Наталья Петрова - Скопин-Шуйский

• Название: Скопин-Шуйский
• Автор: Наталья Петрова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03328-3

В череде злодейств и предательств, которыми так богата история Смутного времени начала XVII века, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (1586–1610) являет собой один из немногих образцов доблести и чести. Замечательный полководец и умелый дипломат, он сумел очистить Московское государство от сторонников Тушинского вора, и в марте 1610 года — за два с половиной года до подвига Минина и Пожарского! — Москва с ликованием встречала его как своего избавителя. Князь пользовался всеобщей любовью, и кто знает, как повернулась бы история России и скольких бед и несчастий можно было бы избежать, если бы молодой и полный сил воевода, которому не исполнилось и двадцати четырех лет, не умер бы от загадочной и страшной болезни, по слухам отравленный завистниками, своими родичами, не желавшими делиться с ним властью… Автор книги, предлагаемой вниманию читателю, с нескрываемой любовью пишет о своем герое, воссоздавая историю его жизни на фоне драматических и трагических событий, происходивших тогда в России и за ее пределами.

---

«Рыдание и плач великий» доносились и из голодающего Брянска, они-то и подтолкнули воинов к невозможному, казалось бы, решению: переправляться на другой берег Десны по воде. Льдины запросто могли опрокинуть легкие лодки с людьми, а оказаться в декабрьской стылой воде в мгновенно тяжелеющей одежде, с оружием в руках — верная гибель. Но наблюдать, как на твоих глазах от голода, холода и жажды гибнут осажденные, было тоже невозможно. И воевода Василий Мосальский решился отдать приказ: форсировать Десну.

Среди лжи, измены, обмана, насилия и грабежа своих же соотечественников — бед распространенных и уже мало кого удивлявших в те годы, — события под Брянском, когда читаешь о них в летописи, и сегодня, 400 лет спустя, вызывают удивление и восхищение. Такого величия духа, породившего смелость и самопожертвование «за други своя», наверное, не помнила Русь со времен взятия Казани, Астрахани и покорения Сибири казаками Ермака.

Десятки стругов и паузков были спущены на реку, и сквозь громоздящиеся, так и норовящие затереть лодки льдины ратники поплыли к городу, «лед разгребаху». С противоположного берега по сидящим в лодках людям немедленно открыли огонь. Но никто из форсирующих реку не повернул назад, не устрашили их ни острые как нож края льдин, ни самопалы «воровского войска». Все высадились на берег, причем, как уверял летописец, «ни един человек, ни лошадь не погибе»[281].

Невероятная решимость и храбрость ратных людей передались и брянским сидельцам — они вышли из города навстречу войску Мосальского и совместными усилиями отогнали «воров» и поляков от города и даже многих взяли в плен. А на следующий день встала Десна, и по приказу воевод по льду в город перевезли продовольствие.

«Устав ратных дел»

Рассказ о «предивном деле» под Брянском Михаил Скопин слушал в Москве, когда брянские воеводы Андрей Ржевский и боярин Михаил Кашин приехали на доклад к царю Василию. Пока говорили речи на царском пиру по случаю снятия осады с Брянска, пока обсуждали награды победителям — воеводам было дано по шубе и кубку, дворянам и детям боярским — денежное жалованье, поместные придачи да дорогие ткани — «камки и тафты и сукна», — недавно вернувшийся из войска Михаил Скопин обдумывал происходящее.

«Храбрость и дородство» ратных людей конечно же вызывали у него гордость. Он и сам не раз видел в бою, что русским воинам чаще всего удаются предприятия трудновыполнимые. Но не оставляла его и вызывала раздражение другая мысль: ведь всего этого могло и не быть: ни погибших под стенами Брянска воинов, ни умерших от голода горожан, — если бы царь послушал его совета и совета других военачальников и не распустил войско. Достаточно было двух-трех полков, чтобы дойти до Северской земли и не дать времени полякам и «ворам» собрать новую армию. Но царь подозрителен, он охотнее слушает лизоблюдов и «ушников», чем опытных воевод, а те ропщут и все чаще поговаривают о замене Шуйского другим, более счастливым царем.

Слушая о событиях под Брянском, Михайло Васильевич вспоминал и взятие снежного городка в Вяземах при названном царе Дмитрии. Хоть и была это игра, но князь воочию убедился, как трудно пешим тягаться с хорошо обученными польскими и немецкими всадниками. Единственная возможность выстоять перед атакой их конницы — укрыться за стенами крепости. Но как найти защиту против них в открытом поле? Что прикроет пеших, пусть и вооруженных огнестрельным оружием ратников от стремительных атак вражеской конницы?

Князь Михаил знал, что еще в 1606 году царь Василий приказал «по своему царскому изволению и призрением к воинству» государеву человеку Онисиму Михайлову написать книгу, «как подобает всем служите», а для этого прочесть и перевести иностранные книги про «ратная хитрости в воинских делах», которые «изрядными и мудрыми и искусными людьми в розных странах строятся во Италии, и во Франции, и во Ишпании, и Цесарской земле, в Голландии, и во Англии, и в королевстве Польском и Литовском и во иных разных господарствах»[282]. Онисим трудился уже год, и конца его работе не было видно[283], а с поляками и Литвой сражались уже сейчас, и не на чужой, а на своей земле. Кое-что из книг по военному искусству, которые привозили с собой в Россию послы, а случалось, немецкие и французские наемники, Михаил читал и даже делал для себя выписки. Его любовь к книгам не исчезла, к тому же читать ратнику о воинской премудрости необходимо, постигать «благое искусство» нужно не только на поле боя, но и размышляя о чужих победах и поражениях.

С интересом он узнавал о том, как сражались воины в иных землях, как полководцы находили выход из, казалось бы, безвыходных ситуаций, как остроумно выстраивали оборону и хитростью побеждали врага в меньшинстве. Из книг он узнал, что однажды «в Угорской (Венгерской. — Н. П.) земле под некоторою крепостию» стойко оборонялись ее защитники и враги не смогли ее взять и спустя несколько месяцев; что в «Ишпанской земле» военачальники предпочитают зимние походы, потому что летом «не возможно водити для жаров великих»; что укрепления можно построить тем способом, «как во Французской земле», когда однажды там «недругов в городские ворота втоптали»[284].

Все интересовало молодого воеводу Михаила Скопина в воинской науке: и как крепости брать, и как подкопы делать, и как обозы ставить, и как полки во время боя на поле сражения расставлять. Оказалось, что можно их расставлять «остро, а назади широко и треугольчато, а иное серпом, или полумесяцем», как сделал Ганнибал в битве при Каннах. Но лучше, как увидел Скопин, ставить «четвероугольчато», потому как «между пешими людьми» при таком построении войска «укрывают полковой наряд», и «как случится к напуску (то есть во время атаки. — Н. П.), и пешие люди роступятся из наряду, в те поры доведется по недружным полком стреляти»[285].

Большое значение во всех военных руководствах того времени придавали артиллерии. Онисим Михайлов в своем «Уставе» посвятил «полковому наряду» две трети статей — и это понятно: с момента своего возникновения огнестрельное оружие произвело переворот в военном искусстве, потребовало совершенно иных способов ведения боя. Артиллерия в ту пору еще не стала «богом войны», но уже играла решающую роль при взятии городов и крепостей. По наблюдениям внимательных иностранных путешественников, а на деле шпионов, «ни один из христианских государей не имеет такого запаса военных снарядов, как русский царь». Общее число пушек в России конца XVI столетия превышало две тысячи штук[286]; среди них встречались настоящие гиганты: отлитые Андреем Моховым Стоствольная пушка и Царь-пушка, доныне хранящаяся в Московском Кремле. Русская артиллерия удивляла неприятеля и числом, и разнообразием — в ней имелись и мортиры, и гаубицы, и легкие пушки, — и дальностью стрельбы, и подвижностью. Уже в конце XVI столетия в Можайске использовали медные полковые пушки на «станках и колесах», опередив тем артиллерию многих армий[287]. Особо искусных пушкарей — тех, кто стрелял из тяжелых пушек («василисков, или из соловьев, или из певиц, и из квартанов, те пищали стенобитные»), — ценили высоко и мастерство их щедро оплачивали. Стрелявших из легких пушек малого калибра («драконов, из змей, из чегличков, из соколов») именовали, в отличие от пушкарей, затинщиками или пищальниками. И тех и других набирали в войско почти исключительно из горожан, в основном из среды ремесленников, которые обладали более высоким уровнем грамотности. Пушкари в России, в отличие от других стран, всегда были подданными государства — наемников в XVI веке русская артиллерия не знала, — и чаще всего великороссами[288]. Пожизненный и наследственный характер их службы формировал высокие боевые качества пушкарей и затинщиков, которые нередко являли во время военных действий чудеса находчивости и отваги.

Особенно интересовали Михаила в иноземном опыте приемы сражения пехоты против конницы. Он внимательно изучал опыт римской армии, греческой времен Александра Македонского, в современных армиях ему особенно были близки приемы нидерландцев, которые широко использовали любое прикрытие — земляной вал, насыпь, загородку, временный частокол, — лишь бы пехотинцы могли вести из-за них огонь.

В московской осаде Скопин убедился, что можно успешно применять и русское изобретение — «гуляй-город», и не только во время осады: он учился у опытных полководцев использовать «гуляй-город» при расположении в лагере, укрываться в нем полкам на марше. Здесь никаких готовых рецептов не существовало, при устройстве лагеря в ход шло все, что оказывалось под рукой: телеги, плетни и перила — их связывали между собой, земля, которую выбрасывали из выкапываемых рвов. Можно было поступить и как казаки в Заборье — облить укрепленные стены обоза водой, а уж она на морозе сковывала их лучше, чем известь кирпичи при возведении боярских палат. Со временем Михаил Скопин будет назван иностранцами «осторожным полководцом», который «отлично умел укреплять лагерь и строить перед ним частокол из острых кольев»[289].