Наталья Петрова - Скопин-Шуйский

• Название: Скопин-Шуйский
• Автор: Наталья Петрова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03328-3

В череде злодейств и предательств, которыми так богата история Смутного времени начала XVII века, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (1586–1610) являет собой один из немногих образцов доблести и чести. Замечательный полководец и умелый дипломат, он сумел очистить Московское государство от сторонников Тушинского вора, и в марте 1610 года — за два с половиной года до подвига Минина и Пожарского! — Москва с ликованием встречала его как своего избавителя. Князь пользовался всеобщей любовью, и кто знает, как повернулась бы история России и скольких бед и несчастий можно было бы избежать, если бы молодой и полный сил воевода, которому не исполнилось и двадцати четырех лет, не умер бы от загадочной и страшной болезни, по слухам отравленный завистниками, своими родичами, не желавшими делиться с ним властью… Автор книги, предлагаемой вниманию читателю, с нескрываемой любовью пишет о своем герое, воссоздавая историю его жизни на фоне драматических и трагических событий, происходивших тогда в России и за ее пределами.

---

Переговоры подходили к концу. Накануне дня, когда должны были объявить о их результатах, в царском войске уже посчитали военные действия оконченными, потому «начаша ночи тое спати просто, и стражи пооплошахусь». Воспользовавшись тем, что вместе с часовыми уснула и бдительность военачальников, и прежде всего главнокомандующего Скопина-Шуйского, гетман войска самозванца Роман Ружинский отдал приказ о нападении.

25 июня «перед утренею зарею, скрадом», переодетые в одежду московских воинов поляки направились к царскому войску. Как только они оказались у самого лагеря, раздался сигнал, и конница самозванца бросилась в атаку. Застигнутые врасплох пушкари все же попытались было зарядить пушки, но враг оказался настолько близко, что они лишь успели поджечь для острастки нападавших порох. С. Шаховской в своей «Летописной книге» очень красочно описал ходынскую битву: «Поляцы же… скачют по полком семо и овамо, и людей московских бесчисленно побивают и в шатрех богатество велие грабят… летают стрела по аеру яко молния, и блистаются сабельныя лучи аки лунныя светила»[318].

Основной удар, судя по всему, пришелся на большой полк и полковую артиллерию. Часть большого полка, которой командовал Василий Литвинов-Мосальский, видимо, не поняв со сна, что происходит, бросилась бежать, сам воевода в первые же минуты боя по одним сведениям был захвачен в плен, по другим — добровольно «отъехал» к «царику». Тушинцы не преследовали бегущих только из-за собственной непомерной алчности: они обнаружили богатый обоз, брошенный царскими воинами, и имущество многочисленных купцов, приезжавших со своими товарами к лагерю. «Едва ли не бо́льшая часть нашего войска бросилась грабить обоз», — записал в своем дневнике один из поляков.

А что же командующий войском, боярин Скопин-Шуйский? Неужто и знания, почерпнутые из книг, и собственный опыт ничему его не научили? Нет, помнил Михаил Васильевич слова из «Устава»: «…а будет случится, что недруги побьют, доведется промыслом от людей к лесу или к иным крепям отходите, а будет люди свои поостановятся, и позберутся и укрепятся, а недрузи в те межи падутся забытошно над грабежом, и то дело надобное, что на недрузи в то время напустите»[319].

Главное теперь было остановить людей и увлечь их за собой на врага. Именно это и проделали воеводы большого полка Михаил Скопин и Иван Романов, воспользовавшись тем, что преследователи потрошили возы и сбивали прикладами ружей замки с сундуков. Как бились ратники, которых повел за собой Скопин! Брали в копья растерявшихся поляков, били бердышами, секли саблями. Пешие сошлись в рукопашной, сотники наносили удары направо и налево страшными шестоперами. Золоченая ерихонка Скопина мелькала в самой гуще сражения, от удара сабли погнулся его панцирь, но воевода будто и не замечал опасности.

Занятые грабежом поляки были застигнуты врасплох. Они явно не ожидали такой расторопности от воевод и не смогли вовремя дать отпор атакующим. Царское войско гнало тушинцев аж 15 верст, до самого их лагеря, да так успешно, что только переправившись через речку Химку, недавние победители смогли опомниться. «В таком страхе добежали мы до обоза», — признался в дневнике Н. Мархоцкий.

Известно: самый лучший учитель на поле боя — это умелый противник, он заставит долго помнить о допущенных ошибках и промахах, быстро научит не повторять их в будущем и делать выводы из них. Уроки калужского сидения явно пошли воеводе Скопину на пользу, он помнил, как вдвоем с Истомой Пашковым они остановили бегущих и тем самым сумели обеспечить отход основных сил. Сейчас же его полк хоть и бежал поначалу от внезапно напавшего врага, но заставил и поляков показать хребет.

Получил после Ходынки Михайло Васильевич и еще один урок: не стоит доверчиво относиться к обещаниям политиков, даже если они ведут переговоры о заключении мира. Тешивший себя надеждой на быстрое и бескровное завершение войны царь Василий в очередной раз продемонстрировал свою близорукость. Но и Скопин-Шуйский проявил не позволительные для командующего тысячным войском простоту и нерадение, которые обернулись невозвратными потерями. Что ж, 22-летнему воеводе Скопину еще предстояло обрести верное чутье в боях с опытным и ловким врагом, коим, безусловно, являлось польское воинство.

Пока поляки делили между собой награбленное из царского обоза, москвичи с плачем погребали своих близких, убитых на Ходынке. Погибших было так много, что в Москве даже не нашлось сразу столько гробов для погребения. Царь выделил средства, чтобы «с честию погребсти» воинов, погибших за «православную христианскую веру и за него, государя», а патриарх Гермоген отпел их[320].

Хоть и смогли царские воеводы отогнать противника от стен Москвы, но, похоже, Ходынка стала для Василия Шуйского пирровой победой. Именно после этого боя начали перебегать от него к самозванцу те, кто еще недавно служил ему верой и правдой: «учели с Москвы в Тушино отъезжати столники и стряпчие и дворяне московские и жильцы и городовые дворяне и дети боярские и подьячие и всякие люди»[321]. Царь, видя повальную измену, явно пал духом, что не могли не заметить в его окружении, и лишь патриарх Гермоген молитвой и беседой поддерживал его, убеждая забыть уныние и малодушие, недопустимые для правителя в столь ответственный момент.

Далеко не все разделяли заботы патриарха, защищавшего неудачливого правителя. В феврале 1609 года в Москве была предпринята попытка свержения царя Василия с престола. На площади у Лобного места собралась толпа, и перед ней зачинщики мятежа зачитали грамоту, в которой обвиняли царя в самовольном избрании на престол, напрасном пролитии крови своих подданных и тайных пытках в застенках — «в воду сажает братию нашу дворян, и детей боярских, и жены их, и дети в тайне, и тех де побитых с две тысячи»[322]. Зная, что патриарх неизменно поддерживал царя, инициаторы свержения, забыв стыд и совесть, ворвались в Успенский собор и прямо посреди богослужения потребовали от Гермогена, чтобы он отрекся от Шуйского. Повторялась история сведения патриарха Иова с престола. Озверевшие люди толкали в грудь восьмидесятилетнего старца, бросали песком и сором в лицо, дергали за облачение, стремясь напугать его и заставить действовать в своих интересах.

Подробности дальнейших событий мы узнаем от самого патриарха, о них он поведал в разосланном по городам послании. Патриарх не только устоял против злобы восставших, но опроверг все возводимые на Шуйского обвинения, потому что ни доказательств пыток и мучений, ни имен сажаемых в воду дворян и детей боярских мятежники назвать не сумели. Скопин-Шуйский слушал слова патриаршего послания уже в Новгороде: «А что вы говорите его для государя кровь льется и земля не умирится — и то делается волею Божиею… Морове, и глади, и колебание земли было чего для? Тогда на царствующих не вставали и в том на них не порицали, а ныне язык нашествие, и междуусобныя брани, и кровем пролитие Божиею же волею совершается, а не царя нашего хотением, рече бо Господь: „Едина от малых птиц не умрет без воли Отца Небесного“ (Мф. 10, 29)»[323].

Итак, мятеж не удался, и благодаря стойкости и выдержке патриарха Шуйский остался на престоле. Как писал сам патриарх: «И те речи были у нас на Лобном месте, в суботу сырную, да и розъехались; иные в город, иные по домам поехали, потому что враждующим поборников не было и в совет их к ним не приставал никто; а которые и были немолодые люди — и оне им не потакали ж; и так совет их вскоре разрушился…» Мятеж, по словам Гермогена, «удариша бо ся, яко волны о камень, и разсыпашася». А сам патриарх и предстал тем камнем, о который разбились волны уже не один год штормящего российского моря.

…И, озлобленные боем,
Как на приступ роковой,
Снова волны лезут с воем
На гранит громадный твой.
Но, о камень неизменный
Бурный натиск преломив,
Вал отбрызнул сокрушенный,
И струится мутной пеной
Обессиленный порыв…[324]

Но военные неудачи все более колебали уверенность горожан и воинов в способности царя прогнать самозванца из страны. Если тот обосновался у стен столицы, что же ждет остальные города?..

«…И наполнилась чаша горечи полынной»

Пока события сосредоточивались вокруг Москвы, катастрофа еще не произошла: Москва — это не вся Россия. Пока жива провинция, есть на кого опереться. Как и прежде, города и земли посылали столице на помощь вооруженные отряды, продовольствие, порох. Но когда Тушинский вор начал рассылать по стране отряды «собирать дань», связь между городами и столицей прервалась.

Чтобы прокормить свое быстро растущее войско — а из Польши под Москву приходили всё новые отряды, — самозванец разрешил наемникам собирать дань с тех земель, которые присягнули ему, ну а с тех, которые еще не присягнули, — выбивать силой. Кто-то, приехав в Россию нищим, сколотил здесь за годы Смуты приличное состояние, а тот, кому посчастливилось вернуться на родину, еще долго с удовольствием вспоминал кампанию в России и мечтал о новой. «Это была удачная война», — признавались сами поляки[325].