Юрий Рюриков - Мед и яд любви

• Название: Мед и яд любви
• Автор: Юрий Рюриков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Психология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-02447-2

Эта книга писателя и социолога о вечном и новом в любви, о том, чем именно отличается любовь от влюбленности и кто из нас способен и неспособен любить. В книге идет речь о кризисах любви и семьи, о переменах в современной психологии, о царящей у нас докультуре личных отношений и о ростках новой культуры. В книге говорится о разных видах любви, о том, как они зависят от человеческого характера, и о новых, современных классификациях темперамента и характера. Рассказывает книга и о новых основах супружества, которые сейчас рождаются, о законах семейной совместимости и о других спасательных кругах от наших бед.…

---

Думаю, что эгоист, пока он остается эгоистом, обречен. У его чувств «я-центрическая» направленность, и если он и испытывает «двуцентрические» чувства — те, о которых только что говорилось, то они звучат гораздо слабее «я-центрических», сами подчиняются им.

Как все это происходит, какие именно психологические струны мешают любви? Подсознание эгоиста как бы ощущает себя лучше, выше других людей. Каждое переживание эгоиста строится на микронном самовозвышении и микронном умалении других, каждая эмоция слита из лучика самоукрашивания и лучика обесцвечивания других. Преувеличивая, можно сказать, что эгоизм — как бы микрокрупинка от мании величия.

Такая оптика ощущений противоположна оптике любви. Любить — это как бы сверхценить другого, причем всеми глубинами души, а эмоции эгоиста сверхценят себя и могут сверхценить другого лишь ненадолго, нестойко.

«Но все-таки, значит, могут? Значит, эгоист все-таки способен на любовь?» (Московский областной пединститут, март, 1986).

Нет, он способен только на влюбленность. Влюбленность — это тоже ощущение другого как сверхценности, но оно захватывает только один поток наших чувств, и не самый глубокий.

У человека есть как бы два потока оценочных ощущений. Во-первых, самоощущения — ощущения от себя, «я-образ», оценка своего «я» на внутренних весах; во-вторых, ощущения от других людей, их бессознательное оценивание. Причем самоощущения как бы служат фильтром, через который проходят ощущения от других, и они формуют эти ощущения на свой лад: самовозвышение умаляет других, самопринижение возвеличивает, а «равноуважение» возвышает обоих…

Влюбленность как бы вживляет в душу эгоиста новую призму ощущений — подсознательную призму, которая возвышает других. Но она вступает во вражду с его главной призмой — подсознательным умалением других; в ощущениях эгоиста как бы сталкиваются две оптики, и в их войне чаще побеждает оптика-хозяин, а не оптика-гость.

Здесь, может быть, и лежит разгадка трагической, колдовской любви «Темных аллей» позднего Бунина. Любовь в этих рассказах неотвратимо ведет людей к гибели. Все их чувства обращены на себя, замкнуты в себе, они не могут войти душой в другого и впустить его душу в свою.

Они способны лишь коротко соприкоснуться, на миг втиснуться в чужую душевную жизнь — и снова глухая отгороженность, закрытое я-существование без мы-слияния. Любовь бьется изнутри об эти панцирные берега «я» и не может вырваться из них, проникнуть в чужие берега. Это и есть темные аллеи любви — аллеи, которые не дают соединиться двум душам и рождают трагическую безысходность: краткие миги счастья — и расплату за них, смерть.

«Уже без остатка, как скорпион в свое гнездо, вошла любовь в юношу», — написал Бунин в рассказе «Братья». Он считал, что любовь — это коридор к смерти, и в этом ее вечная суть. И потому весь он — тоскливое недоумение от этой колдовской силы, горечь перед ее скорпионьими чарами.

Талант любви: два измерения.

«А может, любовь — это все-таки талант, «дар божий»? И даром этим наделены не все люди, так же, как даром художника, изобретателя? И может, надо поменьше говорить о «вседоступности» любви в фильмах, книгах, шлягерах? Тогда бы и не было разочарований у современного человека» (Ленинград, ДК имени Кирова, клуб молодых супругов, февраль, 1976).

Многие, наверно, понимают, что для любви нужен талант чувств, а он есть совсем не у каждого. Но что такое этот талант? Дается ли он только избранным или может быть доступен всем?

Способность любить — это нормальная способность нормальной души — не сверхспособность, а именно средняя, общедоступная. Каждый здоровый человек рождается предрасположенным к этому нормальному чувству. Но чем старше люди, тем меньше среди них становится таких, кто может испытывать его. У многих не хватает глубины души, нужной, чтобы вместить это глубокое чувство: у кого из-за воспитания, у кого из-за жизненных условий, у кого из-за чрезмерности эгоизма.

Впрочем, если влюбленность у таких людей сильная, она может и стать любовью. Но для этого ей надо внутренне перестроить человека, вырастить в его душе струны эгоальтруизма, которые только и могут излучать любовь. Это требует перелома в себе, долгой и изнурительной перезарядки многих душевных рефлексов, желаний, обыденных пружин чувства, воли… К сожалению, на такую «революцию души» способны немногие.

«А стоит ли заботиться о людях, которые неспособны любить? Вы сокрушаетесь о них да еще хотите, чтобы вместе с вами сокрушалось искусство. Но естественный отбор выбраковывает таких людей, и правильно делает. Не можешь любить — не найдешь себе партнера, выгодного для биологической эволюции, не дашь потомства, очистишь общество от неполноценных людей. Неспособность любить — это биологический изъян, может быть даже наследственно закодированный, и для человечества очень опасно, когда он передается следующим поколениям» (Полина С-ва, преподаватель вуза, Саратов, июль, 1976).

Многие, наверно, понимают, что это не так. Неспособность любить — изъян не биологический, а психологический, душевный. Талант любви — это талант души, и он, кстати, в принципе отличается от таланта художника, изобретателя, писателя, ученого.

Главное в таланте любви — не редкостные и сложные способности ума, слуха, зрения, памяти — способности, из которых состоит художественный или научный талант. Главное в нем — именно душевность, сердечность, «человеколюбие» — способность дорожить другими, как собой. Это гораздо более доступный талант, и в идеале он, видимо, может быть у каждого нормального человека.

«Как вас понять? Выходит, у кого такого таланта нет, кто неспособен любить — тот ненормальный? Не перегибаете ли вы палку и не слишком ли больно бьете по нам?» (Клуб завода «Дзержинец», декабрь, 1981).

Согласен, больно. Но способность дорожить другими, как собой — это главная, по-моему, душевная способность человека, центральная человеческая норма. И она служит основой не только любви. Дружба тоже пропитана отношением к другому человеку, как к себе самому[21].

И родительская любовь, и детская любовь к родителям, и другие родственные чувства — все они растут из эгоальтруизма. И сама человечность, гуманность, вернее, ее психологическая сторона — это тоже понимание, что радость так же радостна другому, как твоя радость тебе, а боль так же больна, как твоя боль. Кстати говоря, о сути гуманизма именно так отзывался молодой Маркс. «…Чувства и наслаждения других людей стали моим собственным достоянием», — писал он[22].

Эгоальтруизм — сердцевина основных человеческих чувств, главная опора всей человечности вообще. И можно ли считать нормой то, что не дотягивает до этой нормы? Здесь не кто-то бьет человека со стороны: неспособность любить — это тот обратный конец палки, которым человек сам бьет себя.

Много лет мы смотрели на себя диетическими глазами, жили в атмосфере парикмахерской осторожности — «вас не беспокоит?». В этой атмосфере стало привычкой резкое падение критериев, массовая девальвация норм. Низины начали казаться равнинами, упадок норм — нормой, и от этого катастрофического спада требований страдали все люди и все стороны их жизни — семья, работа, быт, воспитание, гражданские отношения, искусство…

У таланта любви есть и другое измерение — яркость чувств, но оно во многом растет из первого. Конечно, яркость чувств больше всего зависит от темперамента, но сами чувства делаются во многом другими, когда их пропитывает эгоальтруизм. У того, кто влюблен, и у того, кто любит, чувства могут быть одинаково яркими, но их психологическая ткань будет во многом разной.

Эгоальтруизм как бы создает в человеческой душе родники новых эмоций, и из них вытекают особые чувства — те двуцентрические чувства, о которых тут говорилось. От нашего темперамента больше зависят как бы «оценочные» ощущения — любовные радости и горести, сила их двойной оптики, их накал. Но эгоальтруизм, повторю это, окрашивает и их в свои тона, пропитывает их душевностью, и от этого они становятся глубже, психологически насыщеннее.

Я-центристу такие ощущения, увы, недоступны. Вспомним «любовь по очереди» у «цапли и журавля» из записки. По строю своих чувств она очень похожа на несчастную любовь: в ней гораздо больше горестных чувств, чем радостных. Это как бы неразделенная любовь в маске разделенной: главное в ней — драматические вспышки неразделенных, безответных чувств, а между ними вкрадываются антракты спокойных, радостных чувств.

Скорее всего это не любовь, а влюбленность, влечение двух я-центристов. В их чувстве много то ли детского духа противоречия, то ли подросткового отмахивания от родительской ласки, и в каждом из них, пожалуй, это чувство больше держится не на тяге к другому, а на боязни потерять его.