Николай Бондаренко - Будни и праздники

• Название: Будни и праздники
• Автор: Николай Бондаренко
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Авторы сборника «Будни и праздники», столь разные по стилю и тематическим интересам, вводят читателя в мир реальный и фантастический, в мир героев, разных по возрасту, социальной и национальной принадлежности, но объединенных этическим и гражданским кредо писателей.

---

— Крышку, крышку открой!

Па приподнял колпак, и фиолетовая яма медленно, как бы нехотя стала вбирать в себя огромное прозрачное облако, которое угадывалось лишь по очертаниям. Облако оказалось таким большим, что только ему и хватило места, остальные облачка взвились под потолок, поплакали, пометались и прямиком спикировали к своим владельцам. Па уронил крышку, и душа Карла успокоилась в чернильнице одна. Лицо Карла вытянулось, черты заострились, и стал он похож на смешного жалкого дракона.

Тиски отпустили. Вернулась легкость, и Мэри улыбнулась. Я чувствовал, как нежно ее любил.

Карл будто очнулся от тяжелого сна.

— Сегодня ты победил, — сказал он пустым голосом и посмотрел на меня пустыми глазами. — Но это не значит, что ты сильнее меня. Я буду жить вечно, а тебя и твоего приятеля отправят к праотцам. Вот только узнаем результат турнира.

— Нет! — вспомнил я и засмеялся. — Ты ничего мне не сделаешь! Ты бессилен против меня.

— Бессилен? — ощерился Карл.

— Да. Я из будущего. А будущее нельзя уничтожить.

Карл не успел ответить. В зале из невидимых передатчиков тревожно запульсировал голос:

— Господин Карл! В городе танки. Ваша резиденция окружена! Восстание!

— Я же говорил, — ликовал Роб. — Да здравствует новое время!

Компьютер показывал: Карл проиграл. Синий светящийся минус перечеркнул все его честолюбивые надежды.

А я теперь должен вернуться. Туда, откуда был послан для испытаний. Обыкновенный человек, вспомнил я, не может покинуть Землю на восемь-десять веков. Срок его жизни слишком мал. Эти века научная мысль подарила нам, группе космонавтов. Во мне зазвучал недавний разговор:

— Ну, что еще непонятно? Ты задерживаешь старт.

— Задерживаю? Я тоже лечу.

— Нет, ты пока не готов.

— Вот как? Спрашивайте, испытывайте. Я свое дело знаю.

— Ты свое дело знаешь.

— Что же еще?

— Корабль этот снарядила Земля, и в космос посылает землян.

— Ну, если я имел честь появиться на Земле, значит, и я землянин.

— Земля посылает в космос не просто землян — людей.

— Давайте говорить правду, — сказал я. — Ведь мы, все десятеро, роботы. Ну пусть — высшей модификации.

— Нет, вы не роботы. Вы самые настоящие люди. Но люди, разумеется, особые.

— Если я не робот, а человек, то как у всех нормальных людей, у меня должны быть родители — мать и отец. Кто они?

— Мать — Земля. Отец — человеческий разум.

— Вот-вот. Опять общие слова.

— И если ты, собираясь в долгое космическое путешествие, ни во что не ставишь свою родную мать и презираешь отца, что доброго принесешь ты живым существам на далеких планетах? Только человек, кровно связанный с матерью-землей, ее историей, ее радостями и болями, может выдержать предстоящие испытания. Только человек способен на добрые дела и битву за прекрасное. Только человек, чего бы ему это ни стоило, после выполнения задания, вернется на родину…

А ты даже не веришь в то, что ты человек… Нет, не готов ты к такому ответственному полету…

Да, я не был готов к такому ответственному полету, поэтому и оказался здесь… Экзамен на Человека я, кажется, выдержал, и теперь, надеюсь, мне доверят любой космический маршрут…

Останется лишь одна боль — Мэри… Но я попрошу, я потребую, чтоб мою любимую перенесли в наш век.

Г. Вогман ДОРОГА К ЛЮДЯМ Рассказы

Светлой памяти отца, матери и брата посвящаю

ФРАНЦУЖЕНКА

— Сколько раз втолковывать?! Не берите на себя заботу о воспитании Саши! Я не потерплю, чтобы вы прививали моему сыну порочное мировоззрение, которым страдаете сами! — побагровев, рявкнул Денис Петрович и демонстративно отодвинул тарелку с супом, стараясь, однако, не плеснуть на скатерть.

Глаза маленькой тщедушной старушки, в которых обычное выражение доброты мгновенно сменилось испугом, обратились на зятя, затем, как бы взывая о помощи к дочери…

— Да, вы пытаетесь прививать ему именно пошлые мещанские понятия! — распаляясь еще пуще, продолжал Денис Петрович. — Мальчишка, видите ли, съел пирожное  п е р е д  супом… Ну, и что? В чем дело, спрашиваю я? До супа или после — забота не ваша. Да-да!.. Руками, ногами либо десертной ложечкой он берет — тоже вас не касается. Лишь бы захватывал покрепче!

Он умолк, саркастическим взглядом провожая Веру Михайловну, которая поспешно выбралась из-за стола и скрылась за дверью. Затем вполголоса добавил:

— Старая идиотка…

Наступило молчание. Саша, привыкший к подобным сценам, безмолвно катал по столу хлебный мякиш, изредка поглядывая то на отца, то на мать. Сквозь укрепившееся в нем пренебрежительное отношение к бабушке проскользнула мимолетная жалость, когда он увидел, как она съежилась при окрике отца и, точно испуганная мышь, побежала по комнате. Но чувство это тотчас испарилось.

— Француженка, — сказал он и засмеялся.

— Что такое? — не понял отец. — Какая француженка?

Саша показал глазами на дверь, за которой исчезла бабушка.

— А-а, ты вон о ком! — одарив сына поощрительным взглядом, хохотнул Денис Петрович. — Именно! Претенциозная, ни на что не годная, напичканная вздором мадам! Устами ребенка глаголет истина. Черт побери, в конце концов!.. Извини, Симочка. Твои мать камень способна превратить в неврастеника. Спокойно обедаем — и что же? Какое ей дело до Сашки, который съел понравившееся ему пирожное? Мы не дети и, надеюсь, нет необходимости доказывать то, в чем жизненный опыт, безусловно, давно убедил и тебя: так называемый «эгоизм» — качество, дарованное человеку для его самосохранности. Да, да! Хоть о данном факте не очень охотно говорят вслух, он остается фактом Потому, если Сашке захотелось пирожного и он взял его — молодец! Рукой? Ничего — не изящно, зато надежно… На его аппетит это тоже не повлияло — вот и за суп принимается. Кстати, по происхождению он не какой-то там паразит. Его дед был простым крестьянином.

— Какой дед? — спокойно осведомилась Серафима Евгеньевна.

— Странный вопрос. Мой отец.

— Во-первых, один его дед — известный профессор. А твой отец, как ты говорил, был лавочником.

— Да, но вышел он из крестьян! Впрочем, дело не в этом… Огромнейшая роль воспитания доказана давно. Именно в детстве формируется личность. И я не желаю, чтобы твоя маман пыталась сделать из Сашки кретина, подобного себе! Пусть мальчишка уже сейчас постигнет: в первую очередь необходимо заботиться о себе, а потом, если понадобится, о других. Тогда и он будет счастлив, и мы. Потому что убедимся: сын поставлен на правильную дорогу!

— Однако, Денис, ты излишне резок. Не забывай — как-никак, а она пожилой человек и… и моя мать, наконец! Постарайся сдерживаться. Твои выпады против нее зачастую просто вульгарны…

— Выпады? Своим поведением она доведет меня до сумасшествия!.. Давай рассудим — что хорошего, в принципе, она сделала? Какую пользу приносит и чем добрым можно будет ее помянуть? Черт побери — зачем…

— Саша, пойди к бабушке. Спроси, будет она обедать или нет? — перебила Серафима Евгеньевна, кроша сухарики и бросая их в суп.

Саша лениво поднялся.

— Не хочет, — объявил он, появившись.

И залез на диван.

— Сейчас же сними ноги! — приказал Денис Петрович, делая круглые глаза.

Саша шевельнулся, но позы не изменил.

— Сядь как следует. Сколько можно повторять? — негромко произнесла Серафима Евгеньевна.

Мальчишка, вроде бы нехотя, спустил ноги с дивана.

— Что делает бабушка? — полюбопытствовала Серафима Евгеньевна, выливая в кастрюлю нетронутый суп матери.

— Кажется, плачет…

— Сентиментальность — одно из многих достоинств Веры Михайловны, — констатировал Денис Петрович.

Саша молча глядел в окно. Свежий весенний ветерок, пронизанный испарением подсыхающего асфальта, врывался в открытую форточку, шевеля портьеру, отчего она казалась живой…

…Когда отец и мать куда-то ушли, Саша взял книгу и взобрался на диван. Однако, вспомнив запрет, свесил ноги, прислонившись к жесткому диванному валику.

Чувство к бабушке у него раздваивалось. Ведь это она поведала ему о страшном царстве денег и суеверий в драмах Островского, о героях лирических и грустных пьес Чехова, о веселом писателе Марке Твене и печальном насмешнике Бернарде Шоу, о книгах-откровениях величайшего знатока души человеческой Льва Толстого и романах Чарльза Диккенса, написанных золотым пером любви к маленькому, порой смешному, человеку. Она тоненьким прерывистым голоском пела на французском языке «Марсельезу» и много интересного рассказала внуку об ее авторе. Мальчик жадно слушал, и его охватывала жажда прочесть все, что создали они и другие удивительные писатели, о которых с такой любовью поведала бабушка. В эти минуты он почти любил ее. Даже французский язык, которому бабушка его обучала, постигал с удовольствием. Но…