Геннадий Фиш - Падение Кимас-озера

• Название: Падение Кимас-озера
• Автор: Геннадий Фиш
• Издательство: Издательство Детской Литературы ЦК ВЛКСМ
• Жанр: О войне
• Год: 1937

Повесть Геннадия Фиша посвящена одному из ключевых эпизодов Второй советско-финской войны.

Первую попытку  захватить Советскую Карелию белофинны предприняли в 1918 году, но были разбиты и отброшены на территорию Финляндии. Мирная передышка оказалась недолгой: осенью 1921 года, воспользовавшись тем, что в Карелии в тот момент не было крупных частей Красной армии, вооруженные отряды финнов снова пересекли советскую границу.

Советское командование спешно перебрасывало войска на север. Тем временем в штабе Красной армии родился замысел отчаянно смелой операции: лыжный батальон, сформированный из курсантов петроградской Интернациональной военной школы, был отправлен в глубокий рейд по тылам белофиннов с задачей найти и уничтожить штаб финского корпуса...

---

Он отставал. Выдыхался.

Опять пробежал мимо меня от хвоста отряда к его голове неутомимый Антикайнен.

Опять мы становились все разгоряченнее и разгоряченнее.

Опять капли пота стали стекать на лицо из-под шлема.

Мы шли, чорт дери, вперед! И мы заставляли итти за собой пленных лахтарей.

Им было итти легче — без винтовок, без патронов, без гранат и без запасов еды, как теперь ходят, когда сдают нормы на ГТО. Все они были лыжниками. Но, даже боясь ослушаться приказа, они стали все же роптать.

Один из них улучил секунду, когда мимо пробегал Антикайнен, и сказал:

— Ваше превосходительство, мы не можем так быстро итти, мы задыхаемся.

— Кто не сможет итти, тот не сможет и жить дальше! — крикнул, пробегая, товарищ Антикайнен, и он был прав: ведь ни одна собака не должна была знать о нашем движении, ни одна!

Мы шли вперед и вперед.

Передовые свернули вниз.

Мы покатились по откосу берега.

Один за другим скатывались на покрытую льдом и снегом реку. Мы пошли вперед по ней.

Капли пота, стекая со лба на глаза, мешали смотреть сквозь пелену валящегося снега.

Ремни натирали плечи.

Я пробовал несколько раз передвинуть их немного в сторону — не помогало, через минуту они снова соскальзывали обратно.

От пота рубаха стала совсем мокрой и плотно прилипла к телу.

Но мы шли все вперед, вперед... Все мои ощущения, все мои мысли, кажется, уходили в ноги.

— Ребята, нажимайте, скоро привал, — говорил я своему взводу. — Не подавайте вида пленным лахтарям, что вы устали, пусть почувствуют, как мы отличаемся от них. — Так подбадривал я своих ребят, и мне казалось, что ноги мои разбухают все время, превращаются в чурбаны, на которые вплотную, как резиновые, прилитые, насажены валенки.

И то, что эти чурбаны были мокры, было вполне понятно.

Рубахи наши тоже были мокры от пота. И пот проступал через рубахи на мех полушубков. И в самом деле, мех уже тоже был настолько мокр от пота, что отдельные капли, стекая, собирались на углах полушубка и, медленно сочась, падали прямо в валенок.

Если бы мне кто-нибудь рассказал об этом, я бы не поверил, но теперь дело было не в том, верить или не верить, а в том, чтобы итти вперед во что бы то ни стало. Вперед!

Я увидел, что немного отстаю, нажал, оттолкнулся палками и в мутнеющем сумраке наступающего зимнего вечера чуть не наскочил своими лыжами на лыжи впереди идущего. Я осмотрелся.

— Что с тобой, Аалто? — спросил я, запыхавшись.

У него не было балахона: балахон был разодран штыком, и, чтобы он не путался под ногами, Аалто его снял.

— Что с тобой, Аалто? — повторил я. — У тебя ведь полушубок покрыт льдом, ты совсем оледенел. Что с тобою?

— А ты посмотри, может, и сам ты не лучше! — буркнул под нос Аалто.

Я снял с левой, пораненной, руки варежку и стал ощупывать свой полушубок. Аалто был прав: мой полушубок был тоже покрыт ледяным покровом, хрустящей покрышкой.

Почти у всех ребят образовались на полушубках ледяные корки.

Пот, проходя через баранью кожу наружу, сразу остывал: его схватывал мороз.

Ледяная корка на полушубках — и пот, стекающий каплями, по мокрому меху! И то и другое сразу! И мы разгоряченной грудью вдыхали морозный воздух, рискуя с каждым глотком получить воспаление легких, и продолжали итти вперед в мокрых, обледенелых полушубках.

Мы шли по реке, и в сумерках наступающей ночи не было видно передовым товарищам, что местами, чорт знает откуда, вода выходила из-подо льда.

Передовики проскочили на лыжах эти зловредные места, и за ними весь отряд.

Кто хоть раз в жизни надевал на ноги лыжи, тот поймет, что это значило. Лыжа снизу быстро застывала, вода, попавшая на нее, замерзала и, прилипая, тормозила движение. К лыжам прилипал комками снег, и они уже никак не хотели итти ни вперед, ни назад. Легче итти по глубокому снегу пешком, чем на таких лыжах. И почти у всех нас лыжи въехали в воду.

Мы шли уже около пяти часов, и можно было бы сделать привал; теперь же совершенно необходимо было остановиться почистить лыжи.

Антикайнен скомандовал остановку.

Отряд остановился.

Мы направились к берегу.

Захрустел валежник, застучал топор, отыскивая сухостойное дерево.

Я стал утаптывать снег, чтобы очистить место для костра, и, оглянувшись на реку, увидел несколько стоящих без движения фигур. Они, опираясь грудью на палки, стояли молча, без признаков жизни, как замороженные статуи.

— Лейно, узнай, в чем дело!

Лейно устало пошел к ним.

Я увидел, как он стал толкать этих истуканов, стоявших на лыжах, как замерзшие снежные бабы. Оки зашевелились, пошли к берегу.

— Они спали стоя, — сказал Лейно. — Палки в грудь — и райские грезы. Спокойной ночи!

— Привал большой, — сказал, проходя мимо меня, Хейконен. — Привести себя в порядок и отдохнуть!

Большой привал — значит, можно развести ракотулет. Как нигде я не видал, чтобы пекли лепешки пекки-лейпа, точно так же я не знаю, чтобы где-нибудь, кроме дремучих лесов Финляндии, разбивали ракотулет.

Ракотулет устраивают так. Валят два больших бревна друг на друга. Предварительно на тех сторонах, которыми бревна соприкасаются друг с другом, топором делают глубокие засечки, своего рода бахрому. Их поджигают. Они горят медленно, сначала только тлеют, да и после нет такого яркого огня, какой бывает при обыкновенном костре. Но жар от ракотулета очень большой, за ним не нужно ухаживать все время, не надо каждую минуту подходить, подкладывать новые сучья, и сгорает он медленно. К тому же, когда разбивают ракотулет, разбивают всегда несколько штук параллельными рядами, так что получается нечто вроде строя огненных квадратов и между шеренгами ракотулетов бывает порядком жарко, даже в самую холодную ночь.

Ночь действительно была холодной. Не меньше 35°, по уверению Суси.

Большой привал.

Мы стали делать ракотулеты, набивать котелки снегом. Установили винтовки в козлы и стали очищать лыжи от налипших комьев снега.

Эта работа очень неприятная и кропотливая. Лыжи ведь близко к огню держать нельзя: если они разогреются, то, когда станешь на них, снег под ними начнет таять и налипать. Вот почему у нас, в Суоми и в Карелии, они стоят всегда в сенях.

Повозились уж мы с лыжами на этом привале!

Пот успел просохнуть. Но от огня обледенелые полушубки стали топорщиться, корежиться.

Я поднял руку, чтобы отломать нависавшую над ракотулетом ветку ели, и вдруг почувствовал, что в моей одежде что-то оборвалось, треснуло. И мне стало подымать руку очень легко. Я снял балахон. Обледенелый полушубок мой треснул, покорежившись на сгибе плеча. Рукав совершенно свободно теперь снимался отдельно от всего полушубка.

— Я придумал, что надо делать, чтобы полушубки впредь не леденели, — сказал комрот 2, Карьялайнен.

Он стал выворачивать свой полушубок наизнанку и, вывернув, надел на себя.

Такую же процедуру с полушубками проделал я и многие ребята, и мы ходили после мохнатые, как медведи.

Мой рукав не отваливался после от полушубка лишь благодаря балахону.

Ночь предстояла очень холодная.

Концы пальцев холодели даже в рукавицах.

Лежа в снегу, я посмотрел вверх и через тяжелые от снега мохнатые ветки увидел большие северные звезды, опрокинутый ковш Большой Медведицы и мысленно стал проводить линию к Полярной звезде. Я задремал.

Проснулся я от отчаянного жара — мне казалось, что правая сторона моего тела, обращенная к ракотулету, раскалена до-нельзя, левая же сторона погребена во льдах. Я повернулся на другой бок и продолжал спать.

Так крепко спать, я думаю, мне больше никогда не придется.

Один раз, когда я повернулся с боку на бок, я увидал, как Лейно быстро вскочил с постели, устроенной из свеженаломанных веток, и, быстро скинув полушубок, стал его уминать на снегу.

Он увидал мой полусонный, но, вероятно, очень удивленный взгляд и сказал:

— Спалил полушубок головнёй...

Продолжения разговора я не помню, потому что в ту же секунду заснул.

Снов не было. Опять спине стало очень холодно. И я проснулся оттого, что кто-то положил руку на мое натруженное плечо. Я с трудом разлепил веки. Надо мной, испугавшись, стоял товарищ Антикайиен. Он бережно — видимо стараясь не разбудить меня — переворачивал на другой бок — отдирал примерзшую к снегу полу моего полушубка... Я видел, как он подозвал часового и приказал ему каждые четверть часа переворачивать спящих с боку на бок.

— Чтобы не замерзали и не пригорали...

Так он заботился о нас, своих бойцах.

Конца их разговора я не слышал. И когда в другой раз я проснулся, открыл глаза, я увидал Тойво, укладывающегося у ракотулета. Он выглядел постаревшим на несколько лет и очень похудевшим.