Людвига Кастеллацо - Тито Вецио

• Название: Тито Вецио
• Автор: Людвига Кастеллацо
• Издательство: Глоса
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 985-6068-08-8

Несчастная любовь к юной красавице-рабыне и несправедливое лишение наследства толкнули отважного римского патриция Тито Вецио на отчаянный шаг — поднять восстание рабов и свободных граждан. В романе увлекательно описаны бои гладиаторов, роскошные пиры пресытившейся и развращенной знати, обычаи и нравы, царившие в Риме за сто лет до Рождества Христова.

---

— Напротив, вино мне очень нравится, — отвечал претор Сицилии, — а чаши не кажутся такими уж простыми, помимо того, что они отделаны драгоценными камнями, сама глина и украшения просто необыкновенны. Теперь я хорошо понимаю, почему капуанская посуда везде так высоко ценится. Действительно, она просто замечательна. И нет ничего удивительного, что царь Массинисса за своим столом не признавал никакой посуды, кроме капуанской.

— Но каким образом вы ухитряетесь придать глине такой удивительный, красочный блеск и такую прозрачность? — спросил римский квестор, один из старых воинов.

— Тут требуется время и терпение, — отвечал Марий Альфий, очень довольный подвернувшейся возможности хоть в чем-то показать свое превосходство перед высокомерными римлянами. — Глину наших полей мы смешиваем с яичным желтком, морскими раками, другими компонентами, после чего закапываем эту смесь в землю и надолго оставляем там. Затем достаем ее, обрабатываем киноварью, наносим на нее самые причудливые узоры, покрыв лаком. После чего чаша ставится в печь для обжигания. Печь, конечно, устраивается особым образом.

— Прекрасное изобретение!

— Да, наш народ трудолюбив и очень талантлив. Жаль только, что несмотря на все его способности, несмотря на плодородную почву, которую он так заботливо и искусно обрабатывает, этот замечательный народ вынужден выпрашивать себе права, законно ему принадлежащие, права, которыми пользуются многие народы, чья верность Риму не может сравниться с верностью наших граждан, — вскричал Марий Альфий, вдохновленный чувством патриотизма и никогда не упускающий удобного случая напомнить о необходимости возвращения своим соотечественникам всех гражданских и политических прав.

Префект, заметив, что его гость нахмурил брови, стал подмигивать слишком усердному капуанцу. В это время претор Сицилии с чисто римской надменностью заявил:

— Город Капуя сильно провинился перед Римом. Доверчиво и дружелюбно принятый римским народом и защищаемый последним от набегов воинственных соседей самнитов он благоденствовал и процветал под сенью наших знамен. Но заметив, что Фортуна временно покинула наших орлов, вероломная Капуя, не задумываясь, открыла ворота нашему самому непримиримому и свирепому врагу Ганнибалу и договорилась с ним об истреблении и порабощении римлян, надеясь первенствовать в Италии. Вот что наделала ваша Капуя. Рим еще очень великодушно поступил, не уничтожив окончательно город, так подло изменивший ему.

— Проступки наших предков, — отвечал ему Марий Альфий, — уже давно искуплены их кровью и многолетними страданиями в рабстве. Но теперь, по прошествии почти ста лет после тех злосчастных событий, теперь, когда граждане Капуи успели доказать верность и преданность Риму, почему сейчас римский народ и сенат не торопятся восстановить нас в прежних правах?

— Да, славный Луций Лукулл, наш великодушный защитник и покровитель, — воскликнул один из граждан. — Возьми под свою защиту этот некогда могущественный город и, защитив его силой оружия, возврати ему былой блеск.

— Луций Лукулл, мы все тебя просим, — присоединились к нему и все остальные капуанцы, — будь нашим покровителем, нашим дорогим патроном,[195] и когда ты победишь мятежников, мы пойдем за тобой с гражданскими венцами, присужденными тебе нашим городом, спасенным тобой.

— Вы что здесь, намекаете на триумф? Да разве этот противник может стоить хотя бы овации?[196] Разогнать всех этих бунтовщиков — минутное дело, уверяю вас. Я убежден, что этот дерзкий юноша, узнав о моем появлении, в панике бежал вместе со своей мятежной шайкой.

— Имей в виду, славный Лукулл, — заметил квестор, — что Тито Вецио является храбрым и опытным воином. Ведь во время африканской войны он прошел школу лучшего римского полководца.

— Ты говоришь о неотесанном грубияне Марии? Чему хорошему мог Тито Вецио выучиться в его школе? Разве только таскать тяжести, копать рвы, укреплять сваи да хорошенько чистить свою лошадь? Какое же это военное искусство? Мне было бы стыдно учить таким пустякам самого последнего легионера. А теперь посмотри, кем командует этот храбрый и опытный, как, ты говоришь, воин? Шайкой недисциплинированных рабов, пастухов и гладиаторов. Каких же военных подвигов можно от них ждать? Согласитесь, друзья мои, что такое… забавное, иначе не скажешь, войско не может представлять никакой опасности для моих испытанных легионеров.

Ответом на эту речь самоуверенного руководителя римских войск были восторженные крики и поднятые вверх кубки с вином. Лишь опытный квестор и старый центурион воздержались от проявления преждевременной радости.

— Советуем главным декурионам Капуи, — вскричал один из расходившихся хвастунов, — заблаговременно приготовить несколько тысяч надежных цепей для этих негодяев.

— А, по-моему, следует запастись двумя или тремя тысячами крестов, чтобы пригвоздить на них бунтовщиков и расставить кресты вдоль Аппиевой дороги в назидание всем подобным негодяям.

— А Вецио, как их храбрый предводитель, должен оказаться на кресте, по крайней мере, сорока локтей в длину, чтобы его сообщники смогли его хорошенько видеть.

— Да-да, надо, чтобы его крест был не ниже мачты трехвесельной галеры.

— Нет, его, как и всех изменников, следует четвертовать.

— Нет, его надо почтить мешком, собакой, петухом, ехидной и обезьяной, как отцеубийцу.

— Браво, браво! Мажий, ты прекрасный советчик. Просто чудесная мысль: в мешок негодяя вместе с собакой, петухом, ехидной и обезьяной, — кричали пирующие.

— Но вы, уважаемые, не поймавшие птицу, уже ее ощипываете. Нет, вы сначала ее поймайте, — заметил квестор.

— Как, неужели ты можешь сомневаться в исходе сражения? Мне кажется, такой старый воин, как ты, должен в душе считать, что для этих негодяев наши храбрые легионеры должны употребить не мечи и дротики, а плети, палки и розги. Для укрощения взбунтовавшейся сволочи и этого довольно.

— Бедный Фламий! Он еще воображает, что имеет дело с Ганнибалом и путает жалкого молокососа с карфагенским полководцем. Интересно, что ты скажешь, если завтра с восходом солнца все увидят, что бунтовщик решил убраться подобру-поздорову и забился в самые неприступные ущелья Самнитских гор.

— Нет, шайки Тито Вецио уже заняли гору Тифата и расположились лагерем в виду города, — мрачным голосом сказал вошедший Аполлоний.

— Да, неужели? Как он решился на это? А, впрочем, тем лучше. Завтра с рассветом ты, квестор Фламий, распорядись, чтобы в знак сражения развевалась красная туника. Мы нападем на шайки гладиаторов в их убежище.

— Но подумай, Лукулл, нашим легионерам необходим отдых после ускоренных маршей, а капуанская милиция только что набрана и еще недостаточно обучена. Не лучше ли нам подождать прибытия из Неаполя отряда пращников и стрелков?.

— Нет, не лучше, я не собираюсь ждать никаких отрядов, справимся и без них. Я сказал, что начну сражение завтра, значит, так оно и будет. И вообще, мне надоело выслушивать ваши замечания, они только нагоняют на меня скуку, — торжественно объявил пьяный начальник римских легионеров.

После этих слов всякие разговоры о восставших прекратились, зато пьяная компания зашумела сильнее прежнего.

Голоса рассудительного квестора уже не было слышно.

— Да… да… — кричали все вместе, — вечером пир, а наутро — сражение… Вот в чем состоит смысл жизни.

— Или, проще говоря, доверять дело игральным костям, то есть случаю, — подумал египтянин и, подойдя к Лукуллу, спросил:

— Значит, ты решился?

— Конечно, и даже поклялся вот над этой чашей старого фалернского вина, — отвечал захмелевший претор.

— Так ты завтра будешь сражаться, не ожидая прибытия отрядов из Неаполя? — продолжал Аполлоний.

— Я уже сказал, что они мне не нужны.

— Интересно, а какова будет численность войска, которое ты намереваешься выставить?

— Этим ты можешь поинтересоваться у квестора, у меня пока нет никаких цифр.

— Пожалуйста, если хочешь, я могу сказать и без квестора. У тебя пять когорт легионеров, немного конницы и ни одного пращника или стрелка. Всего едва ли три тысячи человек.

— Да, но они — римляне.

— К этому, пожалуй, можно прибавить две когорты муниципальных солдат и горстку капуанской кавалерии, значит, еще приблизительно тысяча человек. А известно ли тебе, каковы силы неприятеля?

— Врагов считают только мертвыми.

— Слова, достойные великого героя! Но все же, я полагаю, надо принять во внимание, что, во-первых, Тито Вецио сам стоит целой армии, а, во-вторых, он командует тремя тысячами гладиаторов, прекрасно владеющих оружием, не считая самых ожесточенных наших врагов: рабов и пастухов. Кроме того, следует иметь в виду, что здесь, в Капуе, только зажиточные горожане на нашей стороне, все остальные, конечно же, желают победы Тито Вецио, особенно гладиаторы школы Батиата, которых, как тебе известно, что-то около четырех тысяч.