Людвига Кастеллацо - Тито Вецио

• Название: Тито Вецио
• Автор: Людвига Кастеллацо
• Издательство: Глоса
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 985-6068-08-8

Несчастная любовь к юной красавице-рабыне и несправедливое лишение наследства толкнули отважного римского патриция Тито Вецио на отчаянный шаг — поднять восстание рабов и свободных граждан. В романе увлекательно описаны бои гладиаторов, роскошные пиры пресытившейся и развращенной знати, обычаи и нравы, царившие в Риме за сто лет до Рождества Христова.

---

В то время, как претор Сицилии размышлял о том, как он отомстит своему удачливому сопернику, Аполлоний в сопровождении смотрителя тюрьмы спускался по каменной лестнице вниз к мрачному каземату, где была заключена бывшая колдунья Эсквилина.

В темном углу двора сицилийского претора с его бесчисленными ходами и переходами, прикрытая большими деревьями и густыми кустами, находилась низкая и толстая дверь с массивными засовами, замками и задвижками, в таком количестве, что и пресловутый Крез был бы уверен, что за такой дверью его сокровищам: ничего не угрожает.

То была дверь частной тюрьмы семейства Лукуллов. Отворив ее, смотритель и Аполлоний спустились по каменной лестнице вниз, откуда раздавались проклятия, угрозы, мольбы, слышался лязг волочившихся цепей. Все это сливалось в невообразимую какофонию звуков. Внизу были два коридора, ведущие, соответственно, к двум отделениям. Из одного слышался шум, в другом царила мертвая тишина.

— Молчать, сволочи, а то сейчас же прикажу всыпать вам плетей! — заорал смотритель.

Но крики, стоны, проклятия не утихали.

Смотритель повернул в левое отделение, туда, где господствовала тишина. Казалось, здесь не было ни одной живой души. Только Аполлоний собрался спросить, где же каземат бывшей колдуньи, как смотритель указал ему на какую-то глубокую нишу в каменной стене, больше похожую на звериное логово, чем на место заключения человека.

— Вот там, внутри, — продолжал смотритель, сделав еще несколько шагов вперед и отпирая дверь.

Аполлоний вошел, но сперва не мог ничего разглядеть, потому что каменная гробница едва освещалась тусклым мерцанием свечи. Удушливый, вонючий воздух ударил ему в лицо так внезапно, что он невольно попятился назад. Но мало-помалу струя воздуха из коридора несколько освежила склеп. Аполлоний пришел в себя и начал различать предметы. Помещение Флоры не отличалось особенными удобствами. Очень низкая, четырехугольная конура наводила ужас на любого нового человека. Вместо мебели — сырой камень с пучком гнилой соломы, рядом кувшин с водой — и только. Зато в цепях и колодках недостатка не было. Несчастного арестанта приковывали к стене цепью, которая начиналась железным ошейником, на руках и на ногах тоже были цепи.

Увидев в таком положении родную мать, Аполлоний не выразил никакого сожаления. Он хладнокровно взял фонарь из рук смотрителя и попросил его удалиться.

Заметив Аполлония, Флора вскрикнула.

— Матушка, — сказал ей египтянин, — не затруднит ли тебя теперь, если ты расскажешь мне о причинах происшедшей с тобой перемены, которая чуть не погубила плод моих многолетних трудов, усилий и даже преступлений. По твоей милости я мог бы в одну минуту потерять все, включая жизнь, если бы не запасся чудесным талисманом. Да, я несомненно бы погиб из-за твоих совершенно необъяснимых действий. Скажи мне всю правду, и я… как-нибудь постараюсь спасти тебя.

— Значит, ты пришел сюда, чтобы спасти меня?

— Неужели же ты в этом сомневаешься? Если бы ты даже не была мне матерью, разве можно забыть, что я тебе обязан буквально всем, чего достиг. Ты воспитала во мне решительность, умение всегда добиваться своей цели. С самого младенческого возраста ты готовила меня к этой страшной мести. И вот, наконец, свершилось… Конечно, я спасу тебя, но только с одним условием.

— С каким?

— Я хочу, чтобы ты навсегда забыла о том, что наговорила вчера в расстроенных чувствах и опять стала моей помощницей до полного окончания задуманного нами дела.

— Ты хочешь, чтобы я оставалась твоей верной помощницей и пополняла старый список наших преступлений новыми, возможно, еще более ужасными? Чтобы при помощи грязных и гнусных злодеяний довела до смерти самого благородного и великодушного человека, лучше которого трудно себе и представить? Не так ли, Аполлоний, ты ведь от меня требуешь именно этого?

— Я тебя решительно не могу понять. Все, что ты говорила вчера и сегодня, для меня также туманно, как предсказания оракулов, обманывающих легковерный народ, чтобы вытянуть у него побольше золота. Отчего вдруг твоя непримиримая ненависть и злоба к сыну той женщины в одночасье преобразовалась в восхищение и сострадание? Я ищу и не могу найти этому объяснений. Ты, которая в течение стольких лет лелеяла в своем сердце чувство злобы и мщения, вдруг резко изменилась именно в тот момент, когда мы, наконец, достигли, наконец, желанной цели.

— Да, была злодейкой, а теперь не хочу ей быть… Мать не должна быть убийцей своего сына… своей плоти и крови…

— Твоего сына? Тито Вецио?! Да ты что, опять бредишь. А кем же я, по твоему, тебе прихожусь? Все это бессмысленно до абсурда. Но поговорим откровенно. Какие же у тебя появились доказательства, что ты так охотно поверила в подобную выдумку? Кто же мог тебе об этом сказать?

— Тот, кто обманул твою мать и вместо того, чтобы заклеймить лоб несчастного ребенка бедной рабыни, приложил эту метку бесчестья на лоб сына бессердечной римлянки.

— Клянусь именем всех богов преисподней, если все, что ты говоришь действительно правда, если это не фантазии твоего расстроенного ума, то у меня имеется еще больше оснований мстить человеку, похитившему у меня имя и наследство. Значит, я родился свободным и только благодаря гнусному обману постоянно ощущаю на своих плечах позорный груз рабства. Нет, я ничего не могу понять в этом запутанном лабиринте. Это какая-то бездна, в которой теряется мысль!.. Но ты мне должна назвать имя того негодяя, который совершил такое неслыханное преступление. Потому… потому… Мне надо с ним переговорить, я хочу знать… наконец, может быть, потребуется его свидетельство… надо будет взять показания.

— Показания раба никто не примет во внимание.

— А ты бы что показала?

— На суде я, конечно, буду утверждать, что ты сын бывшей рабыни Флоры, известной под именем колдуньи Эсквилины, презираемой и ненавидимой всеми гражданами Рима.

— Так будь же ты проклята, гнусная ведьма! Пусть будет проклят и тот злодей, который решился на страшный подлог, исковеркавший всю мою жизнь. Обоих вас я посвящаю богам преисподней. Ты, конечно, не скажешь мне имени этого раба, но я и без тебя сумею догадаться, кто он… Из всех прежних рабов в доме Вецио остался один Марципор, привратник дома. Нет никакого сомнения, что это именно он! О, я сумею добиться правды от Марципора, я использую все средства.

— Злодей, ты будешь пытать старика?!

— Он пройдет у меня через все мыслимые муки ада, но я заставлю его говорить. Также, как и тебя — молчать! Поняла ли ты, Кармиона, мой замысел и не желаешь ли ты поклясться мне жизнью своего… вновь приобретенного сына, что никому не раскроешь этой ужасной тайны и никогда больше не попытаешься сорвать повязку с моего лба?

— Молчи, злодей!

— Ты не согласна? Но подумала ли ты, что своим глупым упрямством подписываешь свой смертный приговор?

— Да, подумала и не собираюсь скрывать от судей ни своих, ни твоих злодеяний.

— Перед судьями? Неужели ты считаешь меня настолько глупым, что я могу позволить тебе появиться в суде? Нет, уважаемая Кармиона, у меня есть более надежное средство, которое навеки обеспечит твое молчание. Итак, поклянись мне сию минуту, что будешь нема, как рыба… или готовься к смерти.

— Подлый злодей! Отравитель своего родного отца! Убей же меня, прибавь еще одно преступление к тем, которые ты уже совершил. Да, убей меня, потому что, клянусь всеми богами и богинями, пока буду жить на белом свете, я не отдам на растерзание своего сына, этого достойного юношу, а тебя, изверг, отравитель родного отца, я передам…

— Умри же! — яростно вскричал Аполлоний, вонзая кинжал в грудь своей матери.

— Ах, проклятый!.. Отце… у… бийца, — простонала несчастная и, гремя цепями, упала на каменное ложе.

— Отцеубийца, да!.. А вот теперь, быть может, и убийца своей матери, — прошептал изверг, вытирая окровавленный кинжал похожей на лохмотья одеждой своей жертвы. — Да, убийца матери! Странное чувство возникает у меня при виде крови этой женщины. По всей вероятности, она мне мать. Вся эта история с подменой — ничто иное, как выдумка! Нет необходимости допрашивать привратника. В ту минуту, когда у моих ног корчилась в предсмертной агонии Флора, со мной происходило что-то удивительное, необъяснимое, чего раньше никогда не бывало. Да, она мне мать. Теперь я это вижу, сознаю. Нет необходимости добиваться истины от Марципора, она здесь, в моем сердце… Кровь сказалась, объяснила мне все. Старый болтун должен умереть без всяких допросов. Пусть отправляется в ад со своим секретом.

Говоря это, изверг взял фонарь, бросил взгляд на искаженное мукою лицо убитой им матери и быстро вышел из каземата, заперев его на ключ.

— Не нужно ли тебе еще что-нибудь от арестованной? — предупредительно спросил смотритель.