Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

• Название: Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I
• Автор: Вадим Андреев
• Жанр: Поэзия
• Год: 1995
• ISBN: 1-57201-015-0

В настоящем издании наиболее полно представлено поэтическое наследие Вадима Леонидовича Андреева (1902–1976) — поэта и прозаика «первой волны» русской эмиграции.

В первый том вошли четыре книги стихов Вадима Андреева, вышедших при его жизни, а также поэтические произведения автора, опубликованные при его жизни в периодических и непериодических изданиях, но не включавшиеся им в вышедшие сборники.

---

«Склоненные рога, песок и ссора…»

Склоненные рога, песок и ссора
Плаща с быком — толпы и рев и плеск,
И тонкой шпаги неповторный блеск,
И смерть поет в руках тореадора.

В горах костра неугомонный треск.
Три карты — смерть. И не подымешь взора.
И после шпаг — язвительнее спора
Победных кастаньет голодный всплеск.

Любовь, любовь, сомкнувшая запястья!
И кисти рук, вкушая ночь и плен,
Изнемогают от огня и счастья.

И ревности и горести взамен
Поет вино в таверне Лиллас-Пастья,
И падает убитая Кармен.

«Еще любовью пахнет горький порох…»[37]

Еще любовью пахнет горький порох,
Еще дымится теплый пистолет,
Еще звезда хранит тугой рассвет
И туч растерянный и долгий шорох.

Еще — и не забыть суровый бред,
И в чернореченских скупых просторах
Снега, и стольких лет смятенный ворох,
Глубокий, снегом занесенный след.

Еще, — ах снежной пылью серебрится
Слегка его бобровый воротник,
И утром невообразимо дик

Покой непробудившейся столицы,
И слово смерть — в конце земной страницы
Коснеющий не вымолвит язык.

«В огне и дыме буйствует закат…»[38]

В огне и дыме буйствует закат,
Скелет звезды в тоске ломает руки,
И плачет он. Сухая тяжесть муки
Безмолвием умножена стократ.

Но оглушенные, немые звуки
Ползут, и за окном тяжелый сад,
Одолеваемый, — проснуться б рад
И вырвать ночь — из-под покрова скуки.

Зачем душа безумствует моя?
Непостижимого небытия
Великолепное недоуменье.

По желобу стекает ночь. Рука
Опустит ставень. Снова облака
Плывут, как прежде, в ночь, без возраженья.

«На первом повороте — ночь. А там…»

На первом повороте — ночь. А там,
За неизбежным поворотом — снова
Привычный хаос бытия земного
Прищурился, и кажется, что нам

Не одолеть вращенья карусели,
Что мы, наверное, осуждены
Толпой войти в безобразные сны
Земной, мимоструящейся метели.

Но вдруг протяжно взвоют тормоза
И остановится сердцебиенье,
И центробежный устремится ток,

И в широко раскрытые глаза,
Одолевая головокруженье,
Ворвется желтый, солнечный поток.

ПОСЛЕ СМЕРТИ[39]

1. «Огонь, слегка метнувшись, потухает…»

Огонь, слегка метнувшись, потухает
Не сразу загустеет воск свечи,
И золотая капелька стекает
И мертвые с собой влечет лучи.

Душа — ты капля золотого воска,
Путеводительница корабля, —
Там, за бортом, покинутая роскошь
Твоих полей и запахов, земля.

Душа, путеводительница белых,
Большим пространством вздутых парусов,
Душа, ведущая корабль тела
Вдоль призрачных и медленных валов.

Кто смертью назовет мое томленье,
И паруса, и ветр, и этот путь,
Исполненный такого вдохновенья,
Что я не в силах прошлого вернуть.

Душа, о капля стынущего воска,
Ты телу путеводная звезда,
Когда оно, забыв земную роскошь,
Уходит в призрачные холода.

2. «Судьба работает в убыток…»

Судьба работает в убыток:
Напрасно силится она
Лучистый выплеснуть напиток
Упокоительного сна.

По смерти, вдруг, как бы спросонок,
Освобождается, спеша,
От надоедливых пеленок
Неугомонная душа.

И память, стертая до лоска,
Не сохранит для новых бурь
Удушье ладана и воска
И эту бедную лазурь.

Летит, в пространства тяготея
И от земли оторвана,
Разбуженная Галатея,
Поработительница сна.

3. «Воздух розовый и ломкий…»

Воздух розовый и ломкий,
Твердь последней высоты.
Влагу золотой соломкой,
Сердце, тянешь ты.

И моей холодной крови
Остывающей струя
Оборвет на полуслове
Скуку бытия.

Вот, просторным дуновеньем
Невесомого крыла,
Ты над смертью и забвеньем
Медленно взошла.

Видишь, милая подруга,
Время замедляет шаг,
Видишь, из земного круга
Улетевшая душа!

ИЗ КНИГИ «ОБРАТНЫЕ ПАРУСА» (1925)

Брониславу Сосинскому

73, УЛИЦА СЕН ЖАК («Вытканные ветром горизонты кровель…»)

Вытканные ветром горизонты кровель,
Фокусники сердца — флюгера.
Цоканьем копыт, пульсированьем крови
Стянутый, глухонемой парад.

Искони: обоев нет и подоконник —
Праздный суевер, скупой предлог.
Пальцами перелистать посмертный сонник,
Как закладку, выкинуть тепло.

Слышишь мертвое, как морг, дыханье, —
Из-под кожи — запах кумача.
Медленный покой. Священное Писанье
Теплого, как тело, кирпича.

«И ночь стекла — о стеклый жир жаровень…»

И ночь стекла — о стеклый жир жаровень,
Жаворонком просыпавшаяся листва!
Перелистал, как ноты, — дни Бетховен —
Симфонии девятый вал.

Два близнеца, два пика Эльборуса,
Где осенью просеяли метель,
Ты в небо уронила наши бусы,
Не доверившись иной мете.

Смятенье, оскалившиеся скалы,
За тучами, внизу, Азербайджан.
Но и над этим снегом талым
Ресниц — ты все же госпожа.

И озарясь и озираясь, — зорче, зорче,
Уже добрел до бреши бред —
Ты сердце, точно раковину створчатую,
Девятым валом выплескиваешь на брег.

Ковшом черпала ты для чернецов и черни
Моей языческой музыки зык.
Любимая, ты только виночерпий
Начерно написанной грозы.

И ночь стекла.

«Мы на океанах и на материках чужане…»

Мы на океанах и на материках чужане,
Любовники-расстриги мы в любви.
Ветшающему солнцу милой дани
Мы не принесли в сухой крови.

Мы узкой скукой мерим на аршины
Предусмотрительные наши дни
И мимо, мимо — властолюбивые глубины
И опустошающие ночь огни.

Когда, как нянька, жизнь за руку
Внимательно ведет весна, —
Как перескажешь совестливую скуку
Неукоснительного сна?

*** (1–4)

1. «Оскудевают милые слова…»

Оскудевают милые слова,
И славой чванится твоя усталость.
Еще немного нам осталось
Словами славу целовать.

Но ты и ты — славянский говор, озимь,
Сладчайший Ильмень. Милая, покой
Над невозможною рекой —
Твои слабеющие слезы.

Твой мирный свиток и твой мерный меч,
И плаха хвоей мне щекочет щеки.
В последние, в сухие строки,
Мне, как в любовь, дано залечь.

Совиный ветер, соловьиное свиданье,
В последний раз поют перепела.
Ты в озимь зябкую вплела
Заупокойное метанье.

2. «Любимый ключ, — о нелюбовь! Ключицы…»

Любимый ключ, — о нелюбовь! Ключицы
Стянули грудь, но ключевой водой,
Но пахнущим тревогой ситцем,
Но даже сердцем — все-таки с тобой.

И смятый, как платок, весенний север
Исходит влагой. Божится гранит.
В божнице мед томительного сева,
Несеянный покой тобой звенит.

Тобой звенит, как улей растревожен,
О перегуды, отгулы влюбленных пчел!
Что из того, что день тобою прожит —
Я сердце сердцем перечел.

Любимый ключ, о нелюбовь, и звонкий
Затвор тобой, тобой раскрепощен —
И в мире мы, и вовсе претворен
Келейный свет, и может быть еще.

3. «Настороженный, осторожный покой…»