Бела Иллеш - Карпатская рапсодия

• Название: Карпатская рапсодия
• Автор: Бела Иллеш
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1974

В романе «Карпатская рапсодия» (1937–1939) повествуется о жизни бедняков Закарпатья в составе Австро-Венгерской империи в начале XX века и о росте их классового самосознания.

---

— Что нам теперь делать, куда идти? — плакала мать.

— Переедем в Будапешт, — ответил отец. — Где живут восемьсот тысяч человек, там и мы не помрем с голоду.

Отец старался казаться спокойным, но это ему никак не удавалось. В течение двух дней он не мог ни есть, ни пить, ни спать.

Теперь, наоборот, мать стала его утешать.

— Не горюй, Йошка. Как-нибудь обойдется. Всегда найдется что-либо или кто-либо…

Мать оказалась права. «Кто-то» опять помог нам. Это был тот же брат мамы, дядя Фердинанд.

Фердинанд приехал в Пемете второго мая и остановился у Шейнеров.

В первый день он даже не зашел к нам, но явился на следующий, когда отец был уже на складе. Поцеловал маму и обеих сестер. Меня как будто не заметил.

— Как вы могли допустить, Изабелла, — начал он свою речь, — как вы могли допустить, чтобы ваш сын дошел до этого? Внук сотни мудрых раввинов, мой племянник — и вдруг стал сообщником бандитов, убийц и предателей отечества. Как подумаю о том, что сын моей родной сестры кончит свою жизнь на виселице…

Я бросился на Фердинанда и, наверное, ударил бы его, если бы мать, горько зарыдав, не оказалась между нами.

— Иди, Геза, пошли отца домой!

Через четверть часа отец был уже дома.

— Ну, Йошка, этого я от тебя не ожидал! — приветствовал его Фердинанд.

— Чего ты не ожидал? — удивился отец. — Ты же знал, что я ни черта не понимаю в заведовании складом.

— К черту все склады! — кричал Фердинанд. — Кэбль только рад тому, что ты не понимаешь в этом. Твой предшественник вел книги — и украл половину склада. Речь идет вовсе не об этом. Я от тебя, шурин, не ожидал, что ты придешь на помощь этому убийце-кузнецу!

— Но если он не убийца, Фердинанд! Я ведь видел, что убил не он!

— В этом-то и беда! Зачем нужно было тебе, отпрыску хорошей семьи, бывшему владельцу виноградников, отцу большого семейства, моему шурину и хорошо оплачиваемому кладовщику, — зачем тебе нужно было видеть такие вещи? Разве тебе платят жалованье за то, чтобы ты это видел?

— Не могу же я допустить, чтобы погубили совершенно невинного человека?!

— Если ты будешь жалеть всех невинно пострадавших, с тобой не стоит разговаривать. Разве ты не знаешь, что на всем свете изо дня в день погибают тысячи невинных? Ты что, спятил? Сам себе помочь не можешь, а собираешься стать защитником невинных. Кто тебе дороже? Этот убийца-кузнец или твои собственные дети? Ведь, если вас отсюда выгонят, они наверняка пропадут. А твои дети — за исключением Гезы — безусловно невиновны. Неужели у тебя совести нет, что ты заботишься о чужих людях и не думаешь о собственных детях? Ты полагаешь, что этот кузнец позаботится, когда они будут из-за него голодать? Думаешь, у него тогда заговорит совесть? Черта с два, брат! Признайся, Йошка, признайся, что сделал большую ошибку.

Отец молчал.

— Не можешь ли ты как-нибудь помочь нам, Фердинанд? — заговорила мать.

— Не могу. И не хочу. Но мадам Шейнер, которую Кэбль очень уважает, могла бы вам помочь. Эта милая, добрая женщина готова забыть, что вы вели себя по отношению к ней неблагодарно. Она готова поговорить с директором Кэблем при одном условии — если Геза сейчас же уедет из Пемете. На вашем месте я послал бы этого пария в Америку. Там он кончит не на виселице, — в крайнем случае, на электрическом стуле. Но может даже случиться, что сделается миллионером. Если же он останется здесь, то доведет вас до нищеты, а себя… Ну, словом, ваш сын уедет из Пемете, а Йошка останется кладовщиком.

Отец не ответил.

— Что касается Гезы, — заговорила мать, — он при всех условиях уедет из Пемете. Через несколько дней он поедет в Будапешт на экзамены, а с осени будет учиться в университете.

— Тогда все в порядке, — обрадовался Фердинанд. — Ошибку, которую ты совершил, шурин, тебе, конечно, никогда не исправить. В обществе пеметинских господ тебе больше нет места. Что касается должности кладовщика, ее мадам Шейнер может еще для тебя спасти. Я тотчас же поговорю с ней. А вечером приду к вам ужинать.

Под вечер я ушел из дому и половину ночи провел, шатаясь по лесу.

К ужину Фердинанд принес пять литров вина.

Он был очень весел и пытался настроить на веселый лад отца. Но это ему не удавалось. Отец не хотел пить.

— Не могу, шурин, — сказал он. — Я дал обет.

На другой день утром Фердинанд уехал из Пемете.

А спустя четыре дня я тоже был уже на пути в Будапешт.

«Пророк» Элек Дудич сделал фанатиками нескольких бедных, невежественных русинских дровосеков. Одним из результатов деятельности «пророка» было то, что я вынужден был проститься с Пемете. Тогда я был еще недостаточно опытен, чтобы уметь смеяться над таким странным развитием событий. Наоборот, я был возмущен. Хотя до этого я действительно собирался осенью переехать в Будапешт — днем работать, зарабатывать на себя сам, а по вечерам учиться в университете, — но теперь я решил обязательно вернуться в Пемете. Отца я, конечно, не хотел обрекать на безработицу, но полагал, что как-нибудь сумею устроить так, чтобы вернуться. Прощаясь с одноглазым Хозелицем и с темнолицым Медьери, я сказал им:

— До скорого свидания!

И я оказался прав. Вскоре я увиделся с ними снова. Действительная жизнь бывает иногда похожа на ту, о которой пишут в книгах: случается, что она не терпит несправедливости, исправляет ее и мстит за нее.

В Будапеште я остановился у дяди Филиппа. Жил у него шесть недель. Но дядю я видел очень редко и почти всегда очень недолго. Он сильно постарел, волосы у него были уже почти совсем седые, но он бодро и весело смотрел в будущее.

Пока я держал в Будапеште испытания, столица тоже сдавала экзамен.

Я сдал экзамен отлично. Будапешт провалился.

В тот день, когда я впервые явился в гимназию, полицейские выбрасывали из парламента оппозиционных депутатов, протестовавших против повышения численности армии.

В день, когда начались мои выпускные экзамены, один из оппозиционных депутатов стрелял в председателя парламента, графа Иштвана Тису.

В день моего письменного экзамена по математике на улицах Будапешта строились баррикады, украшенные красными флагами, которые потом атаковали полицейские. Пролетариат выступал против повышения численности армии и требовал всеобщего избирательного права. На Вацском проспекте горел крупный завод. Одного конного полицейского, который задавил ребенка, пристрелили насмерть. Против демонстрантов были посланы войска. В результате — убитые и раненые.

Что касается моей письменной работы по математике, то получилась она у меня плохо. Нам дали очень трудную, сложную задачу, но я сразу же сообразил, как ее надо решить. Для решения задачи нам было дано пять часов, а я сделал ее за полтора. За это время я успел даже тайком передать решение сидевшему позади меня Полони. Из всех экзаменовавшихся я первым передал готовую работу дежурному учителю. Можете себе представить, как я был счастлив и горд!

Но не успел я выйти на улицу, как сообразил, что допустил ошибку. Результат был неправилен. По пути домой я еще раз проверил задачу в уме. На этот раз результат получился правильный. Когда потом я в третий раз мысленно решал задачу, мне удалось найти ошибку. В одном месте я умножил так: 8 × 6 = 46. Этой дурацкой ошибкой я испортил все! Может быть, будет принято во внимание, что план и все направление решения правильны, и только эта глупая мелкая ошибка, которую даже маленький ребенок не допустит, если внимательно считает, только она испортила все… Но если даже это примут во внимание, я все-таки получу плохую отметку.

Я был в таком отчаянии, что не видел и не слышал ничего вокруг. Даже не заметил странного оживления на улицах. Правда, я шел из Пешта в Буду по проспектам Ракоци и Лайоша Кошута, рабочие же двинулись в другом конце города, но смотри я на все ясными глазами, и здесь должен был бы заметить нечто необыкновенное. Но я видел только одно: 8 × 6 = 46. Да, видел. Шел с опущенной головой и видел написанным на сияющем под лучами солнца асфальте: 8 × 6 = 46.

К обеду я был уже дома, где застал одну только тетю Эльзу. Как только мы поели, она тоже ушла из дому. Я остался один. В одной из комнат я завесил окна и лег на диван, чувствуя себя несчастным. Не было даже возможности утешиться, обвинив в своем несчастии кого-либо другого.

— Что с тобой, Геза? Неужели ты спишь? — разбудил меня голос дяди Филиппа.

— С тобой случилось что-нибудь, Геза?

— Я все, все испортил!

— Ты плакал, Геза? Ты ранен, что ли? Что ты сделал?

Написал: 8 × 6 = 46. Этого я никогда не смогу исправить!

Дядя Филипп громко засмеялся.

— Хороший я пророк! — сказал он. — Когда ты ребенком разыгрывал взрослого, я всегда предупреждал тебя, что вырастешь и станешь ребенком. Теперь ты уже почти взрослый мужчина — и вот! Плачешь из-за такой ерунды.