Уильям Сатклифф - Новенький

• Название: Новенький
• Автор: Уильям Сатклифф
• Жанр: Современная проза

Анонс

Нет, не забудет никто никогда... школьные годы, блин...

Семнадцать лет, желание нравиться женщинам, потребность в самоуважении и уважении однокашников, которого можно добиться, лишь став круче всех... И кажется невероятным, что есть на свете такой человек, которому на все эти проблемы наплевать. Тем не менее, вот он, Новенький – умный, красивый, независимый, сильный. Рядом с ним ты кажешься себе гнусным уродцем и так мечтаешь подружиться с этим удивительным человеком. Так сильно, что впору даже усомниться в собственной сексуальной ориентации...

Сатклифф виртуозно выворачивает подростковые комплексы и страхи, с иронией исследует абсурдность школьной жизни и хитросплетения школьной иерархии. Его герой умен, но неуверен в себе, он остер на язык, но боится подшучивания, он мечтает о неземном сексе, но довольствуется обжиманиями с самой уродливой девчонкой. Он замечает мельчайшие подробности происходящего с другими людьми, но не видит ничего у себя под носом. Он кажется себе проницательным старцем, но для него остаются загадками и старший брат, и лучший друг, и любимая девушка. Он ни черта не смыслит в этой жизни, хотя и пыжится изо всех сил. Он трогателен, страшен и жалок одновременно, но спасает его самоирония и чувство юмора.

Уильяму Сатклиффу, хорошо известному российскому читателю по роману “А ты попробуй”, удалось почти невозможное: превратить школьную жизнь с ее повседневной жестокостью и цинизмом в нескончаемую и неглупую комедию.

---

Как мы поняли, речь идет о гостиной, поднялись туда, и мама Барри вручила каждому чашку “овальтина”, зачерпнув из огромной супницы, которую приволокла из кухни. Мы сели на пол, а оркестр разместился на сцене.

Они сняли гимнастерки и на этот раз вместо какого-то там Гленна Миллера, которого играли до сих пор, изобразили самую невероятную, блюзовую, грустную, трогательную, возвышенную музыку, какую я только слышал. Мне просто не верилось, что старики могут издавать такие удивительные звуки. Абсолютно все в комнате были ошеломлены. Когда они импровизировали, у меня возникло странное чувство – словно музыкант обращается именно ко мне. А поскольку все это придумывалось на месте, создавалось такое ощущение, будто музыку написали исключительно для этой вечеринки и в другой момент, в другом месте и с другими людьми она звучала бы совсем иначе. Ее не сочиняли и не записывали, а потому она была неповторима – уплывала и исчезала каждая нота. Требовалось очень сосредоточиться, чтобы ее уловить. Никогда в жизни я так не терялся в музыке. Словно музыканты рассказывали нам о вечеринке – рассказывали, что мы делали и как нам было хорошо.

Все в комнате замерли – абсолютное внимание и какое-то всеобщее тепло. Мы все чувствовали одно и то же. Великолепно. Не нужно было ничего говорить, произносить речи, – мы и так ощущали, что мы вместе. Странное состояние.

Я вообще-то не из тех козлов, которые только и знают, что любить человечество, но для того вечера пришлось сделать исключение. Даже Луиза, похоже, была в хорошем настроении, и мы с ней роскошно провели время, хотя именно в тот вечер я решил, что на самом деле она весьма уродлива.

Барри большую часть времени протусовался с моим братом.

Глава сороковая

Дэн собирался на Новый год вернуться в Кембридж, но в итоге остался в Хэрроу еще на целых две недели. Он столько не бывал дома с тех пор, как поступил в университет.

Хотя его портновское развитие, видимо, как-то застопорилось (хитом в Дэновом гардеробе зимы 87-го был бутанский джемпер из шерсти яка с вывязанными лосиными головами), он, судя по всему, был ужасно счастлив, и мы общались замечательно, как никогда. Наконец-то разница в возрасте перестала казаться чем-то значимым.

Однако, если не считать краткого повторного визита к “Салли: девочке со скакалкой” (для которой мы, к сожалению, забыли захватить какашки в пакете), часто видеться нам не удавалось. Я был в основном занят сеансами взаимного психофизического насилия с Луизой, а Дэн круглые сутки пропадал где-то с друзьями.

Он мне не говорил, кто они, поэтому я пришел к выводу, что это кто-нибудь из его университетского набора чудиков. Этим, во всяком случае, объяснялся его кошмарный джемпер. Однако Дэн, видимо, отлично проводил с ними время – вечерами он даже не приходил домой. Дэн утверждал, что просто тусовался у друзей дома и пропустил последний поезд, но по тому, как он себя вел, я видел, что происходит что-то пикантное.

Правда, я не настаивал на признании, поскольку в таких вещах он не слишком уверенный в себе человек, мой братец. Я просто радовался, что это происходит, – Дэн, конечно, очень милый, но донжуаном его назвать трудно.

Остаток рождественских каникул я поделил поровну между переживаниями по поводу Луизы, переживаниями по поводу экзаменов за шестой класс и мастурбацией. Было что-то особенно утешительное в доброй старой шестидесятисекундной дрочке – она напоминала мне о блаженно простой девственной жизни школьника.

Правда, меня немножко нервировало, что, несмотря на регулярный секс с Луизой, я по-прежнемутереблю себя. Я задавался вопросом, смогу ли когда-нибудь избавиться от этой привычки. Дело в том, что с некоторой точки зрения я предпочитал мастурбацию сексу. Не ощущения – поймите меня правильно, я ж не извращенец, – просто правильный выбор момента гарантировал, что дрочка почти наверняка получится, а вот секс иногда несколько утомлял.

Это было странно. За два месяца я прошел путь от “смысл жизни; первопричина бытия на планете; мотивация большинства действий и мыслей; главнейшее желание, от которого зависит вся моя будущая жизнь” до “несколько утомлял”.

Не то чтобы секс не оправдывал ожиданий, просто... ох, блин, я сам не понимаю. Спросите кого-нибудь другого. Это слишком тоскливо.

Ближе к концу каникул, когда я хандрил дома, а мой брат бродил по городу, разбрызгивая сперму, меня потрясла удивительная мысль. Мне пришло в голову, что университет определенно должен быть лучшим местом на земле, если даже моего брата – в серых кримгшеновых брюках с карманами на бедрах, с бутанскими лосиными головами из шерсти яка на груди, – если даже еготам прикармливают.

В тот день меня впервые обуяло желание сдать экзамены за шестой класс. Если я получу приличные оценки и перестану быть боксерской грушей для Луизы, тогда я просто обречен на окружение из сексапильных, смешливых, разумных девчонок. Я вернулся в школу с раскаленной докрасна трепещущей авторучкой, страстно желая накинуться на какую-нибудь серьезную работу.

Глава сорок первая

Весенний семестр (который следовало бы называть пасхальным) был сплошь забит собеседованиями. Мое первое собеседование проходило в Йорке, где я дружески поговорил о нескольких романах с кошмарно одетым милым человеком, который предложил принять меня за две четверки и тройку. Второе собеседование было в Бристоле, где я менее дружески поговорил с менее кошмарно одетым, менее милым человеком, который предложил принять меня за пятерку и две четверки. Ни четвертый, ни пятый университеты, выбранные мной, не предложили мне ни условий приема, ни собеседования, поскольку там пришли к выводу, что я в итоге устроюсь где-нибудь еще. Оставался только Кембридж – выбор номер один, – куда меня в конце концов пригласили на собеседование в середине февраля.

Прочитав в неофициальном каталоге (составленном студентами), что самый богатый кембриджский колледж – Тринити, где дают массу грантов на книжки и путешествия, я подал заявление туда. В принципе, собеседование было практически таким, как я и думал (неприязненный допрос отвратительно одетого неприятного человека), но строгость меня удивила. Мне назначили два собеседования – одно на 10.30 у доктора Чэмберса, другое на 11.00 у доктора Морна. Я явился к доктору Чэмберсу на десять минут раньше и услышал из его кабинета голоса. Минут пять я терзался, стоит ли постучать, просто чтобы он понял, что я уже здесь, до интервью оставалось всего пять минут, так что я постучал. Он не отозвался, и я решил, что он осознал факт моего появления и просто заканчивает предыдущее интервью.

К 10.35 я там простоял уже четверть часа, и меня все еще никто не пригласил зайти. Меня трясло под высоковольтным напряжением. Что мне делать? Что, черт возьми, мне делать? Может, он не слышал, как я постучал первый раз, тогда нужно постучать снова, но я уже прохлопал момент, и теперь он решит, что я на пять минут опоздал; или, может, он слышал стук и просто задерживается, тогда стучать снова не надо, потому что он посчитает меня грубияном, раз я дважды прерываю собеседование и считаю его глухим. А может, он слышал и все это проверка моей настойчивости. Тридцать секунд мышцы у меня работали, будто я в Арктике, а пот выделялся, будто я в сауне, – а потом я наконец постучал. Вышло гораздо громче, чем я рассчитывал.

Почти тут же дверь отворилась. Одет он был потрясающе плохо.

– Немного опоздал, – бормотнул он и жестом пригласил сесть на большой диван.

Я последовал за ним, абсолютно красный, все еще трясясь, покрытый потом, обдумывая, стоит ли объяснять, как это получилось. Я как раз решил не объяснять, и тут он сунул мне какую-то фотокопию:

– Прочитайте пару раз, а я вернусь через минуту.

Оставил мне бумагу и продолжил телефонный разговор в смежной комнате – его я, очевидно, и слышал снаружи. Черт! Надо было первый раз постучать громче. Черт! Я посмотрел на лист бумаги, мелко вибрировавший у меня в руках, и попытался сосредоточиться. Положил лист на подлокотник дивана, он почти перестал трястись, и мой взгляд потащился по тексту. Но доктор Чэмберс разговаривал по телефону так громко, что я никак не мог собрать мысли в кучку, а услышав, что он закругляет разговор, вообще запаниковал. Черт! У меня кончается время? Я и одного раза не прочитал! Черт! Черт! Сколько у меня было времени? Я не смог бы прочитать это так быстро, даже если бы сосредоточился. Или, может, это проверка на скорочтение? Черт. Читай быстро.

Ёпть. Это слишком быстро – ни слова не запомнил. Сосредоточься. Читай медленно. Расслабься. Читай.

Я прочел:

Самосознание, изначально будучи Категорией Духа, вступает на этот путь, взятое в себе в качестве отдельной сущности, базового бытия; и потому его цель– обрести реальное существование в качестве индивидуума и насладиться существованием в этой роли.