Стюарт Каминский - Ошибка Либермана

• Название: Ошибка Либермана
• Автор: Стюарт Каминский
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Детектив
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7516-1154-5, 978-5-9953-0261-2

У немолодого чикагского детектива Эйба Либермана куча неприятностей: его напарник слишком много пьет, начальник груб и несправедлив, дочь рассорилась с мужем, а здоровье в плачевном состоянии. В это время к Эйбу приходит шикарная мексиканская проститутка Эстральда Вальдес и предлагает ему ценную информацию в обмен на защиту от угрожающей ей опасности. Однако добрые намерения Либермана готовят почву для жестокого убийства, причины которого коренятся в событиях десятилетней давности. С риском для жизни Либерману все же удается найти убийцу и — на самых последних страницах романа — до конца распутать эту тайну.

Стюарт Каминский (Камински) (1934–2009), популярный американский автор детективных романов и киносценарист, удостоен престижной премии Эдгара Аллана По.

Шикарная мексиканская проститутка предлагает чикагским полицейским Эйбу Либерману и Биллу Хэнрагану ценную информацию в обмен на защиту от угрожающей ей смертельной опасности. однако добрые намерения детективов готовят почву для жестокого убийства, причины которого коренятся в событиях десятилетней давности…

Головокружительный сюжет романа, по признанию критиков, завершается одной из самых неожиданных концовок в истории современной детективной литературы. Стюарт Каминский (1934–2009) — популярный американский автор детективов и киносценарист, лауреат престижной премии Эдгара По.

Есть книги, от которых невозможно оторваться, пока не будет перевернута последняя страница. Вы ищете захватывающее чтение? Вам интересно решать головоломки людских судеб? Тогда мы назначаем вам место встречи здесь, на страницах этой книги. Место встречи с яркими сюжетами, невероятными историями и непредсказуемыми событиями.

---

— «Кабс» победят в этом году?

— Они будут побеждать каждый год, — сказал Либерман. — Как же иначе.

— Им нужны хорошие подачи, — заметил Эль Перро. — Им нужен этот маленький толстячок.

— Валенсуэла, — уточнил Либерман. — Правда, он уже не тот, что раньше.

— Жаль, — сказал Эль Перро.

Через две минуты Либерман и Хэнраган снова были на улице.

— Я всерьез думал, не пристрелить ли мне этого маленького ублюдка, — признался Хэнраган, когда они вышли.

— Ну это вряд ли, — сказал Либерман.

— Трудно стрелять в человека, который угощает тебя холодным пивом в жаркий день, — заметил Хэнраган. — А я раньше не слышал этой истории — как ты прострелил руку мексиканцу в баре.

— Не было этого, — произнес Либерман, когда они шли по тротуару.

Улица пахла потом, бензином и мексиканской едой. При хорошем обонянии можно также унюхать запах польских сосисок с кровью и поджаривающихся колбасок. Запахи перемешивались, как и люди на улице, преимущественно темнокожие и латиноамериканцы, но было и несколько круглых бело-розовых лиц тучных людей постарше, которые не захотели или не смогли перебраться в другие места из своего района.

— Я раньше жил в нескольких кварталах отсюда, — сказал Хэнраган. — Ходил в церковь Святого Леонарда, что на другой стороне парка. Мама стыдила меня и заставляла ходить на службу в эту церковь, а там были эти молчаливые круглолицые ирландцы, они собирались справа от алтаря на первых пяти-шести рядах. Когда я был ребенком, всю правую сторону церкви заполняли эти розовые физиономии. С каждым годом их становилось все меньше, и с каждым годом они становились все старше. Отец Конлон, чей ирландский акцент был для поляков таким же необычным, как для моей мамы и других ирландцев, казалось, обращался больше к этим розовощеким старикам, чем к нам, но, по-моему, не потому, что отдавал им предпочтение, — он просто думал, что до них труднее достучаться.

Они миновали мясную лавку Словотного, где белым мелком было написано, что сегодня в продаже суп с кровью, и зашли в магазин скобяных товаров Резника.

Либерман сложил губы в подобие улыбки — а возможно, просто попытался справиться с отрыжкой. Он сунул руку в карман пиджака и вытащил маленькую бутылочку нейтрализатора кислотности «Тамс».

— Вот, — сказал он, выкладывая на прилавок перед Резником деньги, полученные от Эль Перро. Одна банкнота спланировала в маленькую пластиковую емкость для брелоков.

Резник лучезарно улыбнулся и забрал деньги, радостно глядя на полицейских. Веки полузакрытых глаз Либермана опустились еще ниже. Он жевал таблетку «Тамса».

— Как вам это удалось? — спросил Резник.

— Мы просто вежливо его попросили, — ответил Хэнраган. — Эйб и Эль Перро — старые приятели.

— А знать его — значит любить его[12], — провозгласил Либерман.

Резник открыл кассу и спрятал деньги в ящик с двойным дном рядом с пистолетом 32 калибра, который, насколько было известно Либерману, там всегда лежал.

— Ну что мне на это сказать? — спросил Резник, улыбаясь Либерману. Тот почесал волосатое ухо и уставился на выставленные в витрине керамические чашки ярких расцветок. — Как насчет того, чтобы взять гаечный ключ или что-нибудь для дома?

— Закажешь нам пару чизбургеров от «Солли», когда мы сюда зайдем в следующий раз, — предложил Либерман.

Когда они снова оказались в машине и ехали в направлении озера, Либерман бросил в рот еще несколько таблеток «Тамса» и сказал:

— Вальдес.

— Хочешь, чтобы я взял ее на себя? — спросил Хэнраган.

— Сегодня пятница, — напомнил Либерман.

Хэнраган кивнул и заметил:

— У меня нет более интересных занятий.

— А я возьму на себя следующее дело, — пообещал Либерман.

— Будем решать проблемы по мере поступления, — сказал Хэнраган. — По мере поступления.

2

С того самого момента, как Эйб вошел в дом, было ясно, что у Бесс есть «тема» для разговора. «Тема» — то нечто более важное, чем «кое-что обсудить». За несколько часов до того, как выложить «тему» на кухонный стол, Бесс поджимала губы и улыбалась всему, что бы ни сказал Либерман — шла ли речь о треволнениях дня или о забавной сценке, подсмотренной у Мэйша. Он также знал, что «тема» будет клокотать у поверхности их субботнего разговора, пока не прозвучат последние благословения и Либерман не выпьет бокал вина.

Были и другие явные признаки, особенно для детектива с тридцатилетним опытом работы: темные волосы жены были коротко подстрижены, серый костюм тщательно выглажен, улыбка чуть более умильна, а разговор чуть более светский, чем обычно, — все это неопровержимо свидетельствовало о том, что «тема» наличествует.

Поверх пламени двух свечей на обеденном столе, накрытом их лучшей льняной скатертью, Бесс бросила на Либермана взгляд, который означал: «Приготовься».

Бесс была на пять лет моложе Эйба Либермана. В плохие дни она выглядела моложе его лет на пятнадцать. В хорошие — могла сойти за его дочь. Она была одного роста с мужем, стройная и темноволосая. Не красавица, но интересная женщина, думал Либерман, и Леди с большой буквы. Ее отец был мясником на Саут-Сайд, но вела она себя, как дочь банкира. И голосу ее завидовали телефонистки.

После того как Эйб произнес молитву над вином и отпил вместе с Бесс из чаши для кидуша[13], принадлежавшей ее отцу, она положила ему в тарелку щедрую порцию тушеного мяса и сказала:

— Мне нужно кое-что сказать тебе. Есть тема для разговора.

— Я внимательно слушаю, — отозвался Эйб, положив в рот кусок нежного мяса.

— Лайза и Тодд не ладят.

Либерман кивнул и налил себе полный бокал вина.

— Ты слушаешь меня? — сказала Бесс. — Лайза и Тодд не ладят.

— Я слышал, — ответил Либерман. — Это естественно.

— Это серьезно, — сказала Бесс.

С самого дня своего рождения единственная дочь Либерманов была, по мнению отца, «серьезной». Это был красивый ребенок, который интересовался всем на свете и редко смеялся во весь голос. Она слыла вундеркиндом в математической школе, у нее была только одна отметка «хорошо» среди остальных «отлично», и из-за этого «хорошо» она не могла уснуть, у нее болело сердце, она лила слезы и в конечном счете решила доказать учительнице, что та совершила ужасную ошибку. Лайза поступила в Чикагский университет на факультет биохимии, получив там стипендию. Она встретила серьезного молодого профессора античной литературы Тодда Кросуэлла, вышла за него замуж и родила двоих детей — Барри, который теперь приближался к возрасту бар-мицвы, и Мелиссу, которой вскоре должно было исполниться восемь. Барри и Мелисса, слава Богу, не были ни серьезными, ни вундеркиндами.

— В чем суть разногласий? — спросил Эйб, допивая свой первый бокал.

— Не говори так, — ответила Бесс, закрывая глаза.

— Это была попытка перейти на более легкий тон, прежде чем мы нырнем в глубины уныния, — пошутил Либерман. Он произнес тост за здоровье жены.

Бесс позволила себе чуть-чуть страдальчески улыбнуться.

— Извини, — сказал Либерман. — Так в чем проблема?

— Как обычно, — ответила Бесс, пожав плечами. — Ты не ешь лимскую фасоль. Это же твое любимое блюдо.

— Я поем лимскую фасоль, — отозвался Эйб, черпая ложкой сдобренную маслом фасоль. — Видишь, я ем. Что значит — «как обычно»? Он завел другую женщину? Он принимает наркотики? Он бьет ее?

— Ты слишком долго работаешь в полиции, — заметила Бесс.

Либерман серьезно поразмыслил над ее заявлением и принялся за второй бокал вина.

— Нет, — продолжала Бесс. — Он недостаточно зарабатывает. Она хочет снова пойти работать. Ну и все такое.

— Все такое, — повторил Либерман. Он отломил кусочек халы.

— Эйб, ты эхо или отец?

— Я слушаю, — сказал Либерман. — Я слушаю и макаю халу в чудесный соус. Видишь? Макаю халу, ем и пью хорошее вино. Я предвкушаю мирный вечер с моей женой. И жду, когда ты мне скажешь, что ты хочешь, чтобы я сделал.

— Поговори с ней, — попросила Бесс. — Она тебя послушает.

— Она не слушает меня, Бесс, — сказал Эйб. — Просто позволяет мне говорить. Принимает серьезный вид. А потом поступает по-своему. Такой она была в шесть лет. Такой и осталась, когда ей тридцать шесть.

— Тогда пусть она поговорит с тобой, — предложила Бесс.

— Это она всегда может сделать, — отозвался Эйб.

— Позвони ей, — попросила Бесс.

— Завтра, — сказал он с улыбкой, поднимая бокал за здоровье жены.

— Завтра может быть слишком поздно, — возразила Бесс. — Но если ты говоришь «завтра», пусть так и будет. Если ты слишком устал…

— Я говорю «завтра», — сказал Либерман.

— Что хочешь на десерт — рисовый пудинг или морковный пирог?

— На десерт я хочу тебя, — объявил он, смакуя вино.