Эйлет Уолдман - Любовь и прочие обстоятельства

• Название: Любовь и прочие обстоятельства
• Автор: Эйлет Уолдман
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-062165-1, 978-5-403-02540-9

«На чужом несчастье счастья не построишь»…

Эмилия Гринлиф, влюбившаяся в женатого Джека, забыла об этом.

Она сделала все, чтобы спровоцировать развод любимого и выйти за него замуж. Но теперь настало время расплаты за содеянное…

Уильям, обожаемый сын Джека, снова и снова причиняет молодой мачехе боль. Его мать Каролина с наслаждением ведет против «разлучницы» настоящую войну…

А с дочерью самой Эмилии происходит несчастье.

Ситуация кажется безнадежной. Джек уже готов бросить новую супругу, «не оправдавшую ожиданий».

Жизнь Эмилии летит под откос.

И тут неожиданно на помощь Эмилии решает прийти Каролина…

---

— Почему? Потому что любовь, по-твоему, — это мистика и магия? Или ты не хочешь трудиться?

— А почему любовь не может быть мистической и волшебной?

— Потому что, если полагаться на магию и мистику, Эмилия, и то и другое немедленно исчезнет, и ты останешься ни с чем, как только случится что-нибудь плохое: как только жизнь сделает внезапный поворот, когда твой пасынок тебя невзлюбит, когда бывшая жена твоего мужа устроит скандал, когда у тебя умрет ребенок, когда произойдет что-нибудь всамделишное… Нельзя надеяться на магию, Эмилия. Поверь мне, я-то знаю.

К счастью, отец умеет успокаивать. А как иначе? Мы с сестрами закатывали скандалы в общественных местах с двухлетнего возраста. И теперь, когда я утрачиваю контроль над собой и начинаю громко рыдать, он вынимает огромный носовой платок и размахивает им перед моим лицом, точно тореадор красной тряпкой. Бармен и официантки отходят от нашего столика, другие посетители отворачиваются. Наконец мне удается поднять голову и отдышаться. Я продолжаю плакать, но уже не нужно зажимать рот из опасения, что от моего крика полопаются хрустальные бокалы на стойке и стекла вылетят из рам.

— Прости, детка, — шепчет папа.

— Все нормально, — отвечаю я сквозь слезы. — Просто… просто я действительно его люблю.

— Конечно, любишь. Я не сказал, что нет. И он тебя любит.

— Я все испортила.

— Нет. Ты куда лучше меня. Если это тебя успокоит.

Я вытираю глаза.

— Ну, не намного лучше, честно говоря.

Он медлит, а потом смеется.

— Да уж.

— Я люблю тебя, папа.

— И я тебя люблю, девочка.

Глава 28

— Черт возьми, может, ты оставишь меня наконец в покое? — восклицаю я. Я сижу в туалете ресторана, новая замшевая юбка задрана до пояса.

— Что такое? — невозмутимо спрашивает женщина из соседней кабинки, словно привыкла к ругательствам в общественных уборных.

Интересно, как бы она ответила, если бы узнала, что ее соседка по туалету поругалась с мужем и открыла ему свою самую страшную тайну. Что она виновна в смерти своего ребенка, что муж не только поверил, но и в ужасе отшатнулся от нее, наконец осознав, что его супруга — исчадие ада; что он попросил ее уйти; что ее брак — просто фарс, фрейдистская реакция на отцовскую неверность; что худшие преступления, совершенные ею, направлены на ребенка, который оказался жертвой обстоятельств; что она пыталась его убить, скармливая запрещенные продукты, посылая играть в опасное место и бросая в ледяную воду, пусть даже случайно. Разве Фрейд не утверждает, что случайностей не бывает? Вероятно, все это можно пережить. Но как перенести кошмар, отразившийся на экране моего мобильника?

Я должна была это предвидеть. Должна была понять, что недостает именно последнего удара, быстрого и изящного, который сейчас несется ко мне по оптическим проводам.

— Нет, ничего, — отвечаю я соседке и произношу в трубку: — Здравствуй, Каролина.

— Нам нужно увидеться.

— Да?

А почему нет? Честное слово, почему нет?

— Приезжай ко мне на работу. Можешь сегодня вечером? У меня осталось всего несколько пациентов. Я работаю на…

— Я знаю, где ты работаешь.

О чем она думает? Что я не выяснила ее адрес за те месяцы, пока ждала, когда Джек забудет о том, что он женат? Что я не посылала телепатические импульсы в том направлении?

— Постарайся не опоздать. Завтра я должна быть в операционной в семь и потому хотела бы вернуться домой в разумное время.

Я не стану опаздывать на собственную казнь.

Приемная в клинике выглядит так, как я себе и представляла. На кожаной кушетке сидят две беременные женщины. Одна читает журнал «Воспитание», и лицо у нее куда более несчастное, чем должно быть у человека, читающего статью о детских именах, что бы ни творили с ним гормоны. Вторая блаженно улыбается, и я испытываю отвращение. Вспоминаю, что впервые после рождения Изабель оказалась в приемной у гинеколога. Я притворилась, что позабыла о визите к доктору Брюстеру спустя полтора месяца после родов, и просто проигнорировала звонок из клиники. Оказывается, это не так уж страшно — присутствие беременных женщин не приводит меня в ярость. Вторая, самодовольная как Мадонна, мне не нравится, но первая, с беспокойным лицом, не особенно раздражает. Возможно, все бледнеет по сравнению с грядущей беседой.

— Не беспокойтесь, все будет нормально, — внезапно говорит «Мадонна».

— Простите?

— Ребенок. У вас будет ребенок. Я шесть лет не могла забеременеть, а теперь у меня двойня. Я сразу вижу, если женщина через это проходит. Доктор Соул — лучший врач. И эндокринолог, ее коллега, — просто чудо. У вас все будет хорошо, поверьте.

Столь грубое нарушение неписаного правила меня шокирует. Нельзя вслух предполагать, что печальная женщина в приемной у гинеколога пытается забеременеть. Порядочные люди так не поступают.

— За шесть лет у меня было четыре выкидыша, один ребенок-гидроцефал, который умер в четыре месяца, и три внематочные беременности. Финн и Эммет должны родиться девятнадцатого июня. Видите, это лишь вопрос времени. В конце концов всё получается. Доктор Соул справится. Она — чудесный врач.

— Мисс Гринлиф? — зовет сиделка в голубых перчатках. — Пройдите сюда.

— Поздравляю, — говорю я женщине, которая, несомненно, имеет право радоваться.

По пути к двери трижды суеверно стучу по деревянному косяку. Я не одобряю манеру давать имена нерожденным младенцам. Питать большие надежды насчет детей — слишком притягательно для всякого зла. Кто знает, суждено ли ребенку, чья жизнь просчитана наперед, хотя бы сделать первый вздох? Впрочем, я не настолько суеверна, чтобы думать, что Изабель осталась бы жива, если бы я называла ее «она».

На секунду представляю, как меня просят раздеться и надеть специальный халатик для осмотра. Хотя сознаю, что это нелепо, но испытываю облегчение, когда медсестра сворачивает в кабинет Каролины, а не в смотровую. Я не сразу понимаю, что меня беспокоит в этом кабинете, почему он кажется мне одновременно знакомым и странным. Потом догадываюсь, в чем дело: мебель точно такая же, как и в кабинете Джека. Черный ореховый стол, отполированный до блеска. Книжный шкаф с едва заметным орнаментом, два кресла с изящным геометрическим рисунком, фотография маленького Уильяма на пляже в Нантакете, с облепленными песком ножками, в обвислом подгузнике. А еще — низенький столик и кресло на колесиках. Храни меня небо.

— Жаль, я не знала, что ты собираешься пойти на съемки в парке вместе с Уильямом и твоим отцом, — говорит Каролина.

Она входит в кабинет как к себе домой. В общем, так оно и есть. Она очень изящно выглядит в длинной черной юбке, в сапогах, в черном свитере с высоким воротом. Живот слегка выпячивается, как будто под одеждой спрятан маленький мячик. Я тоже покупала такие вещи, очень дорогие, но, сколько бы денег Джека ни тратила, мне не удавалось сравняться с Каролиной Соул. Она права. Женившись на мне, Джек вернулся к своим корням. Я — не интеллектуал в отличие от Уильяма и его матери.

Она сидит за столом, откинувшись на спинку кресла. Пальцы сплетены, подушечки мизинцев прижаты друг к другу. Ногти чистые и ухоженные — я не сомневалась в этом.

— Джек рассказал, что ты ушла. Он рассказал, что случилось той ночью, когда умерла Изабель.

Я замираю. А потом принимаю это как неизбежное. Столкнувшись с моим последним предательством, Джек сделал то, что должно было причинить мне самую сильную боль.

— Честно говоря, я не помню, чтобы когда-либо Джек был так удручен. Он плакал, Эмилия.

— Когда вы разговаривали? — Мой голос звучит сипло и незнакомо.

— Вечером в понедельник. Уильям сильно расстроился, когда увидел, как ты уходишь с чемоданом. Я позвонила Джеку, чтобы поговорить с ним. Джек изложил мне твою версию событий и спросил, возможно ли такое — удушить ребенка грудью.

— Он спросил у тебя?

— Джек знает, что мне можно верить. По крайней мере моему медицинскому заключению.

— И что ты ответила?

Она слегка утрачивает самообладание. Пальцы так сильно прижаты друг к другу, что белеют. Каролина поджимает узкие губы, и по лицу разбегаются морщинки.

— Я сказала, что это не исключено. Да, ты могла по неосторожности задушить Изабель. Возможно, именно так и случилось. Женщина, которая столь небрежна в вопросах безопасности, легко могла заснуть и удушить ребенка.

Манеры Каролины, хладнокровие медика в сочетании с подавленным, но очевидным гневом обманутой жены и матери придают несомненную уверенность ее словам. Моя вера в правильность диагноза не имеет под собой ни объективности, ни гнева. Меня никто не предавал, и я не врач. Я просто знаю, что Каролина права.

— Не надо, — говорит она.

Чего не надо?

Каролина подталкивает ко мне упаковку носовых платков. Я провожу пальцем по щеке и с удивлением понимаю, что опять плачу.