Ульрих Бехер - Охота на сурков

• Название: Охота на сурков
• Автор: Ульрих Бехер
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Во многом автобиографичный, роман «Охота на сурков» посвящён жизни австрийского писателя-антифашиста в эмиграции в Швейцарии после аншлюса Австрии в 1936 г.

---

Понедельник. День аттракциона ужасов. 11 ч. 30 м.

— Я позвала мадам к телефону. Местный разговор, — шепотом сказала через окошко Фауш и привычным незаметным жестом крупье из казино, где играют в баккара, подвинула мне письмо, отправленное спешной почтой. На конверте, надписанном незнакомым почерком, значилось, что письмо адресовано Ксане — отправитель А. T., Poste restante — до востребования Мурскя-Собота, Королевство Югославия.

Я незаметно препроводил нераспечатанное письмо в нагрудный карман пиджака.

Дверь, соединяющая мой «кабинет» со спальней, оказалась запертой. Я постучал.

— Ты нашла завтрак?

— Да, — ответил мне голос Ксаны. — Я проспала почти до одиннадцати. А потом позвонила Пола. Вчера вечером они приехали из Цюриха с двумя огромными догами. Они пригласили нас к ленчу.

— Доги? — Я не мог удержаться, чтобы не задать этот вопрос.

За дверью воцарилось молчание.

— Почему ты, собственно, заперлась?

(Ксана обычно не запирает ни чемоданов, ни дверей.)

— Одеваюсь. Сейчас буду готова.

Это противоречило моему стратегическому плану: я не хотел брать Ксану в Санкт-Мориц, но не стал возражать. Мне все равно надо было отвести машину в «Акла-Сильву».

Если она знает все… стало быть, она наденет черный костюм и черные туфли. Неужели она молча выйдет из дверей вся в черном…

И она вышла. Вышла вся в белом, в своем белом труакаре, который отдавала в чистку, после того как «взорвалась» бутылка «небиоло» и красное вино залило ей все платье. Лицо ее — не только нос, но и все лицо — было, пожалуй, слишком «сделано», id est[215] напудрено, губы, принимая во внимание время дня, чересчур ярко накрашены, они были цвета киновари. Мне показалось, что… она чуть-чуть перестаралась и ее лицо приобрело благодаря этому нечто напоминавшее маску, нет, нет, оно вовсе не походило на маску клоуна.

— Нам надо поторапливаться, — сказала она.

— Почему? Ведь к ленчу не являются раньше часа.

— Во-первых, Йооп уже раз пять справлялся о своем «крейслере». Так мне сказала Пола. И во-вторых, сперва мне надо зайти к…

— К кому?

— Скажу по дороге.

— Сегодня тебя, по-моему, тошнило? — спросил я вскользь, выводя машину со спущенным верхом из Понтрезины.

— Откуда ты взял? — Встречный вопрос Ксана задала в том гоне, который не требовал ответа. — Вот ты-ы-ы сегодня утром говорил во сне.

— Я? Го-во-рил?.. Что именно?

— Нечто явно нечленораздельное.

— Черт возьми. Не хочу тебе мешать, сегодня я переночую где-нибудь в другом месте. (Где я переночую, знали одни боги. В тюремной камере? В морге?) — Скажи, пожалуйста, мадам Фауш, чтобы она перебазировала меня. Постелила на диване в «кабинете».

— Как знаешь. Впрочем, разве мы не собирались завтра уехать?

— Куда?

— Обратно в Цюрих, к примеру.

— Дорогая моя, ты же видела вчера. Как только мы спустились с гор, у меня опять началась ужасная аллергия.

— Но мы ведь могли бы поехать… в Сольо. Там уже все скошено.

— Сольо? Для меня Сольо слишком близко от муссолиниевско-итальянской границы.

— Однако ты не считал этого, когда…

— Когда?

— Когда спал со мной на заброшенном кладбище.

— Нет, тогда мне не казалось, что Сольо слишком близко от границы.

Мы проехали мимо холма, на котором красовалась церковка Сан-Джан.

— Требла, как, собственно говоря, прошло твое интервью с Валентином Тифенбруккером?

Я чуть было не выпустил из рук руль.

— Откуда ты о нем знаешь?

— Не помню. Наверно, сболтнул Пфифф.

— Пфиффке? Кому? Тебе?

— Нет, нет. По-моему, он шепнул… шепнул дедушке Куяту, когда тот спустился после полуночи из своей каменной башни. Спустился в Павлиний зал. Оба считали, вероятно, что я сплю. И я тут же опять заснула, хотя…

— Хотя?

— Такое поразительное сообщение…

— Что за поразительное сообщение?

— …Что Тифенбруккер бежал из Дахау, должно было бы привести меня в состояние бодрствования. Но я теперь сплю крепко, как сурок, впавший в зимнюю спячку. Да, кстати, забыла тебе сказать… в двенадцать пятнадцать мне надо к Тардюзеру, мы договорились с ним на прошлой неделе. До двенадцати он консультирует в водолечебнице.

— Это хорошо.

— Что?

— То, что тебя еще раз посмотрит Тардюзер.

Курортный врач жил и принимал в нескольких шагах от отеля Пьяцагалли, около шоссе, ведущего к Кампферскому озеру.

— Сколько это продолжится?

— О боже, Требла, наверняка не больше получаса. Можешь подождать у него в приемной… Только лучше не входи в кабинет.

Лицо Ксаны опять показалось мне чуточку слишком «сделанным».

— Я подожду лучше у Пьяцагалли, приемные врачей, на мой вкус, чересчур стерильные.

— Очевидно все, кроме приемной Максима Гропшейда, — сказала она, поднимая плечо, — ее ты не считал чересчур стерильной.

Я созвал «среди себя» военный совет и принял решение устроить у Пьяцагалли нечто вроде командного пункта. В одном лице я теперь совмещал все: и дивизионного командира, и батальонного командира, и командира полка, равно как и разведгруппу в составе одного-единственного бойца. И вот это-то — самое малочисленное из всех возможных пехотных подразделений — должно было провести операцию «ОХОТА-НА-ОХОТНИКОВ-ДО-СУРКОВОХОЧИХ».

В понедельник 20 июня —

ЧИЛБИ

на праздничной площадке ресторана «Мельница на Инне».

Начало праздника в 18.00.

Вещевая лотерея! Тир! Танцы!

Для вас будет играть

Знаменитый бернский сельский ансамбль

«ДВОЙНОЕ ЭХО ГОЛУБОГО ОЗЕРА»

Ярко-зеленый плакат висел рядом с вращающейся дверью Американского бара Пьяцагалли. Ярко-зеленый… Ярко-зеленая толстушка фрейлейн Верена Туммермут в своем пушистом пальто — Верена Туммермут, «помолвленная» с красавцем солдатом Цбрадженом, служила кельнершей в этой самой «Мельнице на Инне», заведении, которое, по швейцарским понятиям, было не только до странности запущенным, но и пользовалось весьма дурной славой. Я придержал вращающуюся дверь для Анетты; она, как жонглер, балансировала с полным подносом.

— Savez-vous, monsieur, ce que ça veut dire, Chilbi? C’est une kermesse[216].

Праздник по случаю освящения храма. Ну да, народное гуляние. Какое мне дело до их праздников?

Я заказал кампари с содовой.

— Да, чтобы не забыть, мадам Анетта… если кто-нибудь позвонит мне сегодня и пожелает говорить со мной, передайте ему, пожалуйста, что… словом, пусть позвонит мне еще раз около пяти.

— Parfait[217].

Я сел за столик перед площадкой для боччи (где сейчас не играли), на самом солнцепеке. С этим солнцем Санкт-Морица, с горным солнцем, не могли сравниться никакие смеющиеся солнца на плакатах. Итак, я сел, приставил к глазу монокль, защищенный от солнца черной насадкой, и отпил глоток кампари, что принесла Анетта. Вид был отсюда великолепный: часть курорта, чьи минеральные источники восхвалял уже четыреста лет назад доктор Парацельс, вилла «Муонджа», на которой, к моему величайшему удивлению, играли в пинг-понг те две белокурые бестии с двумя господами в кафтанах. Сие странное явление еще должна была разъяснить моя разведгруппа (в составе всего одного человека — меня самого). А вот и сходни, те самые, с которых полетел в озеро хозяин типографии Царли Цуан с двумя каменными тумбами в рюкзаке! Сейчас там лениво сновало множество лодок. Две из них, видимо, стали на якорь, хотя вся команда была на борту. (В полдень редко рыбачат.)

— Le pauvre monsieur Zuan[218], они его все еще не нашли, — У столика стояла Анетта, хрупкая, худощавая кельнерша родом из Женевы; правой рукой в напульснике она прикрывала глаза от солнца. — Они привезли армейских водолазов, mais le courant, vous savez, видно, течение его emporté[219].

— Снесло?

— Exactement[220]. Как поживает мадам?

— В данную минуту она здесь рядом у доктора Тардюзера.

Анетта бросила на меня приветливый взгляд и сказала со значением:

— А вы знаете, что docteur Тардюзер — один из самых известных гинекологов des Grisons?

Тардюзер — известный гинеколог? Ненароком оброненные Анеттой слова возбудили во мне неприятное подозрение, я почуял неладное. А что, если Тардюзер — по внешности врача, эдакого гризонско-альпийского рубахи-парня, я бы никогда не предположил, что он крупный гинеколог, — а что, если Тардюзер, тщательно наблюдая за выздоравливающей Ксаной (у нее был легкий бронхит, который прошел уже недели три назад), в свою очередь кое-что заподозрил? Может быть, он напал на след «незначительного хирургического вмешательства», которое в свое время произвел Гропшейд?.. Неужели вмешательство привело к спайкам, позднее приведшим к миоме? Быть может, Тардюзер предполагает даже, что эта опухоль недавно «переросла в злокачественную»? Тем самым легко объяснить загадочное поведение Ксаны по отношению ко мне. Эту ее совершенно новую для меня повышенную чувствительность. Все можно объяснить только так, только чем-то экстраординарным, и только так можно объяснить поразительную сонливость Ксаны. Неужели Тардюзер дает ей для успокоения наркотики? Внезапно все непонятные действия Ксаны, подобно разрозненным клочкам в головоломке, соединились воедино. Бронхиты… Добросовестные осмотры Тардюзера, не ограничивающиеся одними лишь дыхательными путями. Свои подозрения насчет рака он сначала не высказывал. Ксана в полном одиночестве поехала в Санкт-М., несомненно, к Тардюзеру. Она заставила его раскрыть карты. Быть может, курортный врач хотел поговорить со мной, но Ксана не желала вмешивать меня в это дело. II тогда он признался Ксане, что при недавнем осмотре заподозрил карциному матки, но сейчас исключает этот диагноз. Возвращение Ксаны в Понтрезину, чувство освобождения, которое показалось мне таким странным и даже нелепым. Поездка в Кастасенью. Прогулка в Сольо. Свет в озере. Я разыгрываю из себя частного детектива в Сильс-Марии, а в это время у Ксаны, наверно, появляется новый симптом и она находит повод без моего ведома опять встретиться с «одним из самых известных гинекологов Гризона», который на сей раз берет на лабораторное исследование кусочек больной ткани. Неужели «древнее лицо клоуна» в ущелье Оберхальбштейн было не галлюцинацией Треблы (вызванной слишком большой дозой эфедрина), а следствием короткого припадка физического недуга… или приступа страха? Страха перед результатом лабораторного исследования? И вот сегодня днем, как раз сейчас, Тардюзер, возможно, признается своей пациентке в том, что…