать детей, накрывали стол к ужину, что-то мастерили. На завалинке около амбара сидели старики и судачили о чем-то. Завидев меня, они разом встали, так быстро как смогли, и склонились в поклоне:

— Добрый вечер, барин, доброго здоровьишка!

Я присел рядом:

— И вам, отцы, добрый вечер, что нового в деревне?

Старики обалдело смотрели на меня. До меня только сейчас стало доходить, что прежде, видно, я таких вольностей себе не позволял и с простым людом не общался, я как — то неловко заулыбался и хохотнул:

— Да не тушуйтесь, отцы, ну у кого еще барину спросить как дела в деревне.

Деды, забормотав что-то, типа: «Храни тебя господь, добрый барин, все хорошо, барин…», кланяясь, разбрелись по избам. Я пожал плечами и направился к крыльцу усадьбы. Анисим уже обеспокоено ходил по крыльцу взад-вперед.

— Экий вы, Данила Лексеич…

— Ну и «экий»?

— Нечто можно не предупредивши так надолго уходить, уж я и на реку ходил, и по деревне искал — нет вас нигде, я себе места не находил, Антонина, вон, уж два раза ужин грела…

— Ну, полно меня отчитывать, Анисим, пойдем домой.

— Пойдем, барин, откушаем, чем бог послал.

Накрытый стол ждал меня в ярко освещенной столовой. Горничные стояли, перемигиваясь и перешептываясь. Занавески на открытых окнах колыхались от ласкового ветерка. На столе красовалась стерлядь в белом соусе, румяная утка, расписная плошка дымящейся рассыпчатой гречки обильно политой растопленным маслом, соленые огурчики, маринованные грузди, помидоры, фаршированные козьим сыром, смешанным со сметаной, румяный каравай, блестящий своей хрустящей корочкой, сливочное масло в фарфоровой масленке. Икорница была полна черной икры, по-видимому — белужьей, темные упругие шарики отливали серебром. В нашем веке это была крайняя редкость. Восстановленное было поколение рыбы осетровых пород, внезапно поразил какой-то вирус, и их пришлось клонировать. Количество их было не так велико, чтобы пускать икру в обычную продажу и её раз в год продавали с аукционов. Мне посчастливилось как-то купить баночку на пятьдесят грамм, мы с Алькой смаковали каждую икринку.

Анисим, подмигнув, указал на несколько запотевших хрустальных графинов стоящих посреди стола.

— С праздником, батюшка, Данила Лексеич, государю нынче именины!

— То-то ты меня отчитывал, — я едва перевел дух, — ждал, чтобы за стол скорей сесть.

— О прошлом году, в государев юбилей, вся округа была у нас — барыня, помню, такой пир закатила, а Козлов, барин дык и вовсе упился кипарисовкой нашей.

Я кивал головой, улыбаясь и делая вид, что так оно и было. Анисим присел рядом, словно испрашивая разрешения, я кивнул — садись, дружище, и Антонину зови. Анисим взялся за графинчик:

— Пожалуй, начнем с «петровской», барин? Антонина готовит такую «петровскую»!

Антонина внесла на огромном блюде дымящийся курник. Я опрокинул в рот рюмку тягучей, сладковатой, темной жидкости. Приятное тепло разлилось по желудку. Анисим продолжал:

— Самую чистую водку, через березовый уголь пропущенную настаивают на меду с черными сухарями и изюмом. Эдакий вкус, барин, скажите, и закусывать не хочется!

Я кивал и поглощал с аппетитом все, что мне подкладывала на тарелку Антонина. Это вам не сорок градусов — чистый первач вызывал зверский аппетит.

— А вот, батюшка, и «кипарисовка».

Антонина подала графинчик с янтарной жидкостью:

— попробуйте, Данила Лексеич, это по новому рецепту — лимоны, те, что вы привозили из города, помните, так неделю на их корках водку настаивала, неделю на самих резаных, потом отжимала, да неделю на вареном меду и шишке кипарисовой, вот что получилось.

Я проглотил холодную ароматную сладковатую водку и с наслаждением закусил кусочком стерляди, для себя запомнив рецепт и пообещав по возвращении устроить Альке хоть частично напоминающий этот пир ужин.

Настроение улучшилось и произошедшее в избе Ксаны уже совершенно не пугало. Анисим захмелел и стал пересказывать деревенские сплетни. Я слушал вполуха.

— …А кузнец теперь в темной на цепи. Все говорят, это он жену порешил, а я не верю. Гришка бешеный, конечно, но чтоб убить Настастью — ни за что! Он её если не любил то уважал больно, на него все девки кидались — он ни в какую. А Настасья — та еще вертихвостка была, упокой господи её душу. И с Сидором — плотником у нее шуры-муры были, и с Федькой, печником. Да она с детства была гулящая, говаривали даже к знахарке, Ксаниной матери, по молодости бегала за отварами, чтоб ребеночка скинуть. Гришка на ней женился, позор прикрыл, так она после свадьбы еще пуще по мужикам бегать стала. А детей так и не прижили. Гришка в кузне цельный день, а она избу выметет, поесть приготовит и шасть со двора…

— Анисим! — Антонина зыркнула на него недобро, — о покойниках либо хорошо, либо никак.

Мне было так хорошо и уютно, что я совсем забыл о своих тревогах.

— Э-э, батюшка, барин, да тебя сморило. Пойдем-ка, я уложу тебя спать.

Анисим проводил меня до спальни, и я забылся сладким сном на мягкой, пахнущей солнцем постели.

* * *

Алька проснулась чуть свет с одной мыслью — надо с чего-то начинать. Она сходила с ума оттого, что там, в темной сидит Григорий, который ни в чем не виноват, — в этом она не сомневалась. Человек не мог смотреть так искренне прямо в глаза и говорить неправду. Его поведение не выдавало ни волнения, ни беспокойства — он был уверен в своей правоте, полон достоинства и взгляд его был светлым и каким-то нежным. Это так не вязалось с его брутальной внешностью. Он очень ей нравился — надо было быть честной с самой собой. Она спрашивала себя, взялась ли бы она за это дело, если бы это оказался не двухметровый красавец Гришка Селиванов, а какой-нибудь обычный мужичок. Жестокость, с которой содержали подозреваемого, поражала её — если бы она не пришла вчера вечером и не ослабила цепь, он так и провисел бы под потолком, и, возможно, остался бы инвалидом на всю жизнь.