Лариса Черногорец - Не любите меня! Господа!

• Название: Не любите меня! Господа!
• Автор: Лариса Черногорец
• Жанр: Исторические любовные романы

---

Еще через полчаса она ехала к ночному вокзалу, оглядывая улицы, так полюбившиеся ей, и мысленно с ними прощаясь. Назад, домой, к папеньке. К снежным узорам на окнах и деревянным теремам Тюмени. Больше никакой любви, никаких мужчин и никаких несчастий. Она сильная, она выдержит. А он… что ж пусть он будет счастлив!

Скрип половиц заставил её открыть глаза. Нянька Марья уснула в кресле, а к ней на цыпочках подкралась взъерошенная, худощавая тень. Юлия вскрикнула и села в кровати. В предрассветных сумерках на неё с печалью смотрел Колька.

— Что случилось? — Юлия недоумевала.

— Вы очнулись, очнулись, барыня, Юлия Григорьевна, я слышал, что вы кричали ночью, но не поверил своим ушам. Правильно, значит, доктор говорил — родные стены вылечат.

— Да какие ж они родные, я ведь здесь и года не жила, мне родней нашего дома на севере ничего нет.

— Ну вы же не захотите туда вернуться, верно, после того что…

— Нет, Колька, нет. Все, — с севером покончено. Дома уже нет. А рудники и завод отец продаст в ближайшее время. Больше меня там ничего не держит. Моё место здесь.

— Юлия Григорьевна, я здесь, в людской, за стенкой, вы меня кликните, ежели что будет нужно, я для вас все что хотите… я за вас…слава богу что все закончилось…я думал не выдержу ваших страданий.

— Я знаю, знаю. — Юлия погладила его по голове, — я все знаю, я все тогда слышала. Я тебе очень благодарна, ты мне жизнь спас, себя не жалел.

Колька… Я тебя очень прошу, — она приподняла его подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, — не люби меня, Колька, слышишь, не люби, ты очень хороший и все у тебя будет хорошо, но любить меня не смей, слышишь?!

Он кивнул головой, прижался губами к её руке и выбежал из спальни. Нянька Марья подняла голову.

— Кто там?

— Никого, приснилось тебе.

Первые лучи рассвета несли с собой надежду. Она увидит его, обязательно увидит, и непременно все ему расскажет. Теперь, когда прошло уже столько лет, она, по крайней мере, сможет оправдаться и раскроет Андрею глаза на его тестя. Надо жить, надо быть сильной. Ради него…

* * *

Несмотря на пронизывающий ветер и холод на улице, в кабинете начальника тюремного госпиталя было душновато и даже жарко. Из кабинета на улицу, в окно, на дождь, сменяющийся снежной крупой, устало глядел мужчина в белой рубашке, с закатанными по локоть рукавами. На вид ему было лет тридцать пять, высок, широкоплеч, атлетически сложен. Темноволосый, с правильными чертами лица и необыкновенными, очень добрыми карими глазами, с немного детским взглядом, — он создавал впечатление сильного, уверенного, но очень уставшего человека. Вторые сутки без сна давались с большим трудом. Нынешняя зима для госпиталя выдалась особенно тяжелой. От чахотки умерло около ста заключенных и сейчас все камеры госпиталя были переполнены страдающими открытой формой этой страшной болезни несчастными. Тюремная обслуга не успевала делать гробы и хоронить умерших. Нужно было срочно предпринимать меры, но для этого нужны были средства, огромные средства, которых у госпиталя, как собственно и у любого другого государственного учреждения не было.

Дверь кабинета распахнулась, в него ворвался пожилой мужчина.

— Едем, Илья Иваныч, едем. Он приехал. Деменев! Он недолго будет в городе, потом уедет обратно в Тюмень. Слух идет, что он продает завод и рудники. Время дорого. Без тебя я сам не объясню, что нужно для госпиталя.

— Да бог с тобой, Василий Семенович, да неужто дождались! Почитай неделю трупы выносим. Сыворотка, лекарства — все закончилось, кормежка хуже некуда, бог видно услышал наши молитвы. Постой, — он внезапно остановился и взял пожилого за рукав, — а ты уверен, что он даст денег.

— Даст, Илья, даст. Мы с ним соседи по имению. Не будь я начальник тюрьмы — точно даст, я тебе голову даю на отсечение.

Во дворе тюрьмы стоял запряженный экипаж. Накинув шинели оба сели в него, и Илья крикнул извозчику:

— Давай в особняк к Деменеву!

— Слушаюсь, барин! — кучер хлестнул лошадь, высокие тюремные ворота раскрылись, и экипаж выехал в промозглое зимнее городское утро.

Григорий Деменев сидел в столовой с утренней газетой и чашкой кофе по-турецки. Маменька хлопотала, накрывая на стол к завтраку. У обоих вытянулись лица, когда они увидели Юлию, которая как ни в чем не бывало причесанная и одетая в яркое, расшитое в восточном стиле домашнем платье, спустилась по лестнице вниз.

— Детка моя! — маменька кинулась и обняла её, — ты встала, ты уже на ногах, моя умница, иди, присядь. Юленька, присядь!

— Маменька, прошу, не надо со мной как со смертельно больной, мне правда, уже гораздо лучше.

— Я право рад это слышать. — Деменев обрел дар речи, — но как! Ты еще вчера была словно умалишенная! Я боялся, что это навсегда!

— Все, папенька. Все! Это все в другой жизни. Миша умер. Моя дочь умерла, но я то ведь жива, правда. — подбородок у Юлии задрожал, она расплакалась, Деменев кинулся к ней, обнял её и прижал к себе.

— Поплачь, детка моя, поплачь, горе оно со слезами выходит…

— Миша! — Юлия плакала навзрыд, — Миша спас меня, а сам погиб!

— Я знаю, милая, знаю, — Деменев пытался погладить её по голове как ребенка.

— Он так меня любил, он жизнь за меня отдал, а я…

— Ну, ну, все, все! Ты его не любила, я знаю, так бывает, не вини себя. Сердцу ведь не прикажешь.

— Зачем он меня любил, папа, зачем! Меня нельзя любить…ты помнишь ту ведьму в Тюмени? Я вспомнила — она тогда кричала такие страшные вещи! Она прокляла меня. Теперь я буду вечной вдовой — все сбывается!

— Глупенькая моя, конечно тебя можно любить, можно и нужно, ты у меня красавица. Просто тебе нужно отдохнуть прийти в себя и…

Вошедший лакей доложил:

— Срочно просят принять начальник тюрьмы, господин Семенов и начальник тюремного госпиталя господин Юсупов.

— Вели отказать, не до приемов мне сейчас. Проси приехать в другое время. — Деменев вытирал слезы на щеках Юлии и баюкал, словно ребенка. Лакей, поклонившись, удалился. Юлия встала и пересела в кресло напротив входа.

— Как хорошо дома! Как спокойно. Всё. Больше никаких слез. — Она откинула голову на спинку кресла, — Все в прошлой жизни.

— Вот и славно. Вот и прекрасно! — Маменька налила ей чашку ароматного кофе и протянула свежую хрустящую булочку, — будем тебя откармливать, а то кожа да кости, глянуть больно, краше в гроб кладут…

В холле послышался грохот и топот. Деменев встал во весь свой богатырский рост. В комнату влетел Илья Юсупов, а за ним начальник тюрьмы. Прижав к груди шапку, последний начал извиняться:

— Прости Григорий, прости друг мой, ну не удержал я этого черта! Здоровый как бык, прислугу твою расшвырял. Не можешь сейчас принять — не серчай. Мы в другое время придем…

— Нет у нас времени, мы уж почти месяц ждем! — Юсупов выступил на середину столовой. Юлия оторвала взгляд от наката на стене. Завораживающий, мягкий, бархатный голос его тронул что-то глубоко внутри её израненного сердца. Она глядела в его глаза и понимала, — что-то происходит с ней, с её душой, что-то странное, неуловимое. Что-то необыкновенное в его внешности, голосе, манерах было едва ощутимым, влекущим к себе.

Деменев металлическим голосом спросил:

— Что Вам угодно, господа?

— Помощь, нам нужна Ваша помощь!

— Так о помощи не просят! Извольте покинуть мой дом!

В глазах Юсупова было отчаяние.

Тфу-ты, черт окаянный, Илюшка, — Семенов в сердцах швырнул оземь шапку, — все испортил! Все пропало…

— Папенька, подожди, я тебя не узнаю! — Юлия встала и, подойдя к отцу, взяла его за руку, — когда это Деменев в помощи людям отказывал? — она повернулась к пришедшим:

— Пожалуйста. Присядьте к столу, позавтракайте с нами.

Молчание повисло стеной. Деменев виновато подошел к Семенову и пожал ему руку:

— Проходи, Василий, — он пригласил начальника тюрьмы с поклоном и кивнул Юсупову, жестом прося и его за стол. Илья прошел и присел, Юлия подошла к нему и протянула чашку кофе.

— Благодарю Вас. Мне это сейчас просто необходимо. Неделю спим по два часа в сутки, — он смотрел на спасительницу ситуации, — спасибо Вам!

Ему было удивительно видеть заплаканными такие красивые, карие глаза, в них была тоска и страдание. Видно было, что она тщательно скрывала эмоции. За обаятельной улыбкой, явно вымученной, видна была глубокая печаль. И это дочь самого богатого в городе человека. Поистине неисповедимы пути господни. И у богатых свои страдания. Что же случилось с этим хрупким, худеньким созданием, да и как этот великан в прямом и переносном смысле, её отец, мог допустить, чтобы его единственная дочь страдала…

— Так я слушаю Вас! — голос Деменева прервал его размышления.

— Да, простите, отвлекся! Я — начальник тюремного госпиталя, Илья Юсупов, мы с Василием Семеновичем молим Вас о помощи.