Леонид Смирнов - Демон «Кеплера»

• Название: Демон «Кеплера»
• Автор: Леонид Смирнов
• Издательство: Борей
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7187-0037-0

Двадцать лет назад доблестные физики впервые смогли расширить «кротовую нору» и протащить перископ в параллельное пространство. С этого началось планомерное научное изучение бесконечного множества миров и размещение научных станций в других измерениях. После катастрофы «Иоганна Кеплера» решили не забрасывать людей в иные миры…

---

Ночной полет не сравнишь ни с каким другим. Порой чувствуешь, что за бортом коптера ничего нет — вакуум, конец мира, преисподняя. Вся жизнь сосредоточена здесь, в кабине. Привыкнуть к ночному полету нельзя. Разве только уж очень потянет в сон — дремота везде одинакова. Во время таких полетов во мне почему-то рождаются новые ощущения, приходят странные мысли, вспоминаются напрочь забытые сцены и люди.

На этот раз меня посетило видение. Я стоял на огромной площади, залитой неестественно ярким светом. Небо было слепящее, непривычного, поначалу даже страшного голубого цвета. Мимо меня неслась людская толпа. Такой толпы я тоже никогда в жизни не видал. На головах перевернутые тазики и кастрюли ярких расцветок, похожие на ритуальные щиты татисков. И ни одного нормального башлыка. Одежда… Ну, словом, смелее нарядов я еще не видывал. Особенно у женщин… Карнавал. И вообще, женщины… Все они что-то сделали со своими лицами. Это были сверкающие, сказочные красавицы, но какие-то чересчур кукольные, будто и не живые. И все, все они спешили, будто на пожар, и было их видимо-невидимо. Какой-то человеческий муравейник. А я стоял и думал, что этот мир хорош, что он лучше всех и прекраснее не бывает, что я люблю этот мир и терпеть не могу остальные миры, как будто их черт знает сколько.

Когда видение растаяло и глаза опять увидели помигивающие индикаторы, теплый свет приборных шкал и лохматый затылок шофера, я почувствовал, что мне нехорошо. Пришлось даже попросить термос с горячим тоником, чтобы стряхнуть с себя это наваждение. Оно было прилипчивое, и обрывки еще долго копошились у меня в голове, не давая настроиться, прийти в рабочее состояние.

Тридцатиметровый конус президентского дворца, хоть и не был освещен, все-таки выделялся на небосводе. Есть и у полной черноты свои оттенки. Дворец, казалось, спал беспробудным сном. Однако на самом деле за бронированными ставнями все бурлило, как в кипящем котле. Сердце страны не может остановиться ни на минуту. Стопор равносилен параличу.

Шофер, плавно приземлив коптер, услужливо распахнул дверцу кабины. На посадочной площадке меня уже дожидался дежурный офицер охраны. Чеканя шаг, он подошел к коптеру.

— Счастливо, — шофер махнул мне рукой.

— Подремли, — ответил я, посмотрев на сонное его лицо, и обернулся к офицеру.

Это был совсем еще юный лейтенантик в башлыке, опущенном до самых глаз. Он осветил меня фонариком, я прищурился.

— Непрерывный генерал? — спросил для проформы или от растерянности, ведь не узнать меня было нельзя.

— А сам как думаешь? — вопросом на вопрос ответил я.

— Виноват, мой генерал! — выпалил он, вытянувшись по струнке.

— То-то же… Вольно. Веди! — энергично произнес я. Все-таки приятно находиться на высоте положения. Чепушинка, ерундовинка, а приятно. Видно, до сих пор не изжил в себе детства. Все еще жажду побед, хотя бы и микроскопических. Странная штука — человек!

Козырек парадной лестницы показался мне на этот раз клювом хищной птицы. Гиганты-бомбардиры из внешней охраны даже не шевельнулись, пропуская нас внутрь. Широкие стволы реактивных бомбард целились в небо.

Лестница по-прежнему была застелена багровыми шкурами вертунов, уже изрядно потертыми. Президент усиленно насаждал во дворце дух аскетизма, но нельзя же доводить реализацию своего мировоззрения до абсурда!

Ночные чиновники и дежурные офицеры были деловиты и сосредоточены, отнюдь не пороли горячки, не неслись стремглав по ступенькам. Атмосфера во дворце была рабочая, трезвая, вовсе не сутолочная.

Как только мы подошли к шахте шикарного (чугунного литья) лифта времен последней династии, двери его распахнулись, и перед нами предстал Карлуша Эдельфри собственной персоной. Миссия дежурного лейтенантика была выполнена. Он отдал честь и зашагал по коридору, парадно негнущийся, словно проглотивший палку. Совсем еще соплячок…

— Добрая ночь, мой генерал, — второй раз поздоровался адъютант.

Был он похож на ассонирийского божка: лысенький, гладенький, низенький, крепенький, бодренький и вроде бы с вечной ухмылочкой. Но все это была только видимость, витрина. Внутри у Карлуши — боль и тревога.

— Ну, как Он?

— Ждет. Сидит, курит. Не в духе. Ведь только-только с сепаратистами… Новая напасть. На сей раз будто сам дьявол против нас. Боюсь, сгорит Джохор, как свечка… — договорил хрипло, тревожно. Это так не вязалось с его внешностью.

Старинный лифт, лязгая и грохоча, опустил нас на четвертый подземный этаж. Вахтер в заношенной ливрее распахнул дверь, и мы вошли в апартаменты Президента. Застывшая у портьер внутренняя охрана беспрепятственно пропустила нас. Всех этих мальчиков я знал в лицо. Неразговорчивые ребятки с бычьими шеями и стальными слитками кулаков. Резная дверь из мореного пая раскрылась с тихим, таинственным скрипом. Эдельфри остался на часах.

В кабинете Президента царил полумрак. Конический зеленый абажур настольной лампы, едва тлеющие угли камина, горбатая тень на стене.

— Добрая ночь, — раздался глухой низкий голос. — Проходите, пожалуйста.

— Добрая ночь, мой Президент, — ответил я.

Хозяин «берлоги» всегда вызывал во мне смешанные чувства. Джохор, с одной стороны, олицетворял собой партию мира, прекращение гражданской войны. Это ему каким-то чудом удалось договориться с Премьером Федерации и Магистром Восточного Ассонира, чудом, которое сотворил он сам. За это Джохору полагается памятник при жизни и сияющий нимб святого после смерти. Это я без шутовства говорю, на полном серьезе. Неукротимый борец с пережитками монархизма. Но с другой стороны… Джохор — типичный скаред. Он зарезал проект нового президентского дворца и продолжает жить в этих развалинах. Он выгадывает на грошовых поправках к системе налогообложения. Он может выйти на трибуну в поношенном джемпере, устроить публичную «порку» министру, а потом битый час говорить о растратах на строительстве магистрального грязеотвода. Он срезал аксельбанты и укоротил ботфорты у наших офицеров. Не слишком ли все это нарочито? Поза и поза? Ненавистников у Джохора предостаточно. Правда, и сторонников — тоже немало… А положение сейчас тяжелое. Что-то творится в мире. Кажется, даже природа стала бунтовать. Все чаще эти самые аварии, катастрофы, ЧП. Все больше мне работы. Все реже я ночую дома. И вот моя Нэтти сейчас совсем одна. Или нет? Все-таки что она и кто она мне? Назваться так и не пожелала. А ведь говорится же: муж и жена — одна сатана…

Глаза уже вполне привыкли к темноте, и я ясно видел Президента, сидящего в глубоком кресле за низким столом, заваленным бумагами. Трубка его погасла, он неторопливо выбивал пепел в мраморную пепельницу.

— Берите кресло, садитесь рядом, — сказал Джохор устало. — Будем смотреть, чем нас тут стращают.

Худой и нескладный, седоватый очкарик. Шестидесятилетний вдовец, потерявший единственного сына в Орхбурском лесу. Вахмистр Джохор первым ворвался в занятый мятежниками штабной бункер и наткнулся грудью на бритвенно наточенные ятаганы. Все-таки трагическая фигура у нас Президент. Тут уж ничего не скажешь… Глубоко запавшие глаза, длинные узловатые пальцы, тонкий прямой нос и всегда немного поджатые губы. Ровный пробор уже редковатых волос. Кадыкастое, покрытое гусиной кожей, а потому какое-то совсем беззащитное горло. На Джохоре старенький шерстяной джемпер, брюки от армейского комбинезона, полосатые шерстяные носки и уж совсем домашние кожаные тапки. Клетчатый плед сполз с кресла на пол. В воздухе запах крепкого табака и старой мебели.

— Да будет свет, — сказал Джохор, и стены кабинета засветились спокойным желтоватым светом.

Все вмиг переменилось. Таинственность, царившая в кабинете, пропала. Он наполнился массой предметов, незаметных доселе и так по-разному отражающих личность владельца; стеллаж с раритетами и беллетристикой, охотничье ружье и кривые ассонирийские кинжалы, новейший терминал, статуэтка вечной любви и национальный флаг.

— Я специально не тороплюсь. Хочу, чтобы спешка была исключена с самого начала. Только хладнокровие позволит нам избежать абсолютно недопустимых сейчас ошибок. Все решения должны быть единственно верными. Иного пути у нас нет. — Президент говорил размеренно, чуть помахивая в такт своим словам зажатой в ладони трубкой. — Итак, здесь собраны показания свидетелей, оставшихся в живых. Читать можно в любой последовательности. Когда закончим, поделимся мыслями. Вопросы есть?

— Хорошо бы получить горячий тоник, — неожиданно для себя сказал я и добавил, будто оправдываясь: — Ночь…

— Конечно-конечно. — Президент быстро распорядился по трансляции. — Теперь приступим.

Я взял в руки тонкую черную папку, раскрыл. Тридцать листков мятой, уже порядком засаленной бумаги.

«Я, Ивко Мурый, механик пластформера, тридцати шести лет, Назвавшийся третий раз, свидетельствую. Пришел я на площадь еще засветло — одним из первых. Народу было до того мало, что я на миг испугался: неужто струсили? Отступники — не редкость. Страх смерти хоть простить и нельзя, но понять нетрудно… И тут же я успокоился: еще не время. Чего это людям часами торчать здесь в такой промозглый ветер? Толпа постепенно прибывала, и, когда условленное время приблизилось, я понял: на сей раз людей пришло даже больше, чем в прошлый. На душе у меня просветлело, и я даже замурлыкал себе под нос. Слова этой песенки надолго застряли у меня в голове, потому, наверное, что это было последнее из того, что я запомнил. Затем была черная вспышка, и я потерял сознание. Когда очнулся, на площади копошились санитары, ворочали трупы. Я застонал, и ко мне подбежали с носилками. Я снова потерял сознание. Больше ничего сообщить не могу».