Иван Скачков - Солдатом быть не просто

• Название: Солдатом быть не просто
• Автор: Иван Скачков
• Издательство: Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского флота
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

---

— Ты ведь знаешь, что до революции на этом месте было имение шахтовладельца Шубина. Тогда оно было за селом, а теперь Ольховка так разрослась, что это место оказалось в самом центре. Сам Шубин-миллионщик бывал здесь редко, больше жил на Дону, у своих шахт, а тут хозяиновал его старший сын, он ведал заготовкой и сплавом леса для шахт. В начале зимы мужики — и ольховские, и из других деревенек — уезжали в верховья Волги, заготовляли лес, вязали плоты, а весной сплавляли их до Царицына. Старшинствовал над ними наш, ольховский, прижимистый мужик Жилин…

— Кулак?

— Как тут скажешь? Ни земельного надела, ни работников он не имел. За доверенного был у Шубина, еще приторговывал кое-чем на стороне, ссужал деньгами под проценты. Когда Октябрьская революция докатилась до нас — мне тогда шестнадцатый год шел, — во всем нашем уезде сразу прошли выборы Советов. Председателем Ольховского сельского Совета избрали Кирьяна Хомутова. Сходки в селе кипели почти каждый день. На одной такой сходке Кирьян объявил, что Совет решил все добро из шубинского имения раздать малоимущим. Раздел он назначил на ближайшее воскресенье: пусть сельчане и в этом почуют праздник. Правда, тот день, как на грех, выдался студеным, перед ледоставом с Волги тянул ветер, но все сельчане к назначенному часу потянулись к имению.

На большом шубинском дворе, вот где мы с тобой теперь стоим, толпился народ. Промеж взрослых сновали ребятишки. В сторонке стоял Жилин. Прежде-то у него все выпирало наружу — большое брюхо, щеки, лоб и даже борода лопатилась в сторону от груди, и сам ходил по селу гоголем, а тут вроде бы скис, заскучал.

Из дома выносили, складывали на столах и больших полостях одежду, посуду, ковры. Отдельно стояла мебель. Когда вынесли все, Кирьян стал за столом с листками в руках. «Граждане! Все добро, что вы видите, теперь наше с вами. И дом шубинский наш, сходки будем проводить тут зимой, а может — он усмехнулся, провел пальцем по русым усам, — и кадриль крутить…» Люди задвигались, зашумели: «Будя языком молотить!» Кирьян поднял руки, стало тихо. «Это добро Совет расписал промеж всех, а больше на помощь бедняцкому классу. Кого крикну — подходи без сумленья. Распочинать будем с Ульяны Громовой. Подходи, Ульяна, ближе».

Ульяна — ее изба была через улицу от нашей — отделилась от толпы на два шага и замерла, сцепив руки спереди. Губы строго поджаты, во взгляде волнение: как порешил Совет? Кирьян кивнул сидевшему в малиновом кресле бывшему шубинскому конюху, тот вскочил и скрылся в конюшне. Через минуту вывел вороного коня с подпалинами в пахах. Грудастый жеребец пританцовывал, гладкая кожа на боках мелко подрагивала. Хомутов взял из рук конюха уздечку, повернулся к Ульяне:

— Наша рабоче-крестьянская власть жалует тебя, Ульяна, этим конем. Прежде-то он возил Шубина в коляске — эх и конь! — а теперь пущай потрудится для бедняцкого классу. Мужика твоего помним, Ульяна, супротив царя шел он за наше избавление… И Пантелей Лукич, свекор твой, за обчество трудов не жалеет, правильной жизни человек.

Ульяна переводила взгляд с беспокойной лошади на Кирьяна, а в голове билась мысль: «Что же я буду одна делать с этим чертом? Чем кормить такого красавца и как приручить к рабочему хомуту?» Думая об этом, она не слушала, что говорил Кирьян, а когда он подвел к ней коня, махнула рукой: «Бабе с ним не совладать, зашибет, ему крепкий мужик нужен, чтоб укорот давал». Послышались удивленные выкрики: «Заойкала Ульяна», «Ишь, привередливая!» Тут и мой отец голос подал: «Верно Ульяна говорит, куда ей такой танцор». Тогда из конюшни вывели гнедую чалую кобылу с широкой спиной и крупными бабками. В имении она подвозила дрова, воду и все другое, что придется. «Эта самый раз будет, впрягливая кобыла». Кирьян передал уздечку Ульяне, а сам подхватил за спинку один из стоявших рядом мягких стульев с резными ножками и протянул ей. «Еще тебе, Ульяна, причитается одна стула с мягкостью». В толпе зашумели: «Вот окаянный! Зачем ей одна стула?» Кирьян поднял руки: «Тише, гражданы! По одной стуле даем на бедняцкий двор, аж шашнадцать дворов попользуются. Пущай все мягкой жизни спробуют». Теперь все заулыбались, каждый кидал шутливое слово Кирьяну, который раздавал им «мягкую» жизнь.

Но в это хорошее настроение, как желчь, влилось едкое: «Ловкач! Будта всю жизнь только тем и займался, что дармовое добро раздавал». — Это сказал Жилин. Многие лица построжали, все ждали, что ответит Кирьян. «Ты, Иван Данилович, за какой надобностью тут объявился? — удивленно заметил Хомутов, будто впервые увидел Жилина. — Все одно тебе не выгорит, не жди. Сперва обмозоль руки». — «Мне захватного добра не надо».

Дальше уже не было той праздничной приподнятости, которая ощущалась всеми вначале. Раздавая вещи, Кирьян бросал сердитые взгляды в сторону Жилина. Когда тот еще что-то выкрикнул едкое, Хомутов сказал ему в сердцах: «Придет время, и твое добро посчитаем». Жилин подступил к Хомутову, их разделял стол, за которым стоял Кирьян. «Ты мое добро наживал?» — Уставившись на Хомутова, Жилин скособочил голову в ожидании ответа. «Ты мне тоже ответь: не работаешь, а ешь? Отколь берешь?!» Задав этот вопрос, Кирьян тоже скособочил голову в ту же сторону и неотрывно смотрел на Жилина, уперев руки в бока. Не выдержав его взгляда, Жилин спрямил голову, покраснел от досады и натужливых поисков нужных слов. Наконец сказал негромко: «Ох, доиграешься, Кирьян, помяни мое слово. Чужое раздаешь и не трусишься». — «Я свое отдрожал, будя… Ты, гляжу, переполошить людей надумал, объявился, будто выползень». Жилин повернулся к толпе: «Опамятуйтесь, люди! Коли хозяин этого дома возвернется, шонполов не одному Кирьяну впорют, кажинный отведает. Нахапное добро все одно не пойдет впрок, опохмелка будет острожная».

Кирьян, задохнувшись в гневе, наступал на Жилина, глухо кричал: «Пужать задумал? Горючими слезами, мол, наплачетесь опосля… Свое берем! Понял? И Шубин твой давно сгнил где-нибудь в буераке». Жилин круто повернулся, пошел к воротам, а Кирьян все кричал ему вслед. Вернувшись к своему месту, долго перебирал списки трясущимися руками, не примечая, что люди расходятся порознь. «Делим последки… Степан Комов, получай новый хомут!» Никто не подошел к столу. «Комов здеся?» «Вот я, — Комов на шаг выступил из редеющей толпы. — Обойдусь, у меня свой хомут справный». — «Спужался? Эх ты!.. Ну как знаешь. Порастопыривали ухи, наслухались жилинской брехни». Отказывались от вещей и остальные. Люди расходились. Я слышал, как Кирьян сердито сказал стоявшему рядом члену сельсовета: «Кусливый этот Жилин. Ну погоди, придет время, и ему повырываем зубья».

3

Дед рассказывал неторопливо и с такими подробностями, которые помогли мне вникнуть в события более чем полувековой давности, а главное — немного представить себе Кирьяна Хомутова. За разговором мы давно удалились от Дома культуры, несколько раз прошли по заснеженной улице мимо своего дома, а дед все говорил и говорил.

На другой день я уже сам нетерпеливо расспрашивал о Кирьяне не только своего деда, но и Макара Ивановича. Из их рассказов понял, что почти весь восемнадцатый год Хомутов воевал, а в начале девятнадцатого вернулся в Ольховку по ранению. Председателем Совета был в то время другой человек, но Кирьян не отошел от забот новой власти: возглавил комитет бедноты, организовал в селе вооруженный отряд, поскольку в уезде появились кулацкие банды.

Не забыл и притаившегося Жилина. Когда в Ольховку прибыл продотряд, не обошли и его двор, хотя Жилин не имел посева. В подполе, под амбаром, неожиданно обнаружили более двадцати тюков сукна и шелка, до ста пар сапог и полкринки золотых монет. Жилин признался, что еще летом шестнадцатого года он вместе с одним сплавщиком своим ходом гнал в низовье хозяйскую баржу, груженную мануфактурой и обувью для шубинских магазинов на шахтах. Выждав бури, потопил баржу на каменистом перекате, предварительно выгрузив из нее все ценное. Стихийное, мол, бедствие, докажи, что не так. Рассказывая, как он погрел руки у шубинских миллионов, Жилин представлял это чуть не своей заслугой перед Советской властью. По решению Совета дом Жилина конфисковали, а его самого выслали из Ольховки.

— Кирьян был упорный, — рассказывал дед, — до всего доходил по своей охоте, без принуждения, за новую власть стоял горой. Я, говорил он, мобилизованный партией. А в партии не состоял… Умер, как солдат, погиб в том же году при налете банды. Как сейчас помню, перед рассветом наскочила та банда. Поначалу собаки зашлись в лае, потом выстрелы рассыпались, и один за другим два взрыва подняли все село: бандиты бросили гранаты в окна сельсовета. Мужики, что с винтовками были, повыскакивали, кинулись к сельсовету, где из темных оконных проемов выбивалось пламя. Кирьян бросился было сбивать огонь, но в это самое время за углом в проулке прогремело несколько выстрелов, и тут же на улицу выскочили трое конных. Одного сразу сняли с коня из винтовки. Кирьян выстрелил во второго, но тот успел опустить шашку на его голову…