Николай Бондаренко - Будни и праздники

• Название: Будни и праздники
• Автор: Николай Бондаренко
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Авторы сборника «Будни и праздники», столь разные по стилю и тематическим интересам, вводят читателя в мир реальный и фантастический, в мир героев, разных по возрасту, социальной и национальной принадлежности, но объединенных этическим и гражданским кредо писателей.

---

Прошло несколько лет. Многое изменилось за это время в семье Крутиковых. Серафима Евгеньевна, пополневшая и посвежевшая после курорта, получила назначение на должность начальника цеха крупного химического завода. Денис Петрович, здоровый и красивый, которого не портило даже заметно выпятившееся брюшко, поступил в заочную аспирантуру, потихоньку-полегоньку начал работу над диссертацией на близкую ему спортивную тему. Саша уехал в Москву — сдавать экзамены…

Лишь Вера Михайловна чувствовала себя хуже и хуже. Дениса Петровича боялась она по-прежнему и последнее время старалась обедать одна в своей передней. Правда, до отъезда в Москву к ней частенько присоединялся Саша. Денис Петрович сначала было вознегодовал против такого нововведения, а потом согласился, ибо «вечно унылая физиономия мадамы», как «остроумно» заметил он однажды, «понуждала заканчивать трапезу досрочно».

Стояла обычная для Ташкента ласковая золотая осень, с теплой грустью именуемая «бабьим летом». Получив на почте пенсию, Вера Михайловна медленно брела домой. Уже поравнявшись с палисадником, который огораживал крошечный участок перед домом, она остановилась. Пронизанный неярким солнцем день был так светел и прозрачен, что она с особенной горечью подумала о своей полутемной передней. Не найдя сил туда войти, Вера Михайловна поплелась в сторону недалекого сквера Революции. В этот момент ее окликнула соседка, вышедшая из ворот.

— Здравствуйте, Вера Андреевна, — остановившись, отозвалась Вера Михайловна.

— Давненько вас не видно, — внимательно разглядывая Веру Михайловну, заметила соседка. — Сидите в затворничестве?

— Почти. Выезды в свет прекратила, — невесело отшутилась Вера Михайловна. — Домашние дела важнее…

— Надежда пишет? — сумрачно осведомилась Вера Андреевна.

— Уже четыре месяца и пять… — Вера Михайловна задумалась. — Четыре месяца и девять дней ничего не получала. Ее можно понять: своя семья, свои заботы… Но я на Надюшу не обижаюсь.

— Известно, вы ни на кого не обижаетесь, — сурово заметила Вера Андреевна. — Тем паче — на собственное дите… Можно без обиды, Вера Михайловна? Потому что — на душе накипело!

— Слушаю вас, — погасшим голосом согласилась Вера Михайловна.

— Так вот. Начну чуть издаля… Какого вы мнения, к примеру, о человеке, который получил награду не по заслугам, а все одно считает — что он молодец? Наверно, не ахти высокого.

— Конечно, — с некоторым удивлением посмотрела на нее Вера Михайловна.

— А самое главное, что тот человек за незаслуженную награду как раз и неблагодарен! У него мнение — иначе не может быть… То же с вашими дорогими деточками. Вручали вы им любовь золотой россыпью — они привыкли считать это за правило. Мать, по-ихнему, нужна только для того, чтобы их ублажать. Сейчас без нее обходятся — стало быть, по боку ее!..

— Вера Андреевна, миленькая, хватит об этом… Умоляю вас! — с усилием проговорила Вера Михайловна.

Глубокая жалость засветилась в глазах ее собеседницы.

— Ин, ладно. Чего об этом говорить, на самом деле…

Но сейчас же снова вскипела гневом:

— А что Серафима со своим Денисом? Я ведь все знаю! Только разрешите — сразу укорот безобразникам сделаю!

Вера Михайловна отрицательно покачала головой.

Вера Андреевна долго смотрела вслед сухонькой фигурке, неуверенными шагами удалявшейся от нее. Потом махнула рукой и, грузно переступая, направилась в противоположную сторону.

Добравшись до сквера, Вера Михайловна опустилась на скамью, которая стояла у обочины аллеи, присыпанной красным песком. Перед нею тянулся газон с крупными декоративными цветами, названия которых она сейчас не могла вспомнить.

Здесь, в сквере, осень ощущалась особенно зримо. Сухо шелестя, с деревьев срывались листья: аллеи и дорожки были усыпаны ими — желтыми, оранжевыми и красными всевозможных оттенков, словно разбросанными в неожиданных сочетаниях рукой умного веселого художника. Трава была еще зеленой, и потому павшие на нее листья создавали странный контраст свежести и увядания…

…Разговор с соседкой безжалостно ударил по самому больному. Вера Михайловна беспокойно огляделась по сторонам, пытаясь отвлечься от мучительных навязчивых мыслей.

В этот час сквер был почти пустынным — лишь случайные прохожие пересекали его, да на противоположной стороне аллеи две женщины — видимо, мать с дочерью — молча следили за малышом, который копошился возле них.

Кажется, еще вчера она гуляла здесь с Сашенькой — тогда серьезным, забавно шепелявящим карапузом. У нее сразу потеплело на душе при воспоминании, что в последнее время он стал внимательным к ней, совсем перестал грубить. Часто и подолгу они беседовали в полутемной передней, сидя рядышком. Несколько раз он водил ее в кино, бережно поддерживая под руку. За последний год он вытянулся и превратился в высокого юношу, лицом очень похожего на мать.

Учился Саша прекрасно. Вера Михайловна упивалась его успехами — особенно в литературе и французском языке, на котором он уже довольно прилично говорил. С нежностью вспомнила она: когда на вокзале, провожая Сашу в Москву, давясь от слез, крикнула ему, стоявшему на подножке вагона: «Прощай, любимый мальчик!» — он ответил ей чисто произнесенной фразой: «Pas adieu, mais au revoir!»[1]

Более полумесяца от него — ни одной весточки, за исключением телеграммы о благополучном прибытии!

«Бедненький… Можно представить, какое напряженное сейчас у него время», — подумала Вера Михайловна… и вскрикнула, приваливаясь спиной к скамье. Острая боль вошла в сердце, начала сдавливать его крепче и крепче…

Когда тиски боли стали медленно разжиматься и взгляд Веры Михайловны, бессмысленный от перенесенного страдания, вновь встретился с солнечным днем, который вспыхнул теплом и светом, она увидела лицо склонившегося к ней молодого военного.

— Что с вами, бабушка? — стараясь приглушить звучный голос, спросил он.

Вера Михайловна не ответила, всматриваясь в его лицо, но не понимая — что ему нужно.

— Бабушка, вам нехорошо? Помочь вам? — повторил военный.

Наконец Вера Михайловна сообразила, о чем ее спрашивают. Боль прошла, оставив страшную слабость. Она покачала головой: нет.

Военный в нерешительности помедлил, потом развернулся и пошел прочь. На повороте он оглянулся и встретил устремленный вслед благодарный взгляд выцветших старческих глаз…

…Сорвавшийся с дерева лист упал Вере Михайловне на колени. Она тихо погладила его, стараясь выправить засохшие краешки, а взгляд ее словно спрашивал о чем-то.

* * *

Через неделю Вера Михайловна умерла. Ее тело, столь же неприметное, как при жизни, лежало в передней, в которой она провела остаток лет. Около нее сидели две старушки — кажется, старые ее подруги. Они плакали, шепотом переговариваясь между собой. Несколько раз заходила Серафима Евгеньевна — на минуту-другую присаживалась рядом.

Кто-то из соседей намекнул Денису Петровичу: не приличней ли, дескать, поместить покойницу в комнату? На что тот с приличествующей грустью пояснил:

— Там полы покрашены. Действительно, не вовремя ремонт затеяли. Но кто знал… Теперь уж ничего не попишешь.

…Почтальону, позвонившему у дверей, открыл хозяин. Получив телеграмму, негромко воззвал:

— Симочка!

Возникшей Серафиме Евгеньевне многозначительно сообщил:

— Из Москвы…

А прочитав вслух: «Выслала пятьдесят приехать не могу целую Надя», злорадно воскликнул:

— Какова? Ну и доченька!..

В комнату вошло несколько женщин и, не завершив тираду, Денис Петрович вышел.

* * *

Супруги Крутиковы обедали, когда в дверь квартиры позвонили.

— Поесть не дадут спокойно, черт их побери! — разозлился Денис Петрович, стукая о ложку мозговой косточкой.

— Денис, отопри дверь! Уверяю — кость никуда не убежит, — со сдержанной неприязнью заметила Серафима Евгеньевна.

— Ничего, подождут, — коротко ответил Денис Петрович.

Опять настойчиво задребезжал звонок. Денис Петрович слизнул с ложки мозг, вкусно чмокнул и направился в переднюю. Открыв дверь, увидел Веру Андреевну.

— Чем могу служить? — сузив глаза, с достоинством поинтересовался он.

Вера Андреевна с нескрываемой антипатией взглянула на его сытое лицо с жирными губами, протянула синий конверт.

— Получите…

— Что за тайны мадридского двора? — пробормотал Денис Петрович, уже в столовой распечатав его Слушай, Серафима, чудеса, да и только! Мы от Сашули весточки не дождемся, а он пишет на адрес этой… как ее… Веры Андреевны!.. Постой, постой… Письмо-то предназначено Вере Михайловне. Ничего не понимаю, черт меня подери!

Серафима Евгеньевна молча взяла письмо из его рук.