Александр Ушаков - Лавр Корнилов

• Название: Лавр Корнилов
• Автор: Александр Ушаков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02836-8

Книга посвящена судьбе харизматического лидера русской контрреволюции — генерала Лавра Георгиевича Корнилова.

Казалось, судьба готовила его к тому, чтобы возглавить Россию в самый переломный период ее истории. Выходец из бедной казачьей семьи, благодаря таланту и трудолюбию получил блестящее военное образование. Смелый и наблюдательный исследователь Азии, разведчик, приобрел доверие и уважение простых казаков и западных дипломатов. Генерал, завоевал авторитет мужеством на фронтах Первой мировой; и возглавил русскую армию летом 17-го… В августе того же года он безуспешно попытался остановить сползание к большевистскому перевороту (Корниловский мятеж), в декабре — встал во главе Добровольческой армии на Юге России, а весной 18-го погиб…

Авторы книги на основе широкого круга уникальных архивных источников и литературы впервые попытались объективно раскрыть причину успехов и неудач яркой личности генерала Корнилова.

---

Приезд походного атамана заставил Корнилова изменить прежние намерения. 13 (26) февраля около полудня вновь был созван военный совет. Помимо Корнилова и Алексеева на нем присутствовали Деникин, Романовский, Марков, Богаевский, а также генерал А.С. Лукомский, приехавший накануне из Новочеркасска, где он был представителем армии при донском правительстве.

Приглашенные на совещание Попов и Сидорин категорически отказались уходить с Дона. Они вновь предложили Корнилову уйти в район «зимовников» в междуречье Дона и Сала, поскольку казаки неизбежно поднимутся против большевиков и нужно лишь переждать время. Неожиданно их поддержал генерал Лукомский. Он заявил, что «зимовники» — лучшее место для того, чтобы армия успела отдохнуть, пополнить конский состав и подготовиться к боям. Это должно было, по его мнению, занять не больше полутора месяцев, после чего возможным станет и движение на Кубань. В настоящее же время поход на Екатеринодар грозит гибелью всего дела.

К этой же позиции в итоге склонился и Корнилов, лишь уточнив направление отхода армии. Им должна была стать все та же станица Великокняжеская. С одной стороны, это был степной район вдали от железнодорожных линий, что и являлось главным преимуществом «зимовников». С другой — Великокняжеская находилась в относительной близости от границ Кубанской области, что давало возможность в случае необходимости вернуться к первоначальному варианту.

Алексеев был очень недоволен принятым решением. Вечером он попытался вновь собрать высший генералитет на совещание, но переубедить Корнилова ему не удалось. В итоге было постановлено, что донской отряд генерала Попова идет непосредственно в «зимовники», в то время как Добровольческая армия следует на юг по направлению к станице Егорлыцкой. Там, по слухам, находились большие склады боеприпасов, которых так не хватало добровольцам. От Егорлыцкой армия должна была повернуть на восток и соединиться с донцами в районе Великокняжеской.

Тот вечер в Ольгинской запомнился многим. Спокойная, почти нормальная жизнь заканчивалась навсегда. Во всяком случае, заканчивалась она для Корнилова. Около шести вечера Корнилов вышел на крыльцо проститься с генералом Поповым. Полковник Сидорин уже сидел на лошади.

— Значит, вы меня известите немедленно, как только переговорите со своими. Время не терпит! Вы сами знаете, в каком положении дела.

— Так точно, Ваше превосходительство.

Попов и Сидорин в сопровождении 20 казаков покинули станицу, Корнилов же прошел в дом, где горела керосиновая лампа, а на столе был готов скромный ужин. Хаджиев принес рюмку и бутылку водки. Вошел Деникин. Корнилов обратился к адъютанту:

— Есть ли у вас еще рюмочка?

Пока Хаджиев наливал, Деникин спросил:

— Где вы, Лавр Георгиевич, добываете неисчерпаемое количество влаги, так необходимой в такие тяжелые дни? Проклятье, никто не хочет продать Малинину[12] и нигде не найти.

Корнилов кивнул на адъютанта:

— Вот Хан знает, где находится запас.

— Хан, пожалуйста, скажите Малинину, где вы добываете, — попросил Деникин.

— Тогда, Ваше высокопревосходительство, вы не удостоите вниманием наш скромный обед.

Корнилов, улыбаясь, сказал:

— Хан, нет ли у вас еще для одной рюмки?{534}

Ни о чем серьезном за ужином не говорили. Все присутствовавшие понимали, что завтра начнется совсем другая жизнь и такой вечер больше не повторится.

Утром 14 (27) февраля 1918 года Добровольческая армия покинула Ольгинскую. Предыдущие дни были ясными и солнечными, а сейчас небо было покрыто низкими свинцовыми тучами. Генерал А.П. Богаевский вспоминал: «По широкой грязной улице привольно раскинувшейся станицы уныло шла колонна добровольцев. Бедно и разнообразно одетые, разного возраста, с котомкой за спиной и винтовкой на плече, они не имели вида настоящей подтянутой воинской части. Это впечатление переселяющегося цыганского табора еще более увеличивалось многочисленным и разнообразным обозом, с которым ехали раненые и еще какие-то люди»{535}. За околицей станицы лежала голая, заснеженная степь.

«КОЧУЮЩАЯ АРМИЯ»

Покинув Ольгинскую, армия двинулась по направлению к станице Хомутовской. Дорога была не слишком долгой, но тяжелой — люди и повозки буквально утопали в липкой грязи. Расположились на ночлег кто как сумел. Обоз остановился на самой окраине станицы, поскольку никому не хотелось терять драгоценные минуты отдыха.

Расплачиваться за эту беспечность пришлось весьма скоро. На рассвете красные атаковали станицу, предварительно открыв огонь из орудий и пулеметов. Контратака добровольцев заставила красных отступить, и, в общем-то, все это скоротечное сражение обошлось малой кровью. Однако этот инцидент научил многому, и отныне армия не останавливалась на ночевку, не обеспечив предварительно должного охранения.

В тот же день, после двадцативерстного перехода, добровольцы пришли в станицу Кагальницкую, где и задержались на два дня. Красные больше не показывались, что позволило армии еще дважды останавливаться на дневки в станицах Мечетинской и Егорлыцкой. Известный эмигрантский литератор, а в ту пору прапорщик Корниловского полка Р.Б. Гуль вспоминал: «Опять идем по бескрайней белой степи… Один день похож на другой. И не отличить их, если б не весеннее солнце, начавшее заменять белизну ее черными проталинами и ржавой зеленью…»{536} Начинавшаяся весна создавала свои проблемы. «Переходы эти были невероятно мучительны, — писал позднее другой участник похода. — Днем на солнце сильно таяло, и черноземная дорога превратилась в вязкое, невылазное болото. Улицы в селениях сделались совсем непроходимыми. И лошади, и люди прямо выбивались из сил. Повозки были нагружены тяжело для сокращения обоза. Приходилось разгружать, временно оставлять одни повозки на топких местах, а коней припрягать к другим, да и самим впрягаться, чтобы только вывезти из котловины»{537}.

Для того чтобы преодолеть восемьдесят с небольшим верст от Ольгинской до Егорлыцкой, армии понадобилось шесть дней. Такая медлительность объяснялась не только тяжелыми условиями перехода. Главная причина была в том, что добровольческое командование так и не определило окончательно направление дальнейшего движения. Распоряжения Корнилова отражали его колебания. С одной стороны, еще из Ольгинской на Кубань для установления контактов с краевым правительством был командирован генерал Лукомский. С другой — в район «зимовников» был направлен конный отряд полковника В.С. Гершельмана. С его уходом вся добровольческая конница свелась к отряду полковника П.В. Глазенапа числом в 13 человек «разного возраста, чина и даже пола»{538}. Позднее кавалеристы Гершельмана нагнали армию уже на Кубани.

Командование старалось утаить свои колебания от подчиненных, но до конца это было сделать невозможно. Журналист Б.А. Суворин вспоминал: «Самое тяжелое за весь этот переход, который закончился для нас возвращением на Дон 21 апреля, было чувство совершенной неизвестности. Одни думали, что мы будем уходить за Волгу и в Сибирь, другие мечтали пробраться поодиночке на Север России. Неизвестность угнетала нас от самого начала похода»{539}.

Планы Корнилова были неизвестны не только рядовым добровольцам, но и старшим генералам. Алексеев только на третий день после того, как армия покинула Ольгинскую, понял, что Корнилов ведет ее в «зимовники». Во время стоянки в Кагальницкой 16 февраля (1 марта) 1918 года он обратился к Корнилову с письмом. Этот документ слишком велик, чтобы приводить его дословно, и потому мы ограничимся наиболее важными выдержками.

«Милостивый государь, Лавр Георгиевич, настроение среди офицерского состава Добровольческой армии, по имеющимся у меня сведениям, нервное и неуверенное. Главнейшею причиной такого нежеланного состояния является полное отсутствие для всех освещения, во имя чего и как будет в ближайшее время действовать армия, какую задачу она ставит себе. Проникающие различные слухи, между прочим, и об уходе в зимовники, не успокаивают, а, напротив, усугубляют, в связи с событиями 15 февраля, нервность и порождают нарекания на лиц, которые взяли на себя нравственную ответственность за судьбу тех, которые во имя служения Родине доверили себя руководству и командованию всей нашей организации…

Как 12 февраля, так и теперь, я считаю себя обязанным высказать, что остановка в зимовниках грозит армии опасностью, что ко времени возможного выступления из этого района армия окажется окруженною и обреченною на борьбу в условиях исключительно тяжелых, быть может, безысходных и несравнимых с обстановкою настоящей минуты».

Алексеев полагал, что «идея движения на Кубань понятна массе, она отвечает и той обстановке, в которой армия находится… Она требует деятельности, от которой не отказывается большая часть армии». Исходя из этого, он считал необходимым немедленно принять четкое решение и сообщить его не только старшим начальникам, но и всем чинам армии. «Я добавлю к этому, — писал Алексеев, — что в центрах — Москве и Петрограде, — по-видимому, назревают крупные события. Вывести на это именно время из строя, хотя и слабую и усталую, Добровольческую армию можно только с риском, что она навсегда уже утратит свое значение в решении общегосударственной задачи»{540}.